Часовые с площадок моста открыли огонь по месту взрыва. По тревоге выбежали из караульного помещения немцы и начали стрелять. Несколько трассирующих очередей пронеслось над нами. Я почувствовал боль ниже правой лопатки. Осколки мины иссекли мне спину. Падая, я услышал стоны Шилова:
- Ребята, я ранен… и опять в обе ноги…
Четверо выносили нас из-под обстрела. Остальные прикрывали отход. Когда скрылись в лесу, стрельба прекратилась.
- Что будем делать? - спросил Бек, взявший на себя командование группой, когда нас с Шиловым перевязали и уложили в повозку, в которой везли взрывчатку и шанцевые инструменты.
- Отправим на базу.
- А мост?
Сопровождать нас Бек выделил четырех конников. Тринадцать осталось в лесу для выполнения боевого задания штаба.
Когда оставшиеся тринадцать выполнили боевое задание и вернулись к Червоному озеру, нас не застали. Мы были уже в пути к Зысловскому аэродрому, чтобы не опоздать на самолет, который ожидался через два дня.
При посадке в самолет Николай Тереня, провожавший нас до аэродрома, простился с нами, как с братьями. Сысоев, в повозке которого мы ехали, подошел к носилкам, опустился на колени, поцеловал меня, как покойника, в лоб и, прослезившись, тихо сказал:
- Счастья тебе, сержант, за твое доброе сердце. - Потом взглянул на вторые носилки и еле слышно проговорил: - Прощайте, товарищ Шилов… Если что не так, не поминайте лихом.
Шилов не ответил Сысоеву. Он, видно, думал о Зосе и жалел, что Зося не проводила его до аэродрома - не отпустил Лаптевич.
Санитары внесли нас в салон самолета. Я открыл глаза. Передо мной сидел генерал Константинов и разговаривал с каким-то человеком. Лицо этого человека мне показалось знаковым. Я где-то видел его и вспомнил - при встрече колонн во время санного рейда. Это был Козлов.
Взревели моторы. Самолет поднялся над островом, набрал высоту и взял курс на северо-восток.
ДВАДЦАТЬ ВТОРОГО ИЮЛЯ, В ЧЕТВЕРГ.
Этот день для старшего лейтенанта Невзорова стал решающим днем. Много накопилось неотложных дел, и против каждого из них в блокноте стояла пометка - "четверг"… Нужно было закончить допрос Ершова, выделить из его показаний самое важное в поведении Шилова в тылу - факты с составом преступления, если таковые встретятся, подготовить докладную прокурору с требованием визы на арест Шилова и, наконец, составить обвинительное заключение по делу Ершова.
Невзоров явился на гауптвахту в половине двенадцатого. С утра он побывал на судостроительном заводе, побеседовал с Сережей Меньшениным, оформил протокол допроса Авдотьи Никандровны и по материалам следствия обменялся мнениями с курсантами минометного батальона.
Когда привели Ершова, Невзоров, ответив на приветствие, принес извинения, что задержался по служебным делам и не пришел в назначенное время.
- А мне, - сказал Ершов, - не было скучно. Читал "Нашествие" Леонова.
- Ну и как? Понравилась пьеса?
- Сильная вещь! Федор поразил меня своим самопожертвованием…
- Спасая героя, - вставил Невзоров. - А вы, Саша, жертвуете собой ради спасения преступника. Садитесь. Как повел себя Шилов на Большой земле?
Ершов сел на свое место и, хотя реплика Невзорова о самопожертвовании несколько задела его самолюбие, Ершов не возразил старшему лейтенанту и сразу же приступил к показаниям:
- Эвакогоспиталь, из которого мы выписались, находился на Рязанщине, в тихом городке с громким названием - Раненбург. Оба получили третью группу с переосвидетельствованием через шесть месяцев и уезжали домой.
Оформив документы, мы попрощались с товарищами по палате и вышли на улицу. Стояла жаркая июльская погода. Безоблачное небо дышало зноем. Прихрамывая на правую ногу и опираясь на клюшку, Шилов шел впереди. Я еле поспевал за ним и даже перестал разговаривать с медсестрой Дашей, которую послали проводить нас до вокзала и посадить в вагон.
В зале ожидания царили прохлада и покой. Обливаясь потом, Шилов снял вещмешок, оставил его на мое попечение и постучался в кассу.
- Что вам угодно? - послышался голосок молоденькой девушки.
- Билеты до станции Котлас, - сказал Шилов и уточнил:
- Два… По воинским требованиям.
- Нет билетов, - ответила кассирша, поджав губки.
- Повтори. Что ты сказала? - покраснел Шилов. - Не понял.
- Билетов, говорю, нет.
Шилов просунул в кассу клюшку и замахнулся на кассиршу:
- А этого не хочешь? Выписывай! Иначе разнесу твою собачью конуру.
Девушка вскрикнула и, толкнув ногой в боковую дверь, ловко юркнула в соседнее помещение. Из помещения вышел мужчина.
- Товарищ военный, - спокойно сказал мужчина. - У нас все билеты проданы.
- А мне какое дело! У меня - требования.
- Так нет же билетов. Поймите, нет.
- Врешь! - закричал Шилов. - А если я коменданта вызову да проверим?
