Товарищи встретили Шилова недружелюбно, так как знали, что Шилов пользовался с моей стороны особым вниманием и непонятной для них уступчивостью. Это не нравилось прежде всего Николаю Беку, тезке и односельчанину Чанкайши. Он близко сошелся со мной и ревниво оберегал возникшую между нами боевую дружбу.
Второй Николай - Тереня, сын лесника, где стоял отряд накануне Житковичской операции. Тереня уважал Шилова за отличное знание радиотехники. Он даже уступил ему место для ночлега рядом со мной и в день, когда Шилов готовил сводку информбюро, восемь часов отстоял за него дневальным у штабной землянки. Первый Николай восстал против такой несправедливости. Второй, повизгивая, тоненьким голоском защищал Шилова:
- Он же еще не окреп. Ему трудно стоять на посту.
Первый схватил второго за грудь и, притянув к себе,
неласково заглянул ему в глаза:
- Он тебя обманывает. Лапшу на уши вешает. Понял? Сводку принять минутное дело. А ты за него целый день батрачишь. Лопух!
С приездом Лаптевича, Ян Францевич деятельно включился в подготовку отряда к санному рейду. Рассылая по деревням стрелков Черняева, он поставил перед ними задачу - пополнить тяглом и транспортными средствами обозы и заодно продолжить среди населения сбор теплых вещей.
Отправив стрелков, он с комиссаром прошел в штабную землянку к Селезневу, чтобы договориться об эвакуации раненых, и попросил вызвать Зосю.
Зося тотчас явилась.
- Скажите, Софья Николаевна, - обращаясь на "вы", спросил Ян Францевич, - сколько у вас в санитарном отделении раненых?
- Семь человек.
- Всего-то?
- Трое из группы Черняева выписались на той неделе, а вчера Шилов ушел.
- Как ушел? - всполошился Ян Францевич. - Куда ушел?
Селезнев, отмечавший на карте маршрут санного рейда, встретив обеспокоенный взгляд командира, пояснил:
- Я зачислил его в группу Ершова.
- Так бы и сказала, вертоглазая. Я-то подумал - дезертировал.
Иван Игнатьевич возразил командиру:
- Согласитесь, это вздор. Такой грамотный парень не может дезертировать.
- Грамотный, говорите? Разве только неграмотные дезертируют? А от Шилова всего можно ожидать. Я в этом убежден, - поблескивая умными глазами, сказал Ян Францевич и, повернувшись к Зосе, строго спросил: - Сколько он у вас в санитарном отделении прокантовался?
Зося в смущении опустила глаза. Улыбка, с которой она вошла в землянку, исчезла с лица. Щеки запылали огнем:
- Пять месяцев.
- Во! - Ян Францевич вздернул указательный палец.
- Сама говорила: два месяца - и в строй. А теперь? Уж не завела ли ты с ним шуры-муры?
Зося закрыла руками лицо и заплакала.
- Так что, дорогая Софья Николаевна, - не унимался Ян Францевич, - больной три месяца с лихвой симулировал свой недуг… А от симуляции до дезертирства - один шаг.
- Почему вы так скверно думаете о людях? - вступился за Шилова Иван Игнатьевич. - Ваши обвинения огульны и не имеют под собой почвы.
- Имеют, не имеют - объяснять не стану. Это мое личное мнение. Да и не о Шилове нам следовало говорить.
- Он придвинулся к Зосе. - Вот что, Зосенька, - сказал Ян Францевич, - мы решили избавить тебя от лишней обузы и передать раненых в партизанский госпиталь, который открылся в бригаде майора Капусты в Лавах. Сколько нужно саней для перевозки раненых в Лавы?
- Не знаю, - ответила Зося, вытирая слезы. - Может, на трех увезем.
- Потребуется не менее четырех, - определил Иван Игнатьевич. - Ездовые, охрана, то да ее, да и самой Софье Николаевне надо ехать.
- Берите пять, расщедрился командир, - и сами езжайте.
- Что ж, - согласился комиссар, - я поеду.
Сборы продолжались не долго. Начхоз выдал всем
теплую одежду, выделил лучших лошадей. Селезнев снарядил пять автоматчиков, и на другой день утром санитарный обоз тронулся в Лавы.
Перед отъездом Зося встретила меня и со слезами рас-сказала с мельчайшими подробностями о вчерашнем разговоре в землянке. Зося жалела, что Ян Францевич нехорошо отзывается о Шилове, и просила не говорить об этом Шилову.
- Не беспокойтесь, Зосенька, не скажу…
Довольная улыбка слегка раздвинула тонкие губы
Невзорова. Он ждал этого момента в показаниях подследственного и, записав в блокнот мнения Яна Францевича о Шилове, с оживлением сказал:
- Значит, я прав. Симуляция налицо.
Ершов пытался возразить Невзорову ссылкой на то, что Шилов держался в радиоузле из уважения к комиссару: в отряде не было радиста.
- Это несерьезно, Саша, - покачал головой Невзоров. - Ведь Шилов пришел к вам в землянку с приемником? Почему же раньше он этого не сделал?
- Болел.
