- Очень просто, - ответил Чанкайши. - Выхожу на улицу - стоит у ворот правления. Хозяина нет. Я к нему. Слышу разговор. Гляжу - сидит среди двора бечанский полицай. Пьяный - лыка не вяжет. "Я, - говорит, - благородный человек. Я шляхтич. Во мне дворянская кровь. Она не может без самогона хиба они понимают? Поховали хамы. Нема самогона. Это не люди. Это полещуки. Мужичье!" Вижу - мой шляхтич раз клюнул носом, два клюнул, опрокинулся на спину - и захрапел. Я отвязал коня - и поминай как звали…
- Ловко ты его! Молодец. А если хватится?
- Да и так уже хватился, - сказал Чанкайши. - Поехали.
Он пустил коня по меже, отделявшей конопляник от пшеничного поля. Не успели отъехать и двухсот шагов, как вдогонку нам понеслись угрожающие возгласы и повелительные восклицания:
- Сто-о-ой! Сто-ой, разбойники! Стрелять буду!
Три винтовочных выстрела грянули среди ночной тишины.
- Это староста очухался, - сказал мне Чанкайши и спрыгнул с брички на межу. - Надо прихватить с собой, а то немцев наведет на след.
Чанкайши попросил нас подождать его, а сам, пригнувшись, с автоматом на шее пустился пшеничным полем навстречу бегущему старосте.
- Может, помочь?
- Сам справлюсь! - донеслось до нас.
Подкравшись к старосте, Чанкайши крикнул:
- Бросай оружие! Да перед смертью помолись своему папе римскому!.. Ну, живо, панская твоя морда!
Староста бросил винтовку, опустился на колени и забормотал под нос:
- О Езус Христус, боэка матка с вента Мария! Спаси меня от лютого ворога, от мужика-лапотника…
- Сейчас спасут. А ну-ка встань, продажная шкура!
- Не губи, Коленька, - поднимаясь, взмолился староста. - Уж так и быть, возьми коня, бог с тобой. А меня не губи. Что тебе в моей погибели?
Чанкайши дал короткую очередь из автомата по ногам, чтобы пресечь попытку к бегству в самом начале, и староста, падая, завыл, как бешеная собака, призывая на помощь, но уже не "бозку матку", а людей.
- Молчи, гадина!
Достав тряпку, чтобы заткнуть рот. Чанкайши связал старосте руки, подобрал винтовку, взвалил отяжелевшую тушу на плечо и притащил к бричке.
Часа через два мы были уже в отряде.
***
Всю ночь Ершова мучила бессонница. Сначала одолевали клопы, потом не выходил из головы Шилов, и Ершов ничего не мог придумать в защиту бывшего друга детства. "Неужели он жив? - соскочив с топчана, подумал Ершов и, сжав рукой подбородок, как при зубной боли, медленно заходил по комнате. - Не может этого быть!"
Какие бы ни выдвигались обвинения против Шилова, Ершов твердо решил отстаивать свои убеждения - Шилов утонул…
С этой мыслью Ершов встряхнул шинель, разостлал ее на топчане и уснул, когда взошло солнце и на полу камеры заиграли горячие лучи.
ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО ИЮЛЯ, В СРЕДУ.
Невзоров явился в помещение гарнизонной гауптвахты в назначенное время и был уже за письменным столом, когда привели Ершова:
- Как, Саша, самочувствие?
- Спасибо. Как всегда, товарищ старший лейтенант, бодрое.
- Ну что ж, отлично. Может, продолжим?
- Давайте продолжим.
- Как приживался Шилов в партизанском отряде?
Невзорову хотелось услышать подтверждение своей версии о симуляции Шиловым болезни, но услышал и многое другое, о чем даже не подозревал.
- Утром, - сказал Ершов, - все узнали, что Чанкайши увел из-под носа полицая бричку старосты с вороным рысаком и самого старосту прихватил с собой. Не менее важным событием было и то, что с Чанкайши прибыли в отряд мы с Шиловым - последние артиллеристы дивизиона майора Королева.
Первым заглянул в землянку старший лейтенант Селезнев, назначенный к этому времени начальником штаба отряда.
- А-а, сержант Ершов! - протягивая руку, сказал Селезнев. - Приветствую и поздравляю с прибытием на партизанскую землю. Не говорю с благополучным, потому что знаю: тебе не легко пришлось.
- Здравия желаю, товарищ старший лейтенант!
- Сиди-сиди, - придержал меня Селезнев. - Признаться, не ожидал этой встречи. Думал, что ты того-с… в ящик сыграл… Видел, как тебя станиной хлобыстнуло, да помочь не смог - самого оглушило и руку покалечило. Я только из винтовки снял танкиста в горящем комбинезоне…
- Так это Вы его подвесили на кромке люка?
- Сомневаешься?
- Что вы, товарищ старший лейтенант! Я просто не знал, кто просверлил ему голову… А вам известно что-нибудь о гибели комдива?
- Известно. С Черняевым хоронили, - Селезнев рассказал о последних минутах жизни комдива и, встав из-за стола, по-дружески похлопал меня по плечу: - Не тужи. Правда, потери большие, но победа все-таки наша. Спасибо, сержант, за тобой было последнее слово. Вернее - за твоим наводчиком.
