– Нет-нет, мне самому хочется. Она, как я уже сказал, пила с самого полудня и тут вдруг взвыла: "Десять часов! Десять долбаных часов! Почему его нет дома? Почему, во имя Господне, его нет дома?" Что-то в этом роде. Я заглянул на кухню, увидел ее опухшее лицо, залитые слезами и испятнанные тушью для ресниц щеки, дрожащие губы и, помню, подумал: "Она похожа на Шилли Уинтерс, но только бесталанную". Не знаю, почему мне пришла в голову именно эта мысль, но вот пришла. Я отвернулся к телику – не мог видеть ее такой – и сказал: "Он работает, мама. Ты же знаешь, он работает".
"Работает? – взвизгнула она, обдав мне лицо зловонным дыханием. – Работает! Вот это отлично! Вставляет этой манде лаборантке, вот что он делает. Сучара. Я ее видела… дурацкий белый халат и дурацкие белые зубы. Маленькая сучья шлюшка".
И Том, и Троттер, не веря ушам, таращились на выкрикивавшего эти слова Эйдриана, однако глаза его были закрыты, казалось, он и забыл о присутствии друзей.
– Визжать она умела, моя мама. Я подумал, что вопль такой силы сорвет ей голос, на деле же надтреснуто прозвучал мой собственный. "Ты бы лучше легла в постель, мама", – сказал я.
"В постель! Это он сейчас валяется в сучьей постели". Мама захихикала, потянулась к бутылке и выхлебала остатки водки, так что жгучая струйка потекла, смешиваясь со слезами, по складкам ее мясистого лица. Мама икнула и попыталась втиснуть бутылку в измельчитель отходов, было у нас такое устройство.
– "Гарбюратор", – сказал Свинка Троттер. – По-моему, они называются "Гарбюраторами".
– Да, верно, "Гарбюратор". Она попыталась втиснуть бутылку в "Гарбюратор". "Я собираюсь застукать обоих за их веселыми играми"– пропела она. Когда мама хмелела, то начинала вот так припевать, это был знак, что она набралась всерьез."Вот что я думаю сделать. Где ключи?" "Мама, ты не сможешь вести машину! – сказал я. – Подожди, он скоро вернется. Вот увидишь". "Где ключи? Где сраные ключи от машины?" Что ж, я-то прекрасно знал, где они – на столе в вестибюле, – и побежал туда, схватил ключи и сунул их за щеку. Бог знает почему. Это ее здорово завело. "Подойди ко мне, мелкий гаденыш, и отдай ключи!" Я сказал: "Мама, ты не сможешь вести в таком состоянии, перестань, ладно?" И тогда… тогда она схватила стоявшую на столе вазу и запустила ею в меня. Ваза попала мне в голову, сбоку, разбилась, я полетел вниз по лестнице, а внизу споткнулся и упал. Видите шрам, вот здесь?
Эйдриан разделил волосы и показал Троттеру с Томом маленький белый шрам.
– Пять швов. В общем, лицо мое заливала кровь, а мама трясла меня и лупила по щекам, слева и справа, слева и справа. "Отдашь ты мне эти сраные ключи?" – визжала она, встряхивая меня на каждом слоге. Я лежал на полу, плакал, не скрою, просто подвывал: "Пожалуйста, мама, тебе нельзя выходить из дому, нельзя. Пожалуйста!"
Эйдриан примолк и огляделся по сторонам.
– Может, рискнем, выкурим по сигарете, вы как? Том раскурил сразу три.
– Продолжай! – сказал Свинка Троттер. – Что было потом?
– Ну, – сказал, глубоко затянувшись, Эйдриан, – чего мама не заметила, так это того, что от удара ключи вылетели из моего рта, точно тарелочка для стрельбы из метательной машины. Она думала, что ключи все еще у меня во рту, и потому начала с силой раздвигать мне челюсти, знаете, как ветеринар, собирающийся скормить собаке таблетку. "А, значит, маленький сучонок проглотил их, так?" – спросила она. И я закричал в ответ: "Да, проглотил! Проглотил, и ты их не получишь! Так что… так что просто забудь о них!" Но, точно пристрастившийся к героину подонок из хаммеровского[24] фильма ужасов, я невольно и сам искал их глазами, и, разумеется, мама, проследив направление моего взгляда, на четвереньках переползла вестибюль и сцапала ключи. И выскочила из дома. Я все кричал и кричал, призывая ее вернуться. Потом услышал хруст гравия под покрышками, а потом – опять-таки как в фильме ужасов – потерял сознание.
– Господи, – произнес Свинка Троттер.
– Она угробила семью из четырех человек, ну и себя, конечно, – сказал Эйдриан. – Отец, ни единого раза в жизни ей не изменивший, и поныне еще не оправился от этой истории. Она была сукой, моя мама. Самой что ни на есть сукой.
– Да-а, – сказал Том. – Штука-то в том, Эди, что я – может, ты забыл, – но я в прошлом триместре познакомился с твоей мамой. Рослая женщина с широкой улыбкой.
– Черт, – сказал Эйдриан. – Так ты с ней знаком. Ну ладно, все равно попробовать стоило.
