- Генерал наш - честнейший человек. Свое отдаст раньше, чем чужое возьмет. Он сам потер солдатскую лямку, нужды солдатские очень хорошо знает. Вся беда только в том, что генерал слишком доверчив и наивен. Время от времени ему подсовывают какого-нибудь особенно проворовавшегося пристава, вроде того, о котором вы мне рассказывали... И старик уверен, будто исправляет зло тем, что собственноручно отдубасит провинившегося...
- Да у вас просто бунтарские настроения! - улыбнулся прапорщик.
- Поневоле станешь бунтарем, коли этакое видишь! Вот, к примеру, меня возьмите. Когда меня выпустили в офицеры, сколько надежд и планов у меня было!.. Не меньше, чем у вас сейчас. Ведь в мое время еще были живы сподвижники Суворова, бонапартово нашествие было в памяти у всех - я ведь лет на десять старше вас... Декабристами восхищался, - шепотом сказал Волошинов, - портреты казненных в тайном месте держал. На Пестеля чуть не молился. Считал себя революционером. Речи Марата знал наизусть!.. Но все это - прошлое... - вздохнул поручик. - Все из души вылетело, осталась только рутина, картишки, вино...
- Но почему же? Почему? - горячо заговорил прапорщик. - Вот вы видите окружающее зло, а не задумывались над тем, как его исправить. Мы же любим Россию, наш долг подумать о том, как сделать ее счастливой.
- Обо всем думал. Как же мог я не думать о таких вещах!.. Только дальше раздумья дело не пошло. То ли инициативы не было, то ли просто развития нехватило... - Поручик помолчал. - Вы, может быть, удивляетесь, что я так с вами разоткровенничался. Такое настроение на меня нашло. Подумать только, до какой степени мы не подготовлены к войне, сколько жизней будет погублено даром лишь потому, что разворованы средства, что... Впрочем, ну их всех! Даже вспоминать не хочется... Одно ясно: правительство само готовит революционеров своими действиями. Память о декабристах свежа. Многие из офицеров сочувствуют им, мечтают завершить то, что начали они. В вас я вижу самого себя десять лет назад. Искренне желаю вам подольше оставаться таким, каким вы есть сейчас. Если вы переживете эту войну, то увидите большие дела! А теперь - прощайте.
Поручик махнул Щеголеву рукой и, как-то сгорбившись, вышел из кофейни. Прапорщик молча смотрел ему вслед. Нет, нет! Он таким никогда не будет. Он не опустит рук!
* * *
Разговор с поручиком долго не выходил из головы Александра Щеголева. Прапорщик в раздумье бродил по городу. Вспомнилось "Путешествие из Петербурга в Москву" Радищева. Десятки лет прошли с тех пор, а многое ли изменилось в России? Сыны России разгромили Наполеона, прошли с победой всю Европу, а что толку?.. В чем же дело? Где причина умственного оцепенения, в котором находится отчизна? Декабристы усматривали всю беду в том, что огромнейшим государством правит один человек, что в России личность и дух человека подавляются. Вспомнились слышанные где-то слова: "В стране, где люди продаются и покупаются, как скот, не может быть свободы..."
Уже темнело, когда Щеголев с тяжелыми думами своими возвратился домой.
В столовой, кроме хозяев с детьми, были и старые знакомые - Деминитру и Скоробогатый. Подавленный вид прапорщика сразу бросился всем в глаза.
- Что это, батюшка, с тобой? - забеспокоилась Марья Антоновна. - Не захворал ли? Как ушел с утра...
Корнила Иванович, читавший газету, сдвинул на лоб очки и насторожился.
- Не неприятель ли приближается?
- Нет, неприятель пока не приближается, - улыбнулся Щеголев. - По крайней мере нам об этом ничего неизвестно. А вызывали меня в штаб, дали назначение - командовать батареей.
Больше всех обрадовался этому сообщению Ваня. Узнав, что батарея помещается на Военном молу, он от восторга захлопал в ладоши.
- Близко совсем! Я буду приходить к вам на батарею! Вы разрешите?
- Что ты, господь с тобой! - испугалась Марья Антоновна. - Чай, там из пушек палить будут.
- К сожалению, пока не будут, - горько усмехнулся Щеголев. - Там сейчас и пушек нет.
- Как нет? - огорчился Ваня. - Что же это за батарея такая?.. Куда же пушки делись?
Щеголев рассказал о том, в каком виде застал батарею.
- А про пушки так мне никто и не сказал ничего! - закончил он свой рассказ.
- Украли! - понимающе поджала губы Марья Антоновна. - Не иначе!
- Почему вы так думаете? - поразился прапорщик. - Кому они нужны, да и как увезти такую тяжесть незаметно для людей? Обязательно заметили бы!
