* * *
О чем думал генерал Владислав Сикорский в конце весны 1942 года? Осознавал ли он неизбежность кризиса своей политики? Подвергаясь нападениям со всех сторон, он смотрел в будущее со все возрастающим беспокойством. Он уже не верил в поддержку англичан и стал даже сомневаться в доброй воле Черчилля. Ведь именно Черчилль до подписания политического договора с Россией убеждал его, что Великобритания оказалась в безвыходном положении, что эта война является, по существу, продолжением той, 1914 года, а Россия требует только части ее бывших территорий. Правда, он обещал, что договор предусматривает польские интересы, обещал это в Чекере в ходе драматической конференции обоих премьеров. Сикорский, говоря тогда о польских офицерах и роли Польши, впервые произнес: "вероломство". Нелегко было сказать об этом! Но позднее он мог бы успокоиться: в подписанном договоре вовсе не упоминались территориальные вопросы. Разве можно было подозревать о существовании дополнительного секретного договора? Он лишь подозревал, что он есть.
На заседании совета министров Сикорский говорил об успехах, о завершении важного этапа, о том, что были учтены польские интересы, как будто хотел убедить себя в том, что ситуация развивается в нужном направлении. Кстати, Сталин в своей известной речи 5 декабря в Кремле тоже говорил о силе, мощи будущей Польши. Ведь англо-советский договор возлагает определенные обязательства на Россию и берет поляков под свою защиту… К тому же авторитет президента Рузвельта…
Он думал о Варшаве, проезжая по улицам Лондона к отелю Рубенса. Власть - суррогат! Каждое, находящееся в эмиграции правительство, работающее в чужой, даже в самой дружественной, стране, является гротеском, не говоря уже о солдатах, охраняющих его местоположение… и даже военных почестях. Но, глядя на разрушенные дома неподалеку от парка Сейнт-Джеймс, думал ли он, что вернется в Варшаву? И будет жить в Бельведере? А может, в Королевском замке? С какой стороны он явится туда? С юга, запада или из России? Он подумал об Андерсе; последние его донесения вызывали беспокойство, и именно об этом он хотел сказать Миколайчику и Рачиньскому, которые уже ждали его. Они, казалось, не были застигнуты врасплох. Иногда у Верховного складывалось впечатление, что его министры знают обстановку лучше, чем он.
- Андерс считает, - говорил Сикорский, - что если поляки останутся в России, то все они там погибнут. Были ликвидированы четыре представительства посольства, арестованы их сотрудники. Одновременно генерал Андерс признает, что посольством и атташатом были предприняты шаги, напоминавшие организованную разведывательную деятельность. Это весьма дипломатичное определение, - проворчал он, - но послушайте дальше, что пишет генерал: "Разведывательная работа, проводимая отдельными представителями посольства, не имеющими никакого понятия об организации разведки и технике ее проведения…" Зачем они это делают?
Миколайчик пожал плечами.
- А почему Андерс сообщает об этом первый? - Не дождавшись ответа, Сикорский продолжал: - "У Советской власти, с некоторых пор подозревавшей о существовании такой сети, оказались неопровержимые доказательства в виде инструкций для представителей и курьеров…" - Генерал бросил документ на стол. - Кому-то хочется скомпрометировать и Кота! - Сикорский стал постепенно приходить в себя. - Что вы думаете о предложении Андерса вывести польские войска из СССР? Вы даете себе отчет в важности такого решения? - спросил он через минуту уже почти обычным своим тоном.
- В нынешних условиях мы не удержим армию в России. А нужно ли нам это? И нужно ли это им? Политика уступок… - сказал Рачиньский.
- И что же вы предлагаете? - резко оборвал его Сикорский.
- Согласиться с предложениями Андерса. Нельзя также забывать, что военная обстановка на юге России катастрофическая.
- А что думаете вы? - обратился Сикорский к Миколайчику.
- Предложение генерала Андерса кажется мне преждевременным, - после колебаний ответил Миколайчик. - Насколько мне известно, посол Кот придерживается того же мнения. Он говорит, что Андерс преследует свои собственные цели…
- Надо посмотреть, кто работает в России, - вмешался Рачиньский.
- Не в этом дело, - ответил Миколайчик. - Что касается замысла самого генерала Андерса…
- Может быть только одна польская политика, - прервал его Сикорский.
На лице Рачиньского появилась улыбка, Миколайчик склонил голову.
- Поэтому, - продолжал Сикорский, - я, как Верховный, в ответе на докладную генерала Андерса решил твердо заявить ему, что, исходя из высших политических мотивов, Войско Польское должно остаться в Советском Союзе.
- Я бы не говорил столь категорично, - сказал Рачиньский.
