В душе его теплилась еще какая-то надежда: а вдруг он ошибся и его батарея не здесь.
- Да это же она и есть, - кивнул солдат на насыпи.
- Это и есть Шестая батарея?
- Так точно!
- А где же укрепления, пушки?
- Не могу знать!
- А прислуга батареи?
- Прислуга здесь, - указал солдат на будку. - Эй, ребята! Вылезайте, их благородие требуют.
Из будки один за другим вылезли три солдата и пристроились к первому.
- Это вся батарейная прислуга? Что же вы тут делаете? Чаек караулите?
Самый молодой из солдат расплылся в улыбке. Но усатый резко оборвал его.
- Чего зубы скалишь! - И строго Щеголеву:- Никак нет, ваше благородие, чаек мы не караулим; мы есть солдаты четырнадцатой артиллерийской бригады, поставлены здесь для несения царской службы...
Щеголеву стало стыдно за свое замечание о чайках. Он спросил:
- Что же все-таки вы тут делаете?
- Командира своего дожидаемся. Утречком сегодня унтер приказал идти на Шестую и дожидаться командира. А кто он будет и откуда, того не сказывал. Вот мы тут и сидим. А вы, извиняюсь, кто будете, ваше благородие?
- А я, братцы, и есть ваш командир.
Солдаты оживились.
- То-то мы смотрим, чего это ваше благородие батареей интересуетесь.
Внезапно из будки вылез еще один человек, одетый в матросскую одежду, с солдатскими усами.
Подойдя поближе, человек вытянулся и отрекомендовался:
- Отставной фейерверкер, ныне служитель одесской таможни Осип Ахлупин. Мы, ваше благородие, тут неподалеку живем, так я часто на молу бываю, рыбку ловлю; лодки своей не имею - так я отсюдова.
Открытое лицо отставного солдата понравилось прапорщику.
- Может быть, ты, как местный житель, объяснишь нам, куда пушки девались, где укрепления и вообще что тут такое?
- Не извольте сомневаться, господин прапорщик, это самая настоящая батарея и есть. Только с тех пор, как ее укрепляли, тринадцать лет прошло.
- Неужели тринадцать лет на батарее ничего не делали?
- Так точно, ничего. Я тут уже двадцать лет живу, все знаю... Были и мерлоны насыпаны, но их ветром сдуло да волной посмывало.
Щеголев оглянулся на кучи камня. Трудно было представить, что когда-то это были мерлоны.
- Лафетики тоже тринадцать лет под дождем и солнышком стоят, - продолжал Ахлупин. - А известно, дерево этого не любит... Оно бережного обращения требует... Вот и пропало.
- Ну, а пушки?
- Про пушки не знаю. Того не упомню, чтобы они тут были. Сказывали, что в прошлую турецкую кампанию пушки тут стояли, а куда потом делись - не знаю. Должно, увезли куда-то.
Прапорщик, за ним и все остальные, медленно пошли по молу. Щеголев внимательно осматривал все сооружения, Ахлупин старательно объяснял их назначение.
- Это вот, извольте видеть, пороховой погреб, - указал он на какие-то бревна, торчавшие из земли. - Засыпан, правда, да откопать не трудно. Своды в нем будто целые. Разве что добавить ряд бревен на крышу придется. А это пароходский сарай. Груз в нем хранится.
Окончив осмотр "батареи" и всего мола, Щеголев отпустил солдат, велев им прийти завтра с утра, а сам отправился на Карантинный мол, - хотелось посмотреть, что там делается, и спросить совета у поручика Волошинова. Его догнал Ахлупин.
- Ваше благородие, разрешите на время войны к вам на батарею, солдатом.
- Сам, голубчик, я не могу этого сделать. Но спрошу генерала, может, он и разрешит.
- Сделайте милость, ваше благородие. Останетесь мною довольны. Только чтоб на вашу батарею...
- Почему именно на мою?
- Да мы ж тут близко живем, нам сподручно сюда бегать... Опять же с ребятами я познакомился... Ну и с вами тоже... Ведь я на время войны только, чтобы с турками сразиться.
- Вряд ли моя батарея в бою участвовать будет.
- Как не будет? - удивился Ахлупин. - Не может быть того, ваше благородие?
- Отчего же? Море, сказывают, вокруг мелкое, вражеские корабли близко не подойдут...
- Да здесь, ваше благородие, как задует норд-ост, так столько воды в бухту нагонит, что едва мол не затапливает. Тогда и самые большие корабли подойти смогут!
"А ведь прав этот бывший солдат, - подумал Щеголев. - Действительно могут появиться здесь нежданные гости!" А вслух сказал:
- Ну, спасибо, голубчик! Обязательно доложу о тебе генералу. Пожалуй, и в самом деле ты полезным быть сможешь.
- Рад стараться, ваше благородие! - радостно ответил отставной солдат.
* * *
Волошинова на Третьей батарее Щеголев не застал.