Он встал и забросил окурок за надгробный камень.
Троттер глядел на него во все глаза.
– Ты хочешь сказать, – выдавил он, – ты хочешь сказать, что все это выдумал?
– Боюсь, что так, – ответил Эйдриан.
– Все?
– Нет, отец у меня профессор, это чистая правда.
– Ты поганый мешок дерьма, – произнес Троттер, на глазах которого вскипали слезы. – Поганый мешок дерьма!
И он, давясь рыданиями, пошел прочь. Эйдриан с удивлением смотрел ему вслед.
– Что это со Свинкой? Он должен был с первых же слов понять, что я вру.
– Да ничего, – ответил Том, обращая на Эйдриана большие карие глаза. – Просто его мать и два брата погибли три года назад в автомобильной катастрофе, вот и все.
– О нет! Нет! Ты шутишь?
– Ну, в общем-то, да.
Галстук МКК[25] сидел с Зеленовато-Голубым Костюмом "Сафари" за столиком у окна кафе "Базар". Вокруг сновали, позвякивая мелочью в карманах, Белые Рубашки При Черных Жилетах.
– Herr Ober[26], – позвал Галстук МКК.
– Mein Herr?
– Zwei Kaffee mit Schlag, bitte. Und Sachertorte. Zweimal.[27]
Официант отдал четкий австрийский поклон и удалился.
Зеленовато-Голубой Костюм "Сафари" промокнул лоб.
– Передача не состоялась,– сообщил он.
– Ну что же,– откликнулся Галстук МКК– Сейчас документы наверняка у Одиссея, и он готовится вывезти их из Зальцбурга. Нужно проследить за ним и избавить его от бумаг.
– Если Троянцы решились убить Партокла у всех на глазах.
– Тронуть Одиссея они не посмеют.
– Он, знаете ли, не один. С ним молодой англичанин.
Галстук МКК улыбнулся:
– Об этом я осведомлен. Как мы его обозначим?
– Телемах?
– Совершенно верно. Телемах. Напомните мне, чтобы я рассказал вам все о Телемахе.
– Вы его знаете?
– Близко. Думаю, нам предстоит обнаружить, что никакой необходимости калечить Одиссея либо Телемаха нет. Во всяком случае, пока мы имеем возможность завладеть "Мендаксом".
– Они отбывают завтра.
– Уже? И на какой колеснице поскачут?
– У Одиссея красный "вулзли".
– Типично для него. Весьма типично. Галстук МКК окинул Костюм "Сафари" взглядом, полным ласкового презрения.
– Полагаю, Гермес, коротковолновика у вас при себе не имеется?
– Хотите послать донесение?
– Не говорите глупостей. Мне нужно "Зарубежное вещание Би-би-си". Вест-Индия играет сегодня на "Олд-Траффорде" с Англией.
– Играет? Во что играет?
– В крикет, задница вы этакая. В крикет.
Глава вторая
I
– Перифрастическое "do" было избыточным носителем времени, – говорил Эйдриан. – Семантически пустым, но тем не менее широко используемым. Всего существует три основные теории происхождения перифрастического "do". Первая: оно возникло вследствие влияния аналогично применяемого во французском "faire". Вторая: оно развилось из староанглийского каузативного "do". Третья: оно явилось результатом семантического развития полного фактитивного глагола "do". Рассмотрение всех этих теорий могло бы сказать нам многое об альтернативных подходах к диахронному синтаксису и генеративной грамматике.
Он взглянул на софу. Трефузис лежал навзничь: на груди – переполненная пепельница, на шее – маленькие наушники, на лице – сиреневого шелка носовой платок, сквозь который Трефузис ухитрялся курить. Если бы не подъемы и опускания пепельницы да не облака пронизывающего шелк дыма, Эйдриан мог бы счесть его мертвым. Хотелось надеяться, что это не так, – эссе, которое зачитывал Эйдриан, было хорошим эссе, потребовавшим от Эйдриана немалых усилий.
Друзья предупреждали его – не связывайся с филологией.
– Получишь Краддока, от которого никакого толка не будет, – говорили они. – Трефузис занимается только с аспирантами и двумя-тремя избранными студентами. Пиши, как все нормальные люди, по американской истории.
Однако Трефузис снизошел до встречи с ним.
– Раннее среднеанглийское перифрастическое "do" может появляться после модальных глаголов и после "have" плюс причастие прошедшего времени. По существу, это второстепенное немодальное средство, взаимоисключающее "be" плюс причастие прошедшего времени и несовместимое с пассивным форматом. Уже не позднее 1818-го некоторые грамматики писали, что оно являлось стандартной альтернативой простой формы, однако другие отрицали его использование где бы то ни было, кроме эмфатических, вопросительных и отрицательных предложений. К середине восемнадцатого столетия оно вышло из употребления.
Эйдриан поднял взгляд от стопки страниц. На фильтрующем табачный дым шелке обозначилось бурое пятно.
– М-м… ну вот…
Софа молчала. Вдали затеяли отбивать время все колокола Кембриджа сразу.
– Профессор Трефузис?
Из-под носового платка донесся вздох. – Да.