– Будучи вашим старшим тютором, я обязан стоять на страже вашей нравственности, – наконец произнес Трефузис. – Попечитель же нравственности неизменно жаждет иметь безнравственного подопечного, и Господь посылает ему такового. Я заключу с вами сделку, вот как я поступлю. Я не стану до конца года тревожить ваш покой, но при одном условии. Я хочу, чтобы вы взялись за работу и произвели на свет нечто такое, что меня удивит. Вы говорите, что создать идею нельзя. Быть может, однако, ее можно открыть. Я питаю необъяснимый страх перед клише – вот! фраза "я питаю необъяснимый страх" как раз из тех отвратительных выражений, что сводят меня с ума, – и думаю, ваш долг перед самим собой, если уж пасть до оборота еще более тошнотворного, состоит в том, чтобы, энергично принявшись за дело, выковать в темной кузнице вашего превосходного мозга нечто совершенно новое. Сам я уже много лет как ничего оригинального не создавал, большинство моих коллег с самых пеленок ни разу не задумывались о том, чтобы совершить хотя бы краткую, не говорю уж отличающуюся новизной, прогулку по извивам своих умов. Но если вы представите мне работу, в которой будет присутствовать хотя бы семя новизны, призрак отблеска искры зачатка эмбриона намека на йоту тени частицы чего-нибудь любопытного, я сочту, что вы вознаградили меня за необходимость слушать, как вы отрыгиваете чужие идеи, а в придачу к этому вы и себе окажете неплохую услугу. Договорились?
– Я не вполне вас понял.
– Все очень просто! Любая тема, любой период. Вы можете принести мне трехтомное исследование или одну-единственную фразу, записанную на клочке бумаги. Питаю надежду еще увидеть вас до конца триместра. Это все.
Трефузис приладил на голову наушники и полез под софу за кассетой.
– Хорошо, – сказал Эйдриан. – Э-э…
Но Трефузис уже вернул носовой платок на лицо и погрузился в звуки Элвиса Костелло.
Эйдриан поставил пустой стакан и показал распростертой фигуре язык. Рука Трефузиса поднялась в американском приветственном жесте – палец, выставленный из стиснутого кулака.
Ну ладно, думал Эйдриан, шагая по Двору Боярышника к домику привратника. Оригинальная идея. Не так уж и сложно. В библиотеке этих идей наверняка хоть пруд пруди.
Войдя в домик, он заглянул в свой почтовый ящик. Самым большим предметом там оказался упаковочный пакет с приклеенной к нему надписанной от руки биркой: "Гренки – почтой". Эйдриан вскрыл его, и наружу выпали пакетик джема, два отсыревших гренка и записка. Он улыбнулся: лестный знак внимания от Ханта-Наперстка, память о днях, проведенных год назад в Чартхэм-Парке. Тогда он полагал, что жизнь в Кембридже будет совсем простой.
Записка была написана староанглийским готическим шрифтом, Хант-Наперсток потратил на нее не один, должно быть, час.
"И взял он хлеб и, возблагодарив, поджарил его и дал его мистеру Хили, сказав: приимите, ядите, сие есть тело мое. которое отдано вам: сие ядитe в мое воспоминание. И так же после вечери взял он пакетик Джема и, возблагодарив, отдал им, говоря: сие пожрите, ибо сие есть Джем Нового Завета, который размазывается для вас: сие творите, когда только будете есть его, в мое воспоминание. Аминь".[30]
Эйдриан улыбнулся еще раз. Сколько сейчас Хаиту? Лет, наверное, двенадцать или тринадцать.
Имелось также письмо от дядя Дэвида.
"Надеюсь, жизнью ты доволен. Каковы в этом году успехи колледжа в смысле "Кубка"? Есть шансы пробиться в первую лигу? Прилагаю к письму кое-что. Я-то знаю, как могут расти счета из столовой…"
Счета из столовой? Старикан, похоже, впадает в маразм. Впрочем, нежданные три сотни фунтов вещь полезная.
"В следующий уик-энд я буду в Кембридже, остановлюсь в "Беседке". Зайди ко мне в субботу вечером, в восемь. У меня есть для тебя одно предложение. С любовью, дядя Дэвид".
Кроме этого в почтовом ящике было полным-полно проспектов и листовок.
"На Лужайке стипендиатов Сент-Джонз-колледжа состоится чаепитие в знак протеста против американской поддержки режима в Сальвадоре".
""Лицедеи" представляют "Ченчи" Арто в новом переводе Бриджит Арден. Кровосмешение! Насилие! Драма нашего времени в театре "Тринити Лекче"".
"Сэр Ян Гилмор расскажет в кембриджской Группе реформаторов-тори о своей книге "Правые изнутри". Крайст-колледж. Вход свободный".
"Доктор Андерсон прочитает в Обществе Геррика лекцию на тему "Этика панков как радикальная личина". Вход для не членов 1, 50 фунта".
Благоразумно отправив эти и иные листки в мусорную корзину, Эйдриан остался при чеке дяди Дэвида, гренках и счетах из книжного магазина "Хефферз" и от "Баркликард"[31], каковые он вскрыл по дороге к своему жилищу.
Он с изумлением обнаружил, что задолжал в "Хефферз" 112 фунтов и еще 206 в "Баркликард". За вычетом одного-двух романов, все книги, перечисленные в счете "Хефферз", были посвящены истории искусств. Одна лишь монография о Мазаччо, изданная "Темз и Хадсон", стоила 40 фунтов.