Осмотрев батарею, прапорщик убедился, что ее состояние ничуть не лучше Шестой. Рыбаки, находившиеся вблизи, рассказали, что и здесь укрепления строились тринадцать лет назад...
Обратно Александр Щеголев брел медленно и уныло. Дела везде непочатый край. А средств нет. "Крепостей не стройте!" - вспомнились слова генерала.
Что же писать полковнику?..
С трудом преодолев лестницу, прапорщик побрел по бульвару. От того радостного чувства, которое охватывало его всего только три часа назад, не осталось и следа.
Подняв голову, Щеголев увидел вдруг Волошинова. Весело насвистывая, поручик бодро шел по улице.
Щеголев бросился к нему навстречу.
- Господин поручик! Мне необходимо сказать вам несколько слов. Вы разрешите?
- Пожалуйста! Только на улице, может, не совсем удобно. Давайте-ка мы зайдем... - Он посмотрел вокруг и, увидев маленькую кофейню напротив, указал на нее, - зайдем хотя бы вон в то укромное местечко... Там никто не помешает нам.
Поручик держался несколько натянуто, видно было, что к беседе о служебных делах он не расположен. Но Щеголев чувствовал необходимость выговориться.
- Был я на своей батарее, - начал он, - и должен сказать: никак не ожидал, что она в таком состоянии...
Поручик как будто удивился.
- В каком же состоянии вы думали ее застать?
- В каком угодно, только не в таком. Ведь там даже не батарея, а только место для батареи, иначе назвать нельзя... Там же и пушек нет!
Волошинов захохотал.
- Какая наивность, прапорщик! Неужели вы думали, что ваша батарея сразу же сможет стрелять? Шутник вы, право!.. Моя не намного лучше.
- И ваша не лучше. Был я на ней, видел.
- Вот как? - поручик сразу сделался серьезен. - Вы даже и на моей успели побывать? Ну и что же вы там нашли? - прищурил он глаза.
- Да то же, что и на своей. Я объяснял плохое состояние своей батареи тем, что на ней командира не было. Но вы же на батарее давно!
- Состояние батареи не от меня одного зависит, - уклончиво ответил Волошинов. - Не знаю, известно ли вам, что моя батарея не чинилась целых тринадцать лет...
- Так же, как и моя...
- Денег для этой цели не отпускалось. Тут уж я, извините, ни при чем! Неужели вы думаете, что я сам не вижу всего? Вижу, дорогой Александр Петрович, хорошо вижу, да поделать ничего не могу. Ну посудите сами, что я буду писать и кому? - Поручик склонился к Щеголеву и заговорил вполголоса. - Что фактически батареи не существует и денег для ее восстановления нет, это я должен был, по-вашему, написать? Или о том, что деньги, отпущенные на нее, в чей-то глубокий карман попали? Уверяю вас, что все начальство об этом знает. Кому же писать?.. Может быть, главному начальнику артиллерии российской армии? Но ведь до великого князя мое письмо никогда и не дойдет!..
- А если написать самому государю?.. Он уж наверно не знает.
- До бога высоко, до царя - далеко... Бросьте вы об этом думать! Ничего тут не сделаешь. Нам горы сей не сдвинуть.
- Но как же быть, ежели неприятель появится?
- Надеюсь, что начальство, быть может, опомнится. Война ведь не шутка! Главное, чтоб не слишком поздно опомнились. А наше с вами дело - стоять до последнего. И будем стоять! За отечество все отдадим. А они... - Поручик помолчал, задумчиво глядя на пол, затем глубоко вздохнул. - Вот о глубоких карманах мы говорили. Почему, вы думаете, выслуживается эта бестия Гангардт?.. Об отечестве печется?... Ничего подобного! - Голос поручика снизился до свистящего шепота. - Наворовал слишком много, вот и боится ответственности. В Люстдорфе - есть такая немецкая колония под Одессой - у него такое хозяйство! Помещик первой руки. И все это - на казенные деньги... Вот теперь изо всех сил старается, чтобы хоть как-нибудь батареи в порядок привести, а то и под суд угодить можно, - с нашим генералом Федоровым это не долго, этот ни на что не посмотрит!.. Не поможет Гангардту и его немецкое происхождение. Рафтопуло тоже себя не обижает. На правах коменданта он ведает содержанием всех войск, находящихся в городе. Многое от него зависит. Взятки берет прямо по тарифу. За то столько-то, а за это - столько. Не сам, разумеется, берет, а через адъютантов. Сам вроде чист, да только чистота эта лживая. Вся Одесса про него знает... А деньги на содержание солдат... Они ведь тоже через него идут. По спискам здесь должна находиться чуть ли не целая дивизия, а тут и бригады нет! - Глаза поручика гневно сверкали. Щеголев видел, что Волошинов глубоко переживает общую неподготовленность к обороне, что беззаботность и веселость его напускные.
- Неужели генерал ничего не знает?