Сысоева случайно призвали в армию. Он потерял белый билет, и военком, рассердившись, направил его в пехоту. Через несколько дней Сысоева перевели в нестроевую команду и определили поближе к врачам - ездовым в медсанбат. В районе старой границы его подразделение эвакуировало раненых и переправилось на южный берег Припяти, где было спокойнее. Немцы разбомбили их. Сысоев бежал в лес с намерением пробиться к партизанам. И тут, как на зло, ночью забрел в болото, простудился. Участились припадки падучей болезни. Одиночество, временами беспамятство, голод привели его в деревню.
Две ночи в жару провел он на сеновале, пока полицаи в поисках самогона не наткнулись на него сонного и не избили. Иван Игнатьевич, следивший за рассказом Сысоева, спросил:
- Как вы сейчас чувствуете себя?
- Сейчас лучше. Сержант успокоил. Спасибо ему.
- Ну что ж, - сверкнул очками комиссар, - все это правдоподобно. Но чем вы можете подтвердить ваше пребывание в медсанбате?
- В отряде есть партизан, - ответил Сысоев. - Он знает меня.
- В нашем отряде? Кто он такой?
- Шилов, - ответил я.
- Это правда?
- Конечно, правда, Иван Игнатьевич. Шилов видел Сысоева, когда Сысоев вез раненых, и сегодня узнал его.
- Тогда вопрос исчерпан. Последнее. - Комиссар достал из кармана записку, которую передавал Сысоев полицаям. - Эта бумажка вам знакома?
- Нет, - покачал головой Сысоев.
- Как? Вам ее передавал Мирон.
- Мирон передавал письмо в конверте.
- И вы его не прочитали?
- Я неграмотный, - заикаясь сказал Сысоев.
- Тогда я прочитаю.
Сысоеву сделалось плохо. Он весь обмяк, потерял равновесие и упал. Глаза его закатились под лоб, судороги корчили тело, изо рта выступила пена.
- Не надо бы читать. Ведь свой человек, не враг.
- Простите, сержант. Виноват, - испугался Иван Игнатьевич. - Я с вами согласен… дурацкая привычка… Разумеется, переборщил.
Через две-три минуты Сысоев пришел в себя. Я усадил его на лежанку поднес холодной воды.
- Вы не расстраивайтесь, товарищ Сысоев, - сказал комиссар, назвав "товарищем". - Будете и у нас ездовым при санитарном отделении.
Слабая улыбка появилась на бледном лице Сысоева:
- Спасибо вам…
- Ну и что же? - спросил Невзоров. - Сысоев оправдал доверие комиссара?
- Конечно… Отпуская нас, Иван Игнатьевич наказал мне передать начхозу, что в его распоряжение поступает новый ездовой, чтобы начхоз поставил на довольствие, а Мария Ивановна не забыла хорошенько накормить. Я познакомил Сысоева со всеми службами отряда и, может быть, побыл бы с ним подольше, но услышал стук колес и ржание коней. Оставив Сысоева у Марыли, я вышел из палатки. Возвращался отряд. Первым, кого я увидел в толпе партизан, был старшина Черняев. Он сделал несколько шагов и протянул мне руку.
- Ну, как у тебя, сержант, дела? - спросил Черняев. - Поймал агента?
- Поймал. А у вас как?
- Как намечалось по плану, - сказал Черняев, - даже лучше. Твой Бек мастерски взорвал склад. А там все пошло как по маслу.
- Прямо-таки как по маслу? - усмехнулся я. - А не сочиняете?
- Серьезно, - убеждал Черняев. - В Турове не ожидали партизан. А взрыв мол, дело рук двух-трех диверсантов, которые не посмеют стрелять в высшую расу, тем более нападать на город.
- А вы, конечно, посмели?
- Посмели да еще как! Разбили гарнизон. Даже формирование полицаев. Прибежали пешочком, трусцой. Думали, "железные крестики" отхватят…
- Отхватили?
- Деревянные. Свиридов елочкой уложил из "максима".
- А наши потери? - спросил я, почувствовав, что старшина увлекся преувеличением успехов отряда и неудач врага.
- Двенадцать убитых и семь раненых.
- Ого! Значит, жарко было?
- Еще бы! - признался Черняев. С последнего грузовика немцы залегли в переулке. Очухались, сволочи. Поставили пулеметы. Пришлось атаковать с тыла. Тут основные потери. Двое погибли в здании комендатуры. Брали коменданта с охраной. Спрятался в выгребной яме. Дали очередь. Там и захлебнулся. В общем, не оставили в городе ни одного немца. Так-то, сержант.
- А Чанкайши похоронили?
- Похоронили у Ствиги, на высоте, рядом с майором Королевым.
Операция в самом деле оказалась успешной. Ян Францевич, увидев комиссара, подошел к нему:
- С чем явился Ершов?
- Привел. Да вот он и сам, - сказал Иван Игнатьевич, указывая на меня.
Прошли в землянку. Комиссар, боясь, как бы командир опять не отменил его решения, как это сделал со старостой, с волнением изложил данные о Сысоеве и взял на себя ответственность за его поведение в отряде.
