Когда он подбирал первую пятерку, то сразу же подумал о Юзефе. Был уверен в нем. А вот на Метека трудно рассчитывать. Тот пошел уже своим путем. Во время обеденного перерыва Матеуш отозвал Юзефа в сторону. Никто не удивился: отец хочет поговорить с сыном. Старый Коваль сразу же изложил суть дела. Юзеф медленно жевал хлеб, запивал кофе и молчал. Дождавшись, когда отец закончит, он отрицательно покачал головой.
- Ничего из этого не выйдет, - сказал он.
- Почему? - удивился отец. Он даже почувствовал себя оскорбленным.
- Это не для меня.
- Як тебе серьезно… Говори, в чем дело?
- Собрания, разговоры, листовки, дискуссии… - раздраженно ответил Юзеф. - Гитлера листовками не испугаешь.
- Придет время и на что-нибудь большее.
- Вот именно придет. Тогда потребуется армия. Я уже принял присягу.
- В армии? Когда? - удивился старый Коваль. - До войны?
- Что ты!.. Разумеется, теперь в "Союзе вооруженной борьбы". Фрицы еще дождутся, мы устроим такое восстание, что без штанов унесутся. В этом вся суть, а не в пустой болтовне.
- Значит, не хочешь быть вместе с нами?
- Не могу.
Так Матеуш остался один. С тяжелым сердцем "прощупывал" он Козу, Рулку, Кужидло и Ключеков. И думал при этом, что поздно они начали. Сколько таких Метеков, Юзефов, жаждущих дела и борьбы, забрали уже к себе организации, созданные лондонским правительством…
Ребят с детских лет учили заботиться не только о себе, но и об общем деле. Ничего удивительного, что они не могут сидеть спокойно. Тянет их к действиям, к борьбе. Хорошо, что не к самогону или к какой-нибудь торговлишке. Сколько есть людей напуганных, живущих лишь сегодняшним днем, думающих только о жратве!..
Первое собрание состоялось у Рулки. Его мать уехала в деревню к родным, и Войтек остался хозяином домика, стоявшего в конце маленькой улочки. Место хорошее, так как видно каждого прохожего, а сзади дома - сады. Удобный путь для ухода. Рулка поставил на стол бутылку водки и разложил карты.
- В случае чего, - улыбнулся он, - в субботу после работы можно выпить.
Кужидло уселся в углу и молчал, осматривал пришедших. Коза здоровался с каждым входившим, крепко пожимая руки. Парень он здоровенный, плечистый, полный жизни. Знают его люди на кирпичном заводе и уважают.
- Матеуш, чего ждешь? - наконец подал голос из своего угла Кужидло.
- Еще кто-нибудь должен прийти? - спросил Коза.
Матеуш взглянул в окно. Он ждал токаря Ласковского.
Когда все собрались, Коваль обратился к товарищам.
- Садитесь, - пригласил Коваль. - Есть о чем поговорить.
- О чем? - сразу же спросил Кужидло.
- Я разговаривал с каждым в отдельности. Теперь мы собрались, чтобы поговорить вместе. Я не хочу долго распространяться, так как каждый сам видит, что к чему. Война и фашисты в стране.
- Это все? - снова спросил Кужидло.
- Остальное скажет присутствующий здесь товарищ.
- Откуда он?
- Знаете, как теперь… - начал Матеуш, но Кужидло сразу же прервал его:
- Не считай нас детьми, Коваль. Фамилия нас не интересует.
- Тогда чего же вы хотите?
- Знать, кто прислал товарища. Партия?
- Рабоче-крестьянское объединение.
- Что это такое?
- Организация.
- Какая? Чего она хочет?
И тогда отозвался Ласковский. Вроде бы он не говорил ничего нового - об оккупации, о Гитлере, но все как-то иначе…
- А партия? - спросил Кужидло.
- Мы здесь все свои, - сказал тогда Ласковский, - у нас нет никаких тайн. Вы, товарищ, состояли в партии?
- Нет.
- А я думал, поскольку вы так спрашиваете…
- Не состоял, - буркнул Кужидло, - но речь не только обо мне. Партийных в Мнихове было мало, а симпатизирующих партии много. - Кужидло слегка покраснел от волнения. - Партийные руководили нами, когда мы боролись с капиталом. Поэтому теперь я спрашиваю о партии.
- Он прав, - вмешался в разговор Коза.
- Вы слишком много от меня требуете. - Ласковский слегка смутился.
- Если мы должны рисковать головой, - не уступал Коза, - то хотим знать правду.
- Давайте сперва поговорим о себе, - вмешался Матеуш, желая поддержать Ласковского, - о работе, о том, что можно сделать в Мнихове.
- Для этого мы и собрались, - добавил токарь, обрадованный поддержкой Матеуша. - Но сначала надо выяснить, кто готов вступить в организацию. Вы, Коваль, что на это скажете?