Мужчина понял, что от военного не отвязаться. Шепнул что-то девушке на ухо и скрылся в боковой двери.
- Давайте ваши требования, - сказала девушка, - выпишем. Есть еще два забронированных места. Только учтите. Другие, такие, как вы, не уедут. Тоже по воинским требованиям. Инвалиды и, может быть, не хуже вас.
- Давно бы так! - заулыбался Шилов, одержав не легкую "победу" над кассиршей. Сграбастав в пригоршню билеты с плацкартами, он подхватил клюшку и радостный приковылял ко мне: - Взял, Саша! Да еще в плацкартном вагоне. Пошли, а то места займут. Народу - пропасть.
К кассе подошла седая женщина в роговых очках:
- Девушка, милая, откройте, пожалуйста, - постучала она в окно. - Выслушайте меня внимательно.
- Что вам угодно?
- Госпиталь забронировал два места до Москвы, - ответила женщина. - Везу домой безногого сына-солдата…
- Поздно, гражданка, - разочаровала ее кассирша. - Ваши билеты проданы.
Женщина беззвучно заплакала и, вытирая слезы, вернулась к сыну. Она не сказала ему, что не дали билетов, потому что не хотела расстраивать сына, и решила ехать без билетов.
Вслед за женщиной мы вышли на перрон, где начиналась посадка. Мешочники заполнили платформу и лезли к вагонам напролом. У эшелона сновали патрули, проталкивая в тамбуры выписавшихся из госпиталя военных.
- Подождем, - остановился я, - пусть успокоятся.
- Что ты, Саша… Места займут.
Я подошел к матери с безногим сыном-солдатом:
- Товарищи! Посторонитесь! Дайте инвалида посадить.
- Да у меня, сынок, билета нет, - прошептала женщина. - Продали кому-то. Вот только одни требования.
- Ничего, мамаша. Для вас достаточно и требования, - так же тихо сказал я и обратился к патрулям с просьбой помочь матери посадить безногого сына.
Патрульные переглянулись, взяли солдата и понесли в вагон. Я пропустил вперед себя мать и под напором мешочников мы очутились в тамбуре. Поезд вскоре тронулся. Я примостился на краю полки возле матери.
- Спасибо, сынок, что помог сесть, - трогательно сказала мать. - Думала без билетов не пустят. Не знаю, чем тебя и благодарить.
Я догадался, что билеты этой женщины в кармане у Шилова, который с верхотуры косился на безногого солдата и молчал…
На Павелецкий вокзал приехали утром. Перед выходом на перрон женщина подала мне свой московский адрес:
- Кончится война - приезжай, сынок, в гости. Приму, как родного.
- Спасибо, мамаша. - Я прочитал название улицы - Вторая Мещанская - и положив бумажку в карман, спросил:
- Сколько же у вас Мещанских улиц?
- Четыре, сынок.
Проводив мать с сыном к остановке транспорта, мы спустились в метро и проскочили до Северного вокзала. Позавтракали по спецталонам в столовой и вышли на платформу, где шла оживленная посадка.
- Куда идет поезд?
- До станции Петушки, товарищ сержант, - подошел к нам какой-то мешочник, увешанный дорожной кладью.
- А вам куда?
- Нам нужен - Киров.
- Так садитесь! - любезно предложил мешочник. - В два часа через Петушки идет Свердловский. В Кирове меняется бригада. Доедете с колокольчиками. Лучшего и желать не надо.
- А что, - сказал Шилов, - чем в Москве толкаться, в Петушках сядем свободно. Может, катнем, Саша?
- Давай катнем.
До Петушков с мешочником ехали в одном вагоне. Примостившись к нам на диван и заняв весь угол у окна, он рассказывал о своих торгашеских делах на толкучках Мос-квы, познакомил с ценами на продукты питания и даже сказал, сколько стоит черная икра и где ее можно купить. Заметив, что я плохо слушаю его и не интересуюсь дорогостоящей икрой, он махнул рукой и стал клянчить у Шилова банку тушенки, дескать, за услуги, что посоветовал ехать в Петушки, что нынче бесплатно никто и шагу не ступит и за все надо платить шамовкой, потому что деньги ничего не стоят.
- Нет у меня тушенки, - грубо оттолкнул его Шилов.
- Есть, дорогой, есть, - залебезил мешочник. - Меня на мякине не проведешь. Нос чует. У тебя, дорогуша, три баночки. Так вот одну - мне…
- Есть, да не про твою честь, - осадил его Шилов. - Мне зимовские часы давали за банку, борода… Не взял.
- А хочешь - я тебе кировские дам, ручные?
- Обойдусь как-нибудь и без кировских. А будешь приставать - в морду дам и выброшу из вагона. Понял? Бо-ро-да…
Мешочник испугался и всю дорогу до Петушков молчал.
В Петушках прошел ливневый дождь. Ветер разогнал тучи, и снова засияло солнце. По перрону вместе с воробьями бродили куры и пили из луж, высоко задирая головы и не обращая внимания на пассажиров.
- Это не Петушки, а станция Курочки, - усмехнулся Шилов, открывая дверь в зал ожидания. - Сколько же тут нам припухать?
- А вы на какой поезд? - откинул газету пожилой мужчина в очках.