Женщина говорила правду. Лаптевич знал, что в окрестных лесах Новоселок находился тайный партизанский склад с зерном, вывезенным осенью со станции во время Житковичской операции, и решил принять меры, чтобы не дать немцам увезти хлеб в Германию.
Невзоров постучал карандашом по столу:
- Минуточку, Саша. В трех словах. Что за Житковичская операция? Вы дважды ее упоминали, но ничего еще о ней не сказали.
- Это была крупная операция. Разработал ее и осуществил старший лейтенант Селезнев. У западного семафора мы отбили у немцев и поставили под разгрузку эшелон с хлебом. Уничтожили гарнизон Житкович. Партизаны бригады Павловского и Бумажкова разбили противника на дальних подступах к станции и обеспечили переброску зерна в надежные места. Один из складов, о котором говорила женщина, староста пронюхал и вызвал немцев… И вот у них - пир.
Дозорные проникли во двор, против которого на улице стоял вездеход. Окружив дом, откуда доносились звуки патефона и пьяные голоса людей, они подошли к крыльцу. Окна со стороны двора замерзли. Так что никто не мог видеть дозорных. А часовой, поставленный у входа, сидел в какой-то дурацкой позе. Тронули - мертвый. Видно, хозяин перестарался. Угостил для согрева лошадиной дозой первака, да так угостил, что прусская утроба не выдержала горячительной заправки и на морозе откинула копыта.
Четверо в полушубках, подняв с крыльца автомат и столкнув в сугроб окоченевший труп часового, прошли на кухню. Ударив ногой в дверь горницы, где за длинным столом протекала бесшабашная попойка, Лаптевич с занесенной гранатой громовым голосом:
- Хенде хох!
Несколько окосевших фрицев попытались встать, но не смогли и сидя потянули кверху руки. Остальные, не поняв, что происходит в доме "бургомистра", открыли совиные глаза, в которых утраивались фигуры в полушубках, и снова уткнулись носами в залитую самогоном скатерть. Один староста стоял у стола и, глядя на вошедших, бормотал "Отче наш".
- Ах, сволочи, и в ус не дуют - спят! - рассердился Лаптевич. - А ну, ребята, на кухню! Я им "Колыбельную" сыграю.
Метнув гранату в центр стола, он закрыл дверь и прислушался. Прогрохотал взрыв. Распахнулась дверь. Толовый дым, перемешанным с морозным паром, ворвался сквозь вышибленные стекла окон и понизил видимость до нуля. Лаптевич дал из автомата очередь вдоль стола и приказал собрать оружие.
На улице конники уже завели вездеход и развернули фарами на запад.
- Поехали к отряду, - сказал Лаптевич и тронул поводья.
Ян Францевич остановил колонну и поднял бинокль.
- Что это значит? - спросил он, когда подъехал Лаптевич.
- Трофеи, Ян Францевич.
- Неужто немцы были в Новоселках?
Лаптевич неторопливо рассказал о похождениях конников и, ожидая похвалы от руководства отряда, прищелкнул пальцами:
- Так-то, Ян Францевич! Принимайте трофейную колымагу.
Комиссар снял очки и, глядя в упор на комэска, начал их протирать:
- А вы уверены, что староста убит?
- Конечно, уверен, - без колебания ответил Лаптевич. - Староста стоял у стола, когда я бросил гранату, и сомнений быть не может.
- А я убежден, - сказал комиссар, - что староста сейчас настегивает вороного по дороге в Копцевичи, чтобы оградить себя немецкими штыками взамен на партизанский склад с хлебом.
Селезнев соглашался с комиссаром. Командир с интересом поглядывал то на Ивана Игнатьевича, то на Лаптевича, не зная, кто из них прав.
- Это вам шестое чувство подсказывает? - спросил наконец Лаптевич.
- Нет, - ответил комиссар, - элементарная логика. Учтите. Спаивая гостей, хозяин никогда сам не напьется. Так что староста был трезв. И пока летела граната, юркнул под стол…
Лаптевич круто повернул жеребца и поскакал к деревне. За ним устремились конники из головного дозора. Ян Францевич тоже подал команду, и колонна тронулась в Новоселки.
Остановившись у знакомого двора, Лаптевич заскочил в дом. Комиссар был прав. Среди трупов старосты не оказалось. Лаптевич открыл дверь в спальню, где застал старостиху. Она лежала в кровати за пологом и стонала. Рядом сидела девочка лет восьми и всхлипывала. Это была внучка старосты. Увидев чужого, она взвизгнула и ухватилась ручонками за бабушку.
- Где староста? - строго спросил Лаптевич.
- Хиба ж я знаю, - ответила старостиха, поднимаясь с постели.
- А кто должен знать, кроме тебя?
Старостиха закатила истерику, когда Лаптевич достал пистолет.
- Дяденька! Не стреляйте! - закричала девочка. - Дедушка в Копцевичи поехал к немцам.
- Ах, ты, зелье! - накинулась на нее старостиха. - Ты дедушка сваяго погубила, - и, схватив за волосы, начала безжалостно ее таскать.
- Не смей трогать ребенка! - пригрозил Лаптевич и. выбежал на крыльцо. - Давай, ребята, в погоню! Староста к немцам укатил.