Эйдриан нахмурился. Названия книг казались ему знакомыми, однако он точно знал, что не покупал их.
Ускорив шаг, он перешел Мост Сонетов и, едва войдя в Президентский дворик, налетел на растрепанного старого дона в мантии. Старикан, в котором он узнал математика Эйдриана Уильямса, с криком "Упс!" повалился на землю, разбросав по траве бумаги и книги.
– Доктор Уильямс! – Эйдриан помог старику подняться. – Извините…
– О, привет, Эйдриан, – сказал Уильямс, беря его за руку и легко вскакивая на ноги. – Боюсь, мы оба не смотрели куда идем. Мы, Эйдрианы, печально известны своей рассеянностью, не так ли?
Оба заскакали по лужайке, подбирая бумаги.
– Знаете, – сказал Уильяме, – я вчера попробовал один из этих супов, что продаются в пакетиках. "Кнорр", так он зовется, К-Н-О-Р-Р, название, по правде сказать, очень странное, но, господи, до чего же он вкусный. Куриная лапшичка. Никогда не пробовали?
– Э-э, не думаю, – ответил Эйдриан, подбирая последнюю из книг и протягивая ее Уильямсу.
– Так попробуйте, обязательно попробуйте! Чудо что такое! Берете пакетик, не больший чем… погодите-ка, дайте подумать… чего же он не больше?
– Книжки в бумажной обложке? – переминаясь с ноги на ногу, подсказал Эйдриан.
Попавшись Уильямсу в лапы, вырваться было очень непросто.
– Ну, не совсем книжки, этот будет поквадратнее. Я бы сказал, не больше пластинки-сингла. Конечно, по площади он, вероятно, таков же, как книжка, но форма, понимаете ли, другая.
– Замечательно, – сказал Эйдриан. – Знаете, я должен…
– А внутри горстка самого невзрачного, какой только можно представить, порошка. Высушенные составляющие супчика. Кусочки курицы и маленькая такая, жесткая вермишелька. Весьма необычно.
– Надо будет попробовать, – сказал Эйдриан. – Ну, как бы там ни было…
– Высыпаете все это в кастрюльку, добавляете две пинты воды и греете.
– Да, хорошо, пожалуй, я прямо сейчас сбегаю в "Рэт Мэн" и куплю себе такой пакетик, – сказал Эйдриан и тронулся вспять.
– Нет, в "Рэт Мэн" его не продают! – сообщил Уильяме. – Я нынче утром перемолвился насчет этого супа с хозяином, так тот сказал, что к следующей неделе раздобудет его. На испытательный срок – посмотрит, возникнет ли спрос. А вот в "Сейнзбериз", на Сидни-стрит, его навалом.
Эйдриан почти уже добрался до угла дворика.
– "Сейнзбериз"? – переспросил он и взглянул на часы. – Хорошо. Как раз успею.
– Меня осенила счастливая мысль добавить туда яйцо, – кричал ему вслед Уильяме. – Сварил его прямо в супчике. Получилось немного похоже на итальянскую "страчиателлу". Пальчики оближешь.
Да, вы увидите, что в "Сейнзбериз" выставлен на той же полке овощной суп, и тоже Кнорра. Отличить один пакетик от другого очень трудно, но вы уж постарайтесь раздобыть куриную лапшичку…
Эйдриан свернул за угол и припустился к своей квартире. До него еще доносился голос Уильямса, радостно увещевавший его не кипятить суп, потому что это наверняка испортит вкус.
Возможно, вот это и имел в виду Трефузис, говоря, что другие столько не врут. Уильяме нес околесицу по поводу дурацкого супа не для того, чтобы добиться уважения или обожания со стороны другого человека, он искренне желал поделиться своим неподдельным энтузиазмом. Эйдриан сознавал, что никто и никогда не сможет предъявить ему обвинение в подобной неотфильтрованной открытости, по будь он проклят, если позволит осуждать себя за это.
Когда Эйдриан вошел в квартиру, Гэри слушал "Величайшие хиты" "Аббы" и перелистывал книгу о Миро.
– Привет, дорогой, – сказал он. – А я только что воду вскипятил.
Эйдриан подошел к проигрывателю, снял пластинку и запустил ее, точно тарелочку фрисби, в открытое окно. Гэри смотрел, как она порхает над двором.
– Что это с тобой сегодня?
Эйдриан извлек из кармана счета от "Хефферз" и "Баркликард" и расправил их прямо на книге Гэри.
– Известно ли тебе, что воровство, приобретение товаров путем обмана и подделок являются серьезными преступлениями? – поинтересовался он.
– Я тебе все отдам.
Эйдриан подошел к своему письменному столу, выдвинул ящик. Ни дисконтной карточки "Хефферз", ни его "Визы" в ящике не наблюдалось.
– Слушай, мог бы, по крайней мере, поставить меня в известность.
– Да мне такая вульгарность и в голову не пришла бы.
– Что ж, я тоже не хочу быть вульгарным, однако теперь ты должен мне в общей сложности… – Эйдриан полистал записную книжку, – шестьсот восемьдесят фунтов шестьдесят три пенса.
– Я же сказал, что отдам, разве нет?
– Я вот все гадаю – когда.
– Подождешь, не обеднеешь. Радовался бы лучше, что оказал услугу представителю рабочего класса.