- Как бы не так! У нас тут, батюшка, что угодно украсть могут, не то что твои пушки...
- Да-а, - тяжело вздохнул Корнила Иванович, - трудно в этой войне придется нашей матушке России, ох, как трудно... От Англии добра не жди!
- Да и Франция от нее не отстает, - вставил Скоробогатый.
- Вот и нужно всем вместе против супостата встать, - заметила хозяйка. - А иначе чем же это кончится?
- Если поражение, - предполагал Деминитру, - то первым делом отнимут у нас Кавказ и Крым... Во-вторых, Пруссия и Австрия отрежут у нас Польшу...
- И что ты говоришь такое, - возразила Марья Антоновна. - Да разве можно Россию до поражения допустить?
- На этот счет будьте спокойны, - сказал прапорщик. - Костьми ляжем, а до погибели наше отечество не допустим. При Наполеоне хуже было, а выстояли.
Кукушка в стенных часах начала куковать. Щеголев заторопился в штаб.
* * *
- Кто докладывает первым? - спросил Гангардт, открыв совещание. - Самый младший здесь, кажется, прапорщик Щеголев? Начинайте, господин прапорщик. Слушаем вас.
Щеголев встал и прерывающимся голосом начал:
- Вверенную мне батарею я обнаружил в таком состоянии...
- О состоянии не надо, - сморщившись, прервал его Гангардт. - Нас интересуют меры, с помощью которых вы думаете привести батарею в надлежащее состояние. Что она представляет собой теперь, мы знаем не хуже вас!
- Чтобы привести батарею в боевую готовность, полагаю необходимым: устроить земляные мерлоны для укрытия прислуги от огня неприятеля, изготовить под орудия деревянные платформы, расчистить и укрепить, если понадобится, своды погреба, а также соорудить ядрокалильную печь и снести пароходный сарай.
- Отлично! - сказал полковник. - Вот только чем вам сарай помешал? Огню батареи он ведь не препятствует?
- Опасно очень. Если загорится сарай, то пороховой погреб взорваться может, - слишком близко тот сарай расположен.
- Н-да... - задумчиво проговорил Рафтопуло. - Все это не так просто. Сарай принадлежит частной компании. Если снести его без разрешения компании, то после казна должна будет платить убытки.
- Как же так? - воскликнул Щеголев. - Но ведь этот сарай опасен для батареи! И в бою он легко может сгореть.
- Пускай себе горит от неприятеля, - засмеялся Рафтопуло. - Пусть тогда неприятель за него и платит. А если мы его снесем, то мы и в ответе будем.
- Хорошо! - хлопнул ладонью по столу полковник. - Этот вопрос решит генерал. С Шестой покончено. Поручик Волошинов!
Щеголев внимательно слушал. Все командиры говорили о том же: нужны насыпи, деревянные платформы под пушки, пороховые погреба...
Гангардт рассеянно одобрял, обещал обо всем доложить генералу.
После совещания Щеголев подошел к Гангардту:
- Извините, господин полковник. Ко мне обратился старый отставной артиллерист, просит зачислить его на время войны в батарейную прислугу.
- Зачем это вам нужно? - удивился полковник. - Ведь у вас будут люди, полагающиеся по штату!
- Так точно, прислуга у меня имеется - четыре человека! - Щеголев думал удивить этой цифрой полковника, но тот и бровью не повел.
- Когда батарея будет готова, вы получите пополнение.
- А кто же будет приводить батарею в порядок? Работы там очень много, четырем солдатам не справиться!
- С завтрашнего дня, - вмешался Рафтопуло, - по распоряжению властей будут выходить на работу по двести - двести пятьдесят арестантов. Вот и к вам их пришлют. Вы и заставляйте этих подлецов делать все, что вам надо.
- Но отставной солдат может быть очень полезным на батарее. Я очень прошу вас, господин полковник.
- Это сложный вопрос, - ответил за Гангардта Рафтопуло. - Куда нам вписать его на довольствие? Где взять форму? Кто будет платить ему жалованье? Очень сложно это. Вот если бы в бою убили кого-нибудь, тогда дело другое: можно было бы подать прошение на имя начальника гарнизона... А так - не знаю...
Полковники отошли.
По пути домой прапорщик все рассказал Волошинову, к которому после беседы в кофейне чувствовал особенное расположение.
- Теперь вы убедились, что я прав? - улыбнулся поручик. - Вы хотите, чтобы Рафтопуло зачислил живого солдата вместо подставного? Это для вас три рубля небольшие деньги, а он из таких рублей вон сколько набирает! Я же еще днем вам говорил... Бросьте думать об этом. А солдат этот пусть приходит, если вам так хочется. Никуда его не зачисляйте, а будете составлять список своих солдат, вот туда и впишите... Уверяю вас, что никто этого не заметит...