- Буду предлагать совету министров, - Сикорский открыл папку с документами, - принятие следующего решения: "Польское правительство вновь заявляет, что решение оставить на советской территории часть польских вооруженных сил, которые потом воевали бы на Восточном фронте плечом к плечу с Красной Армией, совпадало бы с польскими интересами, а также с политикой, которая нашла свое отражение в соглашении от 30 июля 1941 года".
- Так, - сказал Рачиньский, - если мы там останемся, то должны воевать. А нужно ли нам это?
Вот именно… Нужно ли нам? Скорее, нужно ли это ему, Верховному? Такой вопрос задал ему Вензляк, когда наутро оказался в кабинете премьера.
- Самое главное, - поучительно заявил ему Сикорский, - сохранить армию. На этом этапе войны наше участие в действиях на русском фронте должно быть чисто символическим, мы не можем активно использовать свою живую силу.
- Вы, пан генерал, по-прежнему думаете о возможности поражения России?
- Да, думаю, - сказал Сикорский. - Я должен учитывать любую возможность.
- Пан генерал, - вдруг произнес Вензляк, - я исполню любой ваш приказ… Пошлите меня туда.
Сикорский нахмурил брови.
- Не понимаю…
- Приказ оставаться в России.
- Я еще не принял решения об эвакуации армии.
- Но, - настаивал Вензляк, - вы не приняли решения, чтобы там остаться.
- А решение правительства? - Сикорский не замечал или не хотел замечать явной насмешки в словах Вензляка.
- Это все жесты, пан генерал. Я говорю со всей откровенностью; прошу прощения, пан генерал, но я хотел бы высказать свою точку зрения.
- Пожалуйста.
Вензляк остолбенел от неожиданности.
- Может быть, - проговорил он, - мы переживаем решающую минуту в истории Польши…
Сикорский улыбнулся.
- Уже сто лет слышим об этих решающих минутах…
- Цена решения остаться в России, - продолжал Вензляк как ни в чем не бывало, - может быть очень высокой; стоит, однако, погибнуть под Харьковом или Сталинградом, но не потерять шанс. У меня есть основания думать, что русские обойдутся без нас и что Англия с удовольствием воспользуется нашими дивизиями.
- Почему?
- Сейчас поясню, пан генерал. Если мы выведем армию из России, то тем самым предоставим Сталину полную свободу действий в принятии любых решений, когда Красная Армия подойдет к границе Польши.
- Вы далеко заглядываете, генерал, - проворчал Сикорский, - немцы стоят у Воронежа.
- Поэтому намного легче договориться с русскими по принципиальным вопросам сейчас, не дожидаясь завтрашнего дня.
- В политике, - сказал Сикорский, - не бывает таких понятий, как "или - или". Нужно иметь большое терпение, а иногда лучше составить перечень нерешенных вопросов и оставить их на будущее.
Вензляк опустил голову, может быть, для того, чтобы главнокомандующий не заметил в его глазах презрения.
- Пан генерал, - сказал он, - вы знаете, что я восхищаюсь вами, предан вам, но умоляю вас, примите решение… не слушая англичан и таких советников Сталина, как Молотов, а также наших политиканов…
- Я ценю ваше мнение, - заявил Сикорский. - О чем вы хотели доложить мне?
- Я получил запись беседы Молотова с Кларком Керром.
- Слушаю вас. - Сикорский не спросил, откуда Вензляк получает информацию. Он знал, что у генерала есть источники в английском министерстве иностранных дел, не раз он получал сведения об англосоветских переговорах в Москве или Лондоне. - Слушаю вас, - повторил Верховный, - о чем же разговаривал Молотов с английским послом в Москве?
- О нас. - Вензляк вынул из папки бумаги. Сикорский нахмурил брови. Его всегда задевало за живое, когда он узнавал, что рассматривались польские дела, а его даже не информировали об этом.
- Слушаю вас.
- Кларк Керр заявил, что его правительство с большим удовлетворением восприняло бы вывод польской армии из России с передачей ее английскому командованию на Ближнем Востоке. Молотов отнесся к этому заявлению с пониманием.
- С пониманием? - проворчал Сикорский.
- И добавил, - продолжал Вензляк, - что ему известно, что английская армия в Северной Африке находится в трудном положении и туда необходимо перебросить резервные войска. Кларк Керр подтвердил это и спросил, как Молотов оценивает военные действия на русско-немецком фронте. Советский министр признал, что положение трудное, что немцы, прорвав фронт на воронежском направлении, угрожают отрезать Москву от Кавказа. Тогда Кларк Керр сказал: "Но вы не очень хотите поляков?" "Они будут воевать у вас", - вынужден был сказать Молотов. Я привожу данные из отчета, который, - подчеркнул Вензляк, - мне кажется, не вызывает сомнения.
Сикорский молчал. Вензляк не знал, поверил ли Верховный и примет ли все это во внимание…