- Я ручаюсь за этого человека, - решительно заявил Иван Игнатьевич. - И не только я. Товарищ сержант тоже ручается.
- Ну что ж, - сказал Ян Францевич, - двое - это уже сила. Согласен. Помогите ему освоиться в отряде и не напоминайте о его прошлом.
- Беру на себя, товарищ Ян, - вызвался я и попросил разрешения уйти.
Заглянув в санитарную палатку, я радостный подошел к Шилову:
- Ну, Миша, сегодня ты сделал большое дело.
- Какое?
- То, что ты узнал Сысоева, оказалось решающим для его оправдания. Ты спас хорошего человека. Сысоев определен к вам ездовым. Шилов, переключал диапазоны приемника, придержал руку на клавише:
- Если б знал, что так получится, промолчал бы…
Во мне что-то перевернулось. Мне стало стыдно за своего друга детства перед Зосей, которая перевязывала - раненых и, к счастью, не все слышала.
- Неужели ты не радуешься избавлению человека от незаслуженного наказания? Как тебе не стыдно?
- Плевать мне на Сысоева, - проворчал Шилов, выключив приемник. - Убежит - меня первого притянут к ответу, рисковать жизнью? Нет, дудки?
В эту минуту я невольно подумал, что было бы, если б я оказался на месте Шилова раненым на высоте у Ствиги?
- Спасибо, Миша. Ты плюнул мне в самую душу, - с горькой обидой сказал я и поспешил уйти. Мне больше не о чем с ним было разговаривать.
- Саша! Вернись!
Я не вернулся и надолго забыл тропинку к санитарной палатке…
- Когда же вы помирились с Шиловым? - поинтересовался Невзоров, внося в блокнот очередную пометку о жестокости Шилова и его крайнем эгоизме.
- В начале зимы, когда отряд стоял у Червоного озера и готовился к санному рейду по тылам врага.
- Как это произошло?
- Однажды Лаптевич, - продолжал Ершов, смахнув с лица пот, - вернулся от Коржа, который в то время руководил подпольными центрами трех областей юга Белоруссии. Привязав взмыленного коня, Лаптевич спросил дневального:
- Где командир?
- У начхоза.
Лаптевич заглянул к начхозу.
- Только что вышел, - ответил начхоз, сортируя комплекты теплой одежды, привезенные из окрестных деревень.
Лаптевич застал командира в санитарном отделении. Ян Францевич подал Лаптевичу руку и с чувством гордости за успехи Красной Армии сказал:
- Ты понимаешь, Станислав Станиславович, что ни день, то новый город. Сегодня Калинин освобожден.
- Скоро и мы пойдем в наступление, - сказал Лаптевич, присаживаясь возле командира, но, увидев меня, кивнул в знак приветствия. Я был легко ранен в руку и изредка заходил к Зосе на перевязку.
- Что-нибудь новенького привез? - спросил Ян Францевич. - Выкладывай.
И Лаптевич "выложил", что Корж (он же и товарищ Комаров), отправляя Лаптевича в обратный путь, наказал Яну Францевичу готовить отряд к санному рейду на многие сотни километров. Зачинателем этого движения был Минский обком. Рейд намечалось провести двумя колоннами, во главе которых ставились опытные руководители - Василий Козлов и Роман Мачульский. Ян Францевич обязан позаботиться о средствах передвижения, чтобы к Новому году отряд был готов к выступлению. Выслушав Лаптевича, Ян Францевич с похвалой отозвался об Иване Игнатьевиче, который в точности предсказал это зимнее событие в жизни отряда.
- А что станем делать с этими товарищами? - спросил Ян Францевич, указывая на раненых партизан.
- На этот счет, - сообщил Лаптевич, - есть указание товарища Комарова отправить в партизанский госпиталь, который развертывается в Лавах.
- Значит, товарищ Ян, вы хотите от нас поскорее избавиться? - с обидой на командира спросил раненый с перевязанной крест-накрест грудью.
- А что поделаешь? Там будет безопаснее.
Для Шилова это было неожиданностью. Он не хотел ехать в партизанский госпиталь в Лавы. Раны его давно зажили, и если он держался в санитарном отделении, то, мне кажется, исключительно из-за радиоузла. В тот же день он побывал у Селезнева с просьбой зачислить в диверсионную группу.
Вечером Шилов объявил о своем решении Зосе, которая сначала пустила слезу, точно Шилов уходил от нее невесть куда, а не в соседнюю землянку, потом кокетливо улыбнулась и сказала:
- Не забывай меня, Миша.
- Что ты, Зосенька. Я никогда тебя не забуду…
Увидев, что Шилов притащил с собой приемник, я как-то растерялся и выхватив из его рук тяжелый ящик, спросил:
- Все же пришел?
- Пришел, - улыбнулся Шилов.
- Давно бы пора.
Я не знал, куда определить приемник,
- Сюда, товарищ сержант, сюда! - с мальчишеским задором воскликнул Тереня и поставил приемник у стола.
- Тут не подойдет, Коля, - сказал Шилов, - надо антенну выбрасывать наружу. Она будет мешать. Если можно, поставим здесь.
Он выбрал место в углу, у печки, чтобы уберечь аппарат от сырости.