Ему не хотелось расстраивать мать и слышать от нее ненужные охи, так как Шилов заметил, что она и без того чем-то взволнована. Закрыв на засов дверь, она стала на колени и перекрестилась на темный лик Богородицы.
- А где сестра? - спросил Шилов, когда мать поднялась на ноги.
- Пошлындала к прохвосту Лучинскому.
- Он же трактор погнал на Слободы.
- Вернулся.
На потемневшем лице матери Шилов уловил отпечаток тягостного ожидания чего-то неприятного, опасного и немедля спросил:
- Случилось что, мама?
- Случилось, дитятко, - ответила Татьяна Федоровна, вздыхая. - Почтальона, Петра Никанорыча, встретила. Спрашиваю про весточку от тебя. "Пишет, - говорит, - а вот Власов сынок, Саша, написал письмецо дочке агронома Синельниковой Светлане".
Шилов растерялся и опрометью бросился к окну.
- Сейчас Светлана придет, - прошептал он и спустился в подвал.
И точно! Светлана пришла через полчаса. Увидев ее издалека, Татьяна Федоровна предупредила сына и плотно закрыла люк подвала.
- В чем она? - послышался глухой голос Шилова.
- В черном…
- Значит, траур по мне. Смотри. Будь осторожней, мама.
Татьяна Федоровна побаивалась прихода Светланы в дом и строго проверила, нет ли на виду каких-нибудь вещей из одежды и обуви, которые могли бы напомнить постороннему человеку, что в доме есть мужчина, и дать повод к подозрению. А Светлана думала об этом. Ершов написал, что следователь Невзоров считает Шилова не утопленником, а дезертиром. Но прокурор не дал визы на поиски Шилова и арест из-за недостатка улик, и Шилов отсиживается дома. Однако Ершов просил Светлану не говорить об этом Татьяне Федоровне, поскольку на личном деле Шилова стоит пометка - "утонул".
Не заметив ничего мужского в сенях, при входе, и в доме, возле порога, где по обыкновению снимают обувь, Татьяна Федоровна, охваченная тревожным ожиданием гостьи, сунув в карман передника разрезанную луковицу, вышла навстречу. Она догадывалась, какие вести несет в дом эта девушка, и заранее натерла пальцы луком, чтобы вызвать при необходимости слезы.
- Проходи, дитятко, проходи, - запела она, пропуская вперед себя гостью. Спасибо тебе, милая, что не забываешь солдатскую мать. Спасибо, Светланушка. Бог тебя наградит за твое внимание к людям.
Держа в руке скомканный носовой платок, Светлана остановилась посреди горницы, как раз на том месте, где под полом, затаив дыхание, сидел Шилов. Окинув неторопливым взглядом видимую часть горницы и приложив к глазам платок, Светлана не сдержалась, чтобы не заплакать.
- Простите, Татьяна Федоровна, - осторожно проговорила Светлана, глотая слезы, - но я принесла вам нехорошую весть…
- Что, милушка, сдеялось?
- Получила от Саши письмо. Пишет, что ваш Миша…
- Что, дитятко, Миша?
- Утонул, - смутившись, выдавила из груди Светлана, с участием глядя на Татьяну Федоровну и не помня себя от горя.
- Господи! Пресвятая богородица, - заголосила Татьяна Федоровна, прикрыв руками лицо. - Сыночек мой родненький! Кровинушка моя… За что такая напасть? О горе мне, горе… Убили изверги… Утопили-и! - Слезы ручьями покатились из ее глаз. Она упала на кровать и долго извергала ругательства в адрес военных, которые погубили ее сына. Страшно было подумать, что сын ее жив и находится рядом, в подвале.
Своими обильными слезами она ввела гостью в заблуждение. Светлана в душе упрекнула себя, что плохо подумала об этой женщине, искренне оплакивающей покойника, и взяла под сомнение версию Невзорова о дезертирстве Шилова, считая ее несостоятельной и оскорбительной для чести матери.
А "покойник", сидя в подвале, втайне улыбался. Ему посчастливилось скрыть кровавые следы преступления. Он радовался, что побег удался, что следствие зашло в тупик и не может рассматривать ночное ЧП иначе, как трагическую случайность при переправе через реку во время грозы. Это самое важное, что принесла Светлана в дом Татьяны Федоровны, и Шилов перекрестился, успокоив свою грешную душу.
Но вот Татьяна Федоровна подняла с подушки голову. Красные глаза, натертые луком, источали слезы и бегали как у помешанной.
- Скажи, дитятко, как Мишенька-то утонул? - спросила она в отчаянии хватая себя за волосы.
Светлана в сильном волнении, прерываясь и путаясь, кое-как передала содержание письма Ершова, умолчав о дезертирстве.
- Выходит, Сашеньку теперь судить станут, дитятко?
- Да, Татьяна Федоровна. Завтра, четвертого августа, заседает трибунал, - сказала Светлана, и губы ее задрожали. - Саше грозит штрафная рота.
- За что ж, Светланушка, ему такое наказание?
- Пишет - за превышение власти. За то, что отпустил Мишу в санчасть.
