После той беседы Сикорский вызывал Вензляка все реже и поглядывал на него все менее доброжелательно. Однако он помнил о полученной от него информации, когда вновь рассматривал с Миколайчиком, Рачиньским и Сейдой вопрос об эвакуации польской армии из России.
- Сэр Кадоган вчера в разговоре со мной, - сообщил Рачиньский, - подчеркнул, что английское правительство будет весьма удовлетворено таким решением…
Слушая его, Сикорский тут же вспомнил о сообщении Вензляка.
- Я уже знаю об этом, - поспешно прервал он его, - но речь идет не только об армии, а в целом о наших отношениях с Советами.
- Мы имеем дело с явным кризисом этих отношений, - заявил Рачиньский.
- Может, следовало бы с самого начала, - вмешался Сеида, - занимать твердую позицию или…
- И довести их до полного разрыва? - нетерпеливо спросил Сикорский. - Вы уже возражали против договора…
- Ни те, ни другие не доверяют друг другу, - с важным видом произнес Миколайчик.
- До разрыва, - продолжил свою мысль Сикорский, - чтобы среди наших союзников укоренилось мнение, что Польша - это романтический, ищущий приключений Дон Кихот, к которому можно относиться с симпатией и сочувствием, но который не может быть серьезным партнером. Разрыв отношений с Россией привел бы к тому, что мы лишились бы союзников.
- К этому надо подходить реалистически, - сказал Миколайчик. - Надо подумать, на какие уступки мы можем пойти. Я считаю, что нужно в конце концов посмотреть правде в глаза и подумать, какие территориальные уступки могут удовлетворить Советы…
- Об этом не может быть и речи, - прервал его Сикорский.
- Тогда какую же политику вы хотите проводить, пан премьер? - спросил Сеида.
- Политику единства союзников, - коротко ответил тот.
- Я не вижу в этом никакой связи, - заявил Сеида.
- Единства, - повторил Сикорский. - Англичане отвергают территориальные требования Советов. - Сказать-то сказал, но верит ли он сам в это?
- Не очень-то отвергают, - проворчал Рачиньский. - Черчилль заявил, что англо-советский договор обеспечивает Польше независимость, но не полную территориальную целостность.
- Я не согласен с таким заявлением, - проворчал Сикорский.
- Итак, какую же политику? - повторил свой вопрос Сеида.
- Посмотрим. - Сикорский выглядел уставшим. - А тем временем вывезем из России людей, подтвердим наши неотъемлемые права, не покоримся.
- И что дальше? - спросил Миколайчик.
- Если бы армия Андерса осталась на Востоке, она и должна была бы там воевать, - повторил Рачиньский.
- Так какое же вы примете решение, пан премьер? - Миколайчик не сводил глаз с Сикорского.
На лице Верховного не дрогнул ни один мускул.
* * *
В огромной приемной штаба генерала Андерса в Янгиюле жара стояла почти такая же, как на улице. Рашеньский с завистью поглядел на капитана, адъютанта командующего армией, неподвижно сидевшего за столом в застегнутом на все пуговицы мундире, без капли пота на лице, будто термометр и не показывал тридцати с лишним градусов в тени. Вызванные к Андерсу два офицера изнывали от жары и нетерпеливо поглядывали на часы.
"Я буду, однако, первым, - подумал Рашеньский, - и, наверное, аудиенция будет недолгой". Он подошел к окну и поглядел на белое пространство, именно таким и представлялся ему Янгиюль: белые дома и раскаленное добела небо.
- Как вам удалось добраться сюда? - услышал он голос адъютанта.
Вот именно: как! Рашеньский вспомнил кабинеты, которые ему пришлось брать штурмом, бесконечные ожидания на аэродромах, недружелюбных и напыщенных англичан, переживавших свои поражения в Африке. Остановят ли они Роммеля? Направлявшийся в СССР польский офицер казался им человеком почти ненормальным.
- Сам не знаю. Знаю только, что должен был снова сюда приехать. Надо иметь крепкие ноги, чтобы столько пройти.
- И крепкую спину, - улыбнулся капитан. - Советы не очень-то жаждут видеть нас. Ну, это мы еще выдержим, - произнес он.
Рашеньский не ответил.
- Вы, в Лондоне, ничего не знаете, - продолжал капитан, отодвигая в сторону бумаги, - сидите себе спокойно, а здесь - что творится! Поговорите с людьми, которые пробираются черт знает откуда в Ташкент, в Янгиюль, чтобы только оказаться в эшелоне…
- А те, которые остаются?
Зазвенел звонок. Капитан сорвался с места и бросился к двери в кабинет. Через минуту вернулся.