- Вступаю.
- А вы, товарищ? - спросил он Козу.
- Согласен.
- Мы тоже, - буркнул Ключек за себя и за сына.
- Включайте и меня, - сказал Кужидло и внезапно обернулся к Ковалю: - Хорошо, Матеуш, что мы снова собираемся все вместе. Только я хотел бы спросить, если можно…
- О чем?
- Где твои сыновья? Если же конспирация запрещает говорить об этом, я снимаю вопрос.
Матеуш покраснел. Все смотрели на него, будто спрашивали: почему действительно здесь нет ни одного из молодых Ковалей? Матеуш мучительно думал, с чего начать. И в этот момент на помощь пришел Ласковский.
- Мы вступаем не семьями, а каждый индивидуально, - сказал он. - И лучше лишнего не знать.
- А меня примете? - спросил Рулка.
- Конечно.
После собрания Матеуш решил рассказать Ласковскому о сыновьях. Токарь слушал, не прерывая. Лишь под конец сказал:
- За вас поручились. Жалко, что вы раньше мне не рассказали об этом. Между своими должно быть взаимное доверие, понимаете? Времена теперь такие, что без доверия ни шагу.
Больше к этому вопросу уже не возвращались. Вскоре появились новые заботы и заслонили собой старые. Коваль заметил, что Здишек Бонк стал очень говорливым. В перерывах подсаживался к людям, затевал разговоры. Матеуш прислушивался к этим разговорам и выяснил, что Здишек дословно пересказывает то, о чем Коваль читал в радиобюллетене. Матеуш сразу же сообщил об этом Ласковскому.
- Зачем вам вмешиваться в это дело? - поморщился токарь.
- Бонн очень неосторожен. Может, мне поговорить с ним?
- Я беру это на себя.
- Только не тяните.
Однако кто-то другой оказался более быстрым. Два дня спустя Бонк не пришел на работу, а в обеденный перерыв к Ковалю подошел бледный и растерянный Линчак, товарищ Юзефа.
- Бонка посадили, - зашептал он взволнованным голосом.
- Кто? - Коваль внутренне весь напрягся.
- Гестапо… И теперь я не знаю, оставаться мне здесь или убегать.
- Почему тебе надо убегать?
- Я вступил в организацию.
- Не боишься говорить об этом?
- С вами нет. Но только с вами.
- Не ночуй дома.
- А как с работой? Ведь и отсюда могут взять.
- Поговори с доктором Турчаньским, может, он даст на несколько дней освобождение.
Вечером к Матеушу пришел Ласковский. Коваль встревожился, так как такие визиты допускались только в крайних случаях.
- Бонк схвачен, - заявил Ласковский. - Кто-то его выдал.
- Знаю. Есть о нем какие-нибудь сведения?
- Только то, что сидит в гестапо.
- Людей надо обезопасить, - произнес задумчиво Матеуш.
- Как? - Ласковский поднял голову, глаза их встретились, и Коваль понял: токарь охвачен страхом, обыкновенным человеческим страхом. - Как? - повторил Ласковский. - Бонк меня знает. Если выдаст… - голос у него дрогнул, - куда я денусь? Да к тому же с семьей… А Франек Пясецкий, Сырек, Линчак, Забсрак - вся его пятерка?
- У Бонка была пятерка?
- Только недавно сколотил. Нужно их теперь предупредить.
- Теперь?
- Теперь. Ведь если Бонк не выдержит… Пока скажите им, чтобы во всяком случае не ночевали дома. А днем…
- Вот именно - днем… Ходить на работу?
- Что делать, - вздохнул Ласковский, - нельзя бросать работу. Иначе их сразу же заподозрят.
- Пусть Коза предупредит всех на кирпичном, а я возьму на себя тех, кто работает в мастерских, - предложил Матеуш.
- Согласен. Ну а в случае чего, - сказал Ласковский и замолчал, словно хотел собраться с духом, - в случае чего, вы продолжите работу. И обдумайте, кого можно на ваше место, так как, если я не выдержу в гестапо…
- Должны выдержать.
- Болтовня! - взорвался Ласковский. - А в себе вы полностью уверены?
- Ну…
Больше об этом разговоров не было.
А когда осенью сорок второго Коваль узнал о гибели Ласковского в одном из боев партизан с немцами, то подумал, что токарю, может быть, и повезло: погиб с оружием в руках, а не в подвале гестапо.
А у Бонка, на вид такого сильного и здорового парня, было больное сердце. И это оказалось спасительным и для него и для организации. Он просто не выдержал побоев, умер во время допроса. Разъяренные гестаповцы в течение нескольких минут даже не замечали его смерти и продолжали избивать труп. При известии о смерти Бонка Коваль вздохнул с облегчением и тут же испугался. До чего дожили… Смерть человека вызвала облегчение…