Новые сведения о Ершове еще более укрепили положение Шилова. Не пропустив ни единого слова Светланы, он обрадовался вдвойне, так как слышал, что из штрафных рот не выходят живыми, и это больше всего устраивало Шилова. По крайней мере, Ершов не будет препятствием на его пути после войны, если он, Шилов, останется в Кошачьем хуторе.
Светлана собралась уходить. Не хотелось ей в такую минуту мешать Татьяне Федоровне побыть одной, без чужих людей, дать волю слезам, до дна выплакать душу по покойнику, и Светлана стала прощаться.
- А где Валентина? - спросила она с порога.
- На работе задержалась, дитятко, - ответила Татьяна Федоровна. - Ты уж, милушка, ничего не говори ей. Сама, буде, скажу, - и снова залилась слезами. - Несчастная я. Господи! И чем я богу не угодила?
Уходя, Светлана вспомнила наказ матери и посоветовала Татьяне Федоровне самой съездить в Устюг и все разузнать о сыне.
- А может, дождаться похоронки, дитятко?
- Не знаю. Смотрите сами, как лучше.
На большаке Светлана встретила Валентину с Лучинским. Поздоровалась с ними, ничего не сказав о письме Ершова.
На другой день весть о гибели Шилова разнеслась по всей опытной. Люди с сочувствием отнеслись к горю Татьяны Федоровны, явившейся на работу в черном платке. Женщины окружали ее, плакали. Мужчины сопровождали участливыми взглядами и, разговаривая вполголоса, кивали на нее.
- Сына потеряла…
Старший механик Щукин, увидев Татьяну Федоровну, остановился, снял картуз и, потупив голову, сказал:
- Какой работящий парень был, а?
Татьяна Федоровна и ему отпустила малую толику слез, застраховав сына от всевозможных передряг, которых не избежать в будущем.
Вечером у калитки ее ожидал почтальон.
- Ну, Татьяна, - сказал он, искренне желая развеселить хмурую хозяйку, - сегодня и тебе письмецо. Только от командования. Поди-ко, благодарность матери прислали за хорошую службу сына…
- Какая уж благодарность, - заплакала Татьяна Федоровна, принимая от почтальона письмо. - Похоронка, Петр Никанорыч…
Почтальон оторопел и долго, не сходя с места, глядел Татьяне Федоровне вслед, пока она не закрыла за собой двери.
Шилов задержался в подвале. Наблюдал за почтальоном в отдушину, и, когда почтальон повернул восвояси, скрипнула ступенька голбца, и Шилов наскоком подбежал к матери:
- Похоронка?
Татьяна Федоровна протянула ему письмо. Разорвав конверт, Шилов достал извещение, заполненное печатным шрифтом пишущей машинки. Скользнув острым взглядом по листку бумаги, он уперся в строку, выбитую прописными буквами - "ПРОПАЛ БЕЗ ВЕСТИ", и побледнел. Трижды перечитав текст, он швырнул "похоронку" к порогу и тяжело опустился на лавку.
- Что, Мишенька? - испугалась мать и подняла с пола извещение.
- Пишут - не "утонул", а "пропал без вести", - пояснил Шилов.
Мать не спросила его, хорошо это или плохо. Поняла, что плохо:
- Что ж будем делать, дитятко?
Шилов ничего не мог сказать. Он только повторил предложение Светланы съездить на место и перед матерью поставил задачу - узнать, чем дышит начальство, какого мнения придерживались за столом трибунала, когда судили Ершова, и что думают о ночном ЧП в минометном батальоне. Формулировка "пропал без вести" наводила Шилова на грустные размышления и поколебала веру в безопасность пребывания в родительском доме, которая появилась у него в связи с получением письма от Ершова. Шилов понимал, что под эту ширму можно спрятать и дезертира. Найденная в душегубке пилотка, видимо, не смогла стать достаточным основанием, чтобы прийти к выводу - "утонул". Отсюда опасность оказаться пойманным - в силе.
- Надо ехать - и немедленно, - сказал наконец Шилов и хотел было дать наставление матери, как вести себя у начальника училища, что говорить и как держаться перед большим человеком. Но мать оборвала сына:
- Не учи, Мишенька. Сама знаю. Слава богу… - Она не договорила, что всю жизнь изводила словцом своих супротивников и начальник училища не из святых - пошатнется и поверит ей.
- Когда пароход на Устюг?
- Сегодня уже ушел.
- Значит, завтра?
- Завтра, дитятко.
Утром Татьяна Федоровна надела черную кофту, в которой еще шла за гробом Анны Андреевны, матери Ершова, повязала вчерашний платок, припрятала деньги с извещением в чулок - подальше от карманных жуликов, высыпала в чистую тряпку чугунок картошки в мундирах, положила соли и ушла на работу в опытную вместе с Валентиной.
Перед обедом обратилась к бригадиру, Клавдии Семеновне, женщине степенной, с большими подпухшими глазами, и показала ей похоронку.
Чем же я могу помочь твоему горюшку? - спросила Семеновна, разглядывая извещение. - Сказывай.
- Съездить бы надо, милушка, да разузнать, как он там, бедняжка, утонул, - заплакала Татьяна Федоровна.
- Так поезжай. Успеешь на пароход. Мы за тебя отработаем.
- Спасибо, Клавдеюшка. Спасибо, милая.
- Когда выйдешь на работу?