- А он здесь, - я указал на угол землянки, где лежал Шилов. - Ранен.
- Это вам спасибо. Вы спасли мне жизнь. Этот обгорелый фриц прикончил бы меня, - отозвался Шилов и, укрывшись шинелью, тихо застонал.
Послали за медсестрой Зосей. До ее прихода я успел ознакомить Селезнева с нашими дорожными приключениями. Говоря о переправе через Ствигу, я ожидал, что он похвалит меня, но Селезнев выругал. Это была тайная лазейка для партизанской разведки на пути к Турову.
- Слыхал, Миша?
- Слыхал, - вторично отозвался Шилов. - Разве немцы не побывали там?
- Побывали, - ответил Селезнев, - но партизаны их опередили. Зато оружие и боеприпасы, собранные на огневых, пришлось переправлять вброд.
Шилову ничего не оставалось, как замолчать.
Что касается встречи с Марылей, то Селезнев сказал:
- Завтра ты ее увидишь в отряде.
Явилась Зося и привела с собой санитара.
- Здравствуйте, - сказала она. - Где у вас раненый?
- Мое почтение, Зосенька, - встретил ее Селезнев. - Раненый здесь.
Зося кокетливо улыбнулась Шилову, сняла бинты и повернулась ко мне:
- Раны у вашего товариша гноятся. Это плохо.
Шилова перенесли в санитарную палатку. Оставшись со мной с глазу на глаз, старший лейтенант познакомил меня с буднями отряда, который, к сожалению, нельзя было назвать боевым подразделением. Распыляясь по мелочам, люди занимались "домашними" делами: несли караульную службу, вели разведку, держали связь с населением. В отряде не хватало оружия, боеприпасов. Но главное, что угнетало Селезнева, руководство слабо разбиралось в вопросах борьбы с оккупантами.
Будучи кадровым офицером, Селезнев не только лучше других знал военное дело. Потомственный артиллерист, внук бомбардира-наблюдателя, погибшего в Японскую войну в Маньчжурии, он имел какую-то врожденную способность видеть обстановку. По его мнению, оказываемая доселе выходящим из окружения группировкам помощь исчерпана. На очереди - крупномасштабная разведка в пользу действующей армии, диверсии, удары по коммуникациям и самая настоящая война в тылу врага. Для этого нужны крупные соединения - не карликовые отряды. Нужна устойчивая связь с Москвой и подпольными центрами. Нужно оружие, плановое снабжение боеприпасами и минно-взрывными устройствами. Слушая старшего лейтенанта, я понимал, что так и должно быть:
- А как относится к этому командир?
- Ждет указаний свыше, а сам инициативы не проявляет.
Я встал и посмотрел на выход:
- Кстати, мне нужно у него побывать.
- Сиди-сиди, - остановил меня Селезнев. - Сейчас я за командира.
- А командир где?
- На лесных курсах в Октябрьском районе.
Вошел комиссар отряда. Увидев, что начальник штаба занят, он поприветствовал нас и присел на край лежанки, достав очки и протирая их носовым платком. Селезнев ответил на приветствие и, повернувшись ко мне, спросил:
- Зачем тебе, собственно, командир?
- Хотел, чтоб зачислили в какую-нибудь команду.
- А я тебе, сержант, уже приготовил должность и без командира, - заявил старший лейтенант. - Будешь командовать диверсионной группой…
- А если не справлюсь?
- Справишься, - убеждал Селезнев. - Ты природный артиллерист. Подрывная техника тебе знакома.
Комиссар подошел к столу:
- Вы кончили с товарищем сержантом?
- Что у вас, Иван Игнатьевич?
- Я насчет старосты, - сказал комиссар, поглядывая на меня.
Я почувствовал себя лишним:
- Мне уйти?
- Останьтесь. Мне кажется, - продолжал комиссар, - старосту надо отпустить, но с одним условием…
- С каким?
- Поспевают хлеба. Люди рвутся на пожни… Так пусть староста поработает на нас. Нужно сорвать отправку зерна в Германию.
- Это он сам предложил?
- Сам.
Селезнев решительно восстал против затеи комиссара:
- А если тот же староста завтра приведет роту немцев в расположение отряда? Какая у вас гарантия, что этого не случится?
- Гарантии у меня нет. Но я полагаю, что людям надо верить. Это истина. Тем более - нужно спасать урожай.
- Ах, верить! - вспыхнул Селезнев. - В такое время мы себе не всегда верим. А вы предлагаете верить изменнику родины… Не выйдет.
- А что вы предлагаете? - тем же сдержанным тоном спросил комиссар.
Старший лейтенант встал и прошелся вокруг стола:
- Пусть колхозники убирают хлеб и прячут, сколько могут спрятать. Остальное отобьем у немцев… А старосту - расстрелять.
Комиссар метнул недовольный взгляд на Селезнева и направился к выходу:
- Я, товарищ начальник штаба, не даю согласия на казнь человека, который вызвался нам помогать.
- Хорошо, Иван Игнатьевич, - сказал Селезнев. - Вопрос о старосте оставим открытым до приезда командира. А пока - арест с усиленной охраной.
- Да он не убежит, - усмехнулся комиссар, - у него нога перебита.