Настигли его в четырех верстах от Новоселок. Вооруженный винтовкой, он первый открыл огонь по всадникам, которые стороной обогнали сани и стали на пути. Завязалась перестрелка. Длинная очередь Лаптевича догнала старосту, когда тот, израсходовав патроны, поднялся в рост и бросился в кусты. Староста упал, распластавшись на снегу.
- Ваша взяла, - сказал он, умирая, и попросил не трогать старуху да пожалеть сиротку, внучку Алесю.
Вернувшись в Новоселки, Лаптевич спешился у дома старосты и увидел бегущую к нему Алесю, одетую в дубленый казакин и теплый платок.
- Дяденька! Возьмите меня, - взмолилась девочка. - Бабушка повесилась.
Сердце Лаптевича дрогнуло. Он вспомнил свою белокурую дочурку, тоже Алесю, которую немцы живьем сожгли в сарае вместе с матерью, и ему примерещилось, что это его Алеся. Он схватил девочку на руки и крепко прижал к груди. Алеся маленькими ручонками обвила его шею и стала целовать колючую щеку, пропахшую махоркой. С девочкой на руках Лаптевич отыскал штаб отряда и был доволен, что встретил комиссара одного.
- Настигли старосту? - спросил Иван Игнатьевич.
- Настигли…
- Откуда у вас такая славная девочка?
- Это внучка старосты.
- Гм… А где у тебя, девочка, папа? - поинтересовался Иван Игнатьевич и с отцовской нежностью погладил ее ворсистый платок.
- У меня нет папы, - всхлипнув, ответила Алеся.
- А мама?
- Мама еще до войны отравилась…
- А бабушка, - добавил Лаптевич, - час тому назад повесилась. - И, помолчав, решительно заявил комиссару:
- Я хочу девочку удочерить.
Под очками Ивана Игнатьевича блеснула слеза.
- Благородный вы человек, Станислав Станиславович,
- с гордостью сказал комиссар. - Отряд поможет вам воспитать ее настоящей партизанкой.
- Спасибо, Иван Игнатьевич.
- На первое время препоручите девочку Зосе. Она все-таки женщина… А ребенку нужна материнская ласка.
Вечером конники захватили еще одну машину, хотя и не воспользовались ее лошадиными силами. Машина пришла из Копцевич на поиски пропавшего вездехода и сама попала в западню. Подъезжая к деревне, машина забуксовала. Десятка два промерзших до костей вояк в коротких шинелях и натянутых на уши пилотках повыскакивали из кузова и стали толкать грузовик сзади. Колеса провертывались в сугробе и не повиновались окрикам офицера, вышедшего из кабины. Зажженные фары усиливали темноту вокруг, а словесный ералаш солдатни позволил конникам спешиться и незаметно приблизиться к машине.
Затрещали автоматы Лаптевича, и прежняя галдевшая орда, не успев схватиться за оружие, валялась уже в снегу, истекая кровью. Уезжая, Лаптевич подбросил в кабину гранату, чтобы вывести грузовик из строя…
Трофейный вездеход вызвался водить Шилов. Он подсчитал, что горючего хватит до Копаткевич. Но если пополнить его запас за счет подбитого грузовика, то хватит и на дольше. А там - видно будет.
Объезжая колонну, Ян Францевич заметил Лаптевича и комиссара и сошел с коня. Подойдя к машине, он заглянул в кабину, где, кроме Шилова, сидела Зося, державшая на коленях маленькую Алесю.
- Это что еще такое? - гневно спросил он Ивана Игнатьевича. - Только что освободились от лазарета - и на тебе - детский сад… Убрать!
- Не приказывайте, Ян Францевич, - резко возразил Лаптевич. - Это моя приемная дочь. И если вы ее гоните, я тоже уйду в другой отряд.
- Никаких дочерей! Здесь партизанский отряд, а не сиротский дом.
- Не надо, - тихо сказал Иван Игнатьевич. - Не надрывайте ребенку сердце. Оставьте девочку в покое. Мало еще фашисты убивали наших детей? Кто ее защитит, если не мы? Опомнитесь. Вы же командир.
Сконфуженный Ян Францевич поднялся в седло и поскакал в голову колонны. Ему стало не по себе, что обидел своего любимца.
Колонна тронулась. Следуя в хвосте, за кухнями, Шилов остановил вездеход у грузовика, слил бензин и через четверть часа догнал колонну.
- И долго он ездил с Зосей? - поинтересовался Невзоров.
- До весны. Лаптевич снабдил его горючим на весь санный рейд.
- Значит, Шилов в боях не участвовал в составе отряда?
- В одном участвовал. Правда, случайно.
- При каких обстоятельствах?
- В феврале, когда зима, выдыхаясь, ополчилась снежными вьюгами на проселках Пиншины, в деревне Милевичи к нам присоединился еще один отряд, во главе которого стоял генерал Константинов. Я сопровождал его в штаб колонны и доложил командующему о прибытии генерала.
- Пригласите ко мне, - сказал Мачульский, - и можете быть свободным, товарищ сержант. - Потом остановил меня у выхода и спросил: - Ваша фамилия?
- Ершов.
- Вам известно, что Ян Францевич за Ствигу и Житковичи представил вас к Красному Знамени? У меня ваш наградной лист.
- Нет, не известно, товариш командующий. А Шилов не представлен?