- Генерал просит вас, - произнес он торжественным голосом.
Андерс стоял у окна. Рашеньский доложил о прибытии, и этот правильно отданный рапорт, кажется, понравился генералу.
- В принципе я не принимаю сейчас журналистов, - заявил он, - но вы солдат, да к тому же еще бывший солдат моей армии, - слово "моей" подчеркнул особо, - а Верховный, кажется, ценит вас.
Рашеньский молча склонил голову.
- Климецкий пишет мне, - продолжал генерал, - что вы также собираете материал для будущей работы по истории. Может, еще рановато думать об истории. История, пан поручник, только зарождается. Итак, слушаю вас. - Андерс произнес это с каким-то нетерпением, как бы подчеркивая, что не располагает большим временем.
- Не могли бы вы, пан генерал, - начал Рашеньский, - рассказать о причинах и ожидаемых результатах эвакуации армии из Советского Союза. Для истории, - улыбнулся он, - не для прессы.
- Тут много не скажешь. Вы, в Лондоне, лучше знаете, о чем следует писать сейчас, а о чем завтра… - Андерс махнул рукой. - Необходимо объяснить польскому общественному мнению, что эвакуация проводится с согласия обоих правительств - польского и советского - и что это наш успех, а также и мой личный успех, - вывести отсюда восьмидесятитысячную армию.
- Успех? - повторил Рашеньский. - А вы не считаете, пан генерал, что уход польской армии из Советского Союза затруднит, а может, даже сведет на нет выполнение польско-русского договора?
- Садитесь, пан Рашеньский. - Андерс начал говорить с большей страстью. - Я знаю, что в окружении Сикорского есть люди, которые не желают мне добра… например… Нет, - улыбнулся вдруг Андерс, - не будем называть их фамилий, надеюсь, что вы не принадлежите к ним и сможете понять меня.
- Вы мне льстите, пан генерал.
- Нет, - сказал Андерс, - Я ценю роль прессы и истории. Не обо всем, о чем я говорю, можно сегодня писать. Но вам это необходимо, как я понял, для истории… У меня, пан поручник, всегда были хорошие отношения с советскими военными, даже очень хорошие, можете, например, прочитать, что обо мне писали в "Правде". Но с каждым месяцем я все больше и больше убеждался, что дальнейшее пребывание в Советской России окажется гибельным для поляков.
- Почему?
- Почему, почему! Сталин отказывается от дальнейшего набора в польскую армию, сократил паек, потому что польская армия не попала на фронт. А во что обошелся бы нам этот фронт, сколько бы нас погибло? Я писал в этом духе генералу Сикорскому и получил нокаутирующий ответ: армия должна остаться в России. Но я не мог сделать этого! Вел даже переговоры с советским командованием и убеждал их, что в интересах России было бы отправить польскую армию на Ближний Восток.
- Мне это не совсем понятно.
- А по-вашему, они согласились бы держать у себя буржуазное Войско Польское? Мало было травли? Англичане тоже считали, что я прав. Я добился того, что Советы разрешат выехать польскому гражданскому населению, даже некоторым евреям… Я спасал этих людей. - Он вдруг изменил тон. - Вы думаете, что русские удержат Кавказ? Черчилль спрашивал меня об этом, и я сказал, что не верю, что удержат.
- Это значит, что упущен шанс подписать договор, о котором вы, пан генерал, когда-то столько говорили?
- Мы добились того, чтобы как можно больше вывести войск. Они болезненно подозрительны, вам этого не понять…
- Я сидел в лагере.
- Правда?! Я мог бы установить с ними хорошие отношения, если бы не посольство! Их люди компрометировали себя на каждом шагу. А что вы скажете об инструкциях для представительств, которые попали в руки русских? Разведчики-любители!
- Вы употребили, генерал, выражение "как можно больше". А если при освобождении Польши вдруг не окажется польской армии, история тогда не признает целесообразности солдатских жертв на этом фронте. Кто знает, где может погибнуть польский солдат?
- Вы нашпигованы лондонской фразеологией, пан поручник Рашеньский, отвыкайте от этого, жаль людей, прекрасно владеющих пером. Если вы порядочный человек, вы согласитесь, что я прав.
- Но мое согласие, пан генерал, вряд ли будет иметь большое значение. Речь идет о том, чтобы согласилась история.
Андерс резко взглянул на него.
- Важен последний раздел истории, - буркнул он и сменил тон. - Вы действительно имеете все необходимые разрешения, но советую соблюдать осторожность, когда поедете в Куйбышев… А Кота вы уже там не застанете. Советую покинуть Россию вместе с нами.
- Постараюсь.