Невзоров положил карандаш, встал из-за стола и подошел к Ершову:
- Тоже неубедительно. Испытал на себе. Огнестрельные раны в мякоти заживают в две-три недели. А у Шилова? Пять месяцев. Конечно, из санитарного отделения не посылают взрывать мосты. На это и рассчитывал Шилов. Правильно обвинил его Ян Францевич в симуляции. Шилов пускал пыль в глаза доверчивым людям и мог бы просидеть у Зоей еще не один месяц - помешал госпиталь.
Ершов ухватился за последние слова Невзорова:
- Почему госпиталь?
- Потому что в госпитале лечат больных, - усмехнулся Невзоров, - а Шилов здоров. И если он обманывал медсестру, то врача обмануть трудно. К тому же и уходить от вас Шилов никуда не собирался. Он вынужден прийти к вам. Иного выбора у него просто не было Так что заглянем немножко вперед. По логике - симуляция должна продолжаться… Пожалуйста, Саша.
Ершов и на этот раз воспринял доводы Невзорова как профессиональную привычку следователя обвинять людей и снова остался при своем мнении. Однако все сказанное до сих пор Невзоровым, к сожалению, подтвердилось поведением Шилова в отряде. Теперь Ершов почувствовал себя загнанным в тупик и не знал, что думать о Шилове. Глядя на открытую дверцу сейфа с торчавшим в скважине ключом, он шумно вздохнул и начал мало-помалу припоминать на чем он остановился, когда Невзоров прервал его вопросом.
- Иван Игнатьевич, - вспомнил Ершов, - вернулся из поездки в госпиталь, когда начхоз повесил на землянки замки и раздалась команда "приготовиться к движению". В отряде знали, что с началом санного рейда немцы бросили на Лаве кую пущу до девяти батальонов карателей. Комбриг Капуста вел оборонительные бои и вынужден был переправить госпиталь в безопасное место. Санитарный обоз Яна Францевича оказался в самой гуще событий. Потеряв убитыми ездового и автоматчика, Иван Игнатьевич с боем вышел из Лавского леса, прорвавшись сквозь огонь противника, и на славу гнал лошадей, чтобы застать отряд у Червоного озера, на старой стоянке.
- Ну, Иван Игнатьевич! - воскликнул командир, слезая с коня. - Вы не иначе как родились в рубашке.
- Не только в рубашке, - шутил Иван Игнатьевич, раздвигая улыбкой красивые усики, - в комиссарской тужурке и с пистолетом на боку.
- И кто этот погибший ездовой? Не Сысоев?
- Юревич. Сысоев здесь, - сказал комиссар. - Сысоев - молодец! Мы обязаны ему своим спасением. Он нащупал слабо защищенный фланг противника и вывел нас из окружения с минимальными потерями.
Ян Францевич еще за Припятью, у домика лесника Терени, справлялся о службе Сысоева, и начхоз ставил его в пример другим ездовым. Теперь у командира появилось желание похвалить Сысоева за находчивость и отвагу.
- Сысоев! - крикнула Зося. - К командиру!
Шилов увидел Зосю, но подойти к ней побоялся. Зося тоже посмотрела на Шилова и, вздохнув, отвернулась…
- Саша! Вы уверены, что Шилов любил Зосю?
- Не знаю, товарищ старший лейтенант. После ухода из санитарного отделения некоторые его поступки вызывают сомнение.
- Какие поступки?
- Зося, например, переметнулась к Лаптевичу. Правда, для этого была серьезная причина, но Шилов, по просьбе того же Лаптевича, возил Зосю в немецком вездеходе по дорогам Белоруссии.
- Странно. Какая же причина?
- Мы двигались, - продолжал Ершов, - на Новоселки
- крупный населенный пункт на пути к Копцевичам, где отряд присоединялся к колонне Мачульскош. Лаптевич подъехал к Селезневу.
- Как думаете, старший лейтенант, - спросил Лаптевич, ставший к этому времени командиром эскадрона, - там немцы есть?
- Где? В Новоселках? Гарнизона нет, - ответил Селезнев, - но приезжают гости. Так что надейтесь на худшее. Есть.
Лаптевич поскакал к дозорам. Через час они придержали коней у крайней хаты. На крыльцо вышла пожилая женщина с ведрами.
- Хозяйка? Немцы в деревне есть? - спросил комэск, усмирив шенкелям не вовремя заржавшего коня.
- Естека, браточки, естека, - ответила женщина, подходя к колодцу. - Панаехали из Копцевич. Душ пятнадцать. У старосты Новы год справляють.
Конники переглянулись и с непониманием посмотрели на женщину, которая, по их мнению, увидев своих, на радостях зарапортовалась:
- До Нового года еще два дня, хозяюшка!
- А хто яго знає, - махнув рукой, сказала хозяйка. - Мы в няволе давно вже счет дням потерали и ня помним себя.
Горькое признание женщины болью отозвалось в сердцах конников.
- А староста что за человек? - продолжал допрашивать Лаптевич.
- Шкура христапрадавец. Немцу падметки лиже. Таргуе нашим дабром, - отвела душу женщина. - На той нядзеле спрашивае, дзе партизаны хлеб хавають. А я аткуль знаю, дзе хавають. Вот и хадзив на лесу - склад шукав. А вчора немцав навев да с немцами стаскався в лес. Вот яны сягодня и пирують.
- Выходит, староста нашел склад?
- Кабы не найшов, немцав не навев бы.