- Ну, не совсем так, - ответил журналист, - следует поторговаться, партнеры, которые легко уступают, не ценятся.
Поблизости появился высокий пожилой мужчина в темном костюме, сидевшем на нем как военный мундир. Он одиноко прогуливался по залу.
- Генерал, - понизил голос тот, что помоложе, - хотел вернуться в армию, но Сикорский его не взял.
- Проиграл - уходи, - заявил низкий господин.
Рашеньский двинулся дальше. Офицер в форме полковника польского атташата в Вашингтоне разговаривал с видным седым мужчиной в темном костюме с пестрым галстуком.
- Верховный, - говорил полковник, - очень надеялся на сенаторов, не забывших страну своего происхождения. Поддержка польского вопроса здесь имеет огромное, может быть, решающее значение.
- Я помню об этом, - сказал сенатор, - но и вы не забывайте, что мы воюем с Японией, и никто не захочет ссориться с дядюшкой Джо, когда желтые сидят у нас на шее.
- Вы не знаете Россию, - ответил полковник.
- Только и слышишь об этом, - нехотя проворчал сенатор.
- Но ведь немцы под Москвой, а вы разговариваете с нами так, как будто русские стоят под Варшавой.
- Что это вы совсем один, Рашеньский? - спросил подошедший к нему офицер в звании капитана. Они были знакомы с Лондона. Капитан работал в секретариате Верховного и казался весьма симпатичным. - Может, познакомить вас с какой-нибудь красоткой из местных полек?
- Потом, - сказал Рашеньский. - Я хотел бы поговорить с Матушевским и сенатором Бирским…
- У вас только одно журналистское любопытство, - засмеялся капитан. - Они вам все равно ничего не скажут…
- Почему?
- Потому что, извините, это страна иллюзий.
- Не понимаю.
- Для нас, естественно. Верховный питает иллюзии, что чего-то добился. Его противники обольщаются, что Рузвельт не поддержит генерала, а тем временем польский вопрос приобретает для них здесь все большую экзотичность. Даже для польской эмиграции.
- Вы, наверное, заблуждаетесь.
- Может быть, - усмехнулся капитан. - Конечно, говорится много сентиментальных слов в адрес старушки Польши, но это не вызывает прилива добровольцев в нашу армию.
- Польские эмигранты на самом деле связаны с Польшей.
- Да, да, конечно. Но они дьявольски реалистичны, как Рашеньский.
- А это разве плохо?
Капитан не ответил, и Рашеньский перевел разговор на другую тему:
- Дорогой капитан, давно хотел спросить вас, что там случилось - с той бомбой - в самолете Верховного?
- Все это сплетни, - буркнул капитан.
- Но вы-то ведь знаете.
- Знаю. Но вы сразу об этом напишете или…
- Слово офицера, - заявил Рашеньский, - сохраню для истории.
- Ладно, - проворчал капитан. - Вы мне нравитесь. Во время полета над Атлантическим океаном в самолете Сикорского была обнаружена бомба с часовым взрывателем. Полковник Клечиньский нашел ее и обезвредил.
- Ничего себе, - проговорил Рашеньский.
- Вот именно! У генерала много врагов.
- Дело рук иностранной разведки? - спросил Рашеньский.
- Какой же вы все-таки наивный, пан Анджей… А вот и Матушевский, которого вы, кажется, искали.
Конечно, искал. Во время недавней пресс-конференции Матушевский, известный деятель польской эмиграции, резко выступил против генерала Сикорского. Он обвинил его в том, что тот скрыл правду о польско-советских отношениях. Почему ничего не говорится о польских границах, во всяком случае, о них не говорит генерал? Где советские гарантии, что границы не будут изменены? Не лежит ли в основе договора только лишь добрая воля Кремля?
Матушевский оказался добродушным господином, говорившим много и охотно.
- Что бы я ни сказал, - начал он, - вы все равно набрешете на меня, пан Рашеньский… Ну и пусть. Мы, польские американцы, не любим, как говорят в Польше, когда нам пускают пыль в глаза. Мы чувствуем, что генерал Сикорский относится к нам как к детям. Дружба с Россией! Что ни говори, пан редактор, такая дружба обходится нам дорого, а об этом генерал Сикорский ничего не говорит.
- Ваш председатель, Светлик, думает иначе, - сказал Рашеньский, - он горячо поддержал политику генерала Сикорского.
- Я тоже ее поддерживаю, - буркнул Матушевский, - но хотел, чтобы Сикорский четко высказался по такому вопросу: считает ли он, что после войны все и так будет решаться здесь, в Вашингтоне, как же он хочет оплачивать дружбу с Россией?
- А как вы считаете?
Матушевский улыбнулся.
- По правде говоря, мне кажется, что это не имеет никакого значения. Все, пан Рашеньский, после войны будет решаться тут, в Белом доме.
- А если нет, пан Матушевский?
Деятель эмиграции бросил на него недоуменный взгляд.
- Если нет? Ну, тогда надо будет подумать.
- Может, и не придется долго раздумывать?
Мимо пих прошел мужчина в черном костюме. Рашеньский, с интересом поглядев на него, подумал, что, может, стоит поговорить с этим генералом. Но в этот момент он увидел сенатора Бирского. Их познакомили до обеда, и теперь Рашеньскому было нетрудно попросить того дать интервью.
- Как вы оцениваете, господин сенатор, результаты визита генерала?
- Вы хотите действительно написать об этом?
- Да.
- Весьма положительно. Весьма… Генерал Сикорский покорил всех, в том числе и президента, широтой своих политических взглядов и четкостью выражения мысли. Этот визит будет способствовать укреплению нашей дружбы.
Рашеньский терпеть не мог завуалированных фраз. Спрятал блокнот в карман.
- А неофициально, господин сенатор?
Бирский взял его под руку.
- Читал как-то, господин редактор, одну вашу статью… или репортаж, уже не помню. Я почитываю польскую прессу, и она меня очень беспокоит.
- Почему?
- Я родился уже в Соединенных Штатах, господин редактор. В Польше был один раз, в двадцать девятом году, но думаю, что понимаю много, может, не все, но много. Вам не хватает, как это сказать… реалистического политического мышления. Ну скажите: зачем вам дразнить Россию хотя бы этой федерацией, о которой говорил Рачиньский, и требованием предоставления независимости прибалтийским государствам? Ведь Сикорский ничего не добился, никаких гарантий. Возникла совсем новая ситуация, в которой Польша должна быть связующим звеном между нами и ними, а не предметом торговли. Политики не любят лишних хлопот, а бывает… - Он не успел договорить.
Одинокий господин в темном костюме остановился в нерешительности, затем подошел к ним. Сенатор нехотя поздоровался с ним, Рашеньский назвал свою фамилию.
- Мне жаль, господин генерал, - сухо проговорил Бирский, - но я ничем не могу помочь вам. Извините… - Поклонился и ушел.
Рашеньский остался наедине с пожилым господином, чувствуя, что за ними наблюдают.
- Я рад нашему знакомству, - сухо сказал генерал. - У меня нет возможности встретиться с Верховным. Не могли бы вы подготовить материал о беседе со мной или опубликовать мое письмо?
- Вряд ли это возможно, пан генерал, - сказал Рашеньский, чувствуя, что оказался в неловком положении.
- Только потому, что я был сенатором, командующим округом, что не соглашался с Сикорским?
Рашеньский молчал.
- Ищете виновных, - продолжал генерал, - по-моему, это похоже на месть.
- И вы этого не понимаете, пан генерал?
- Нет, не понимаю.
- И ни в какой мере не чувствуете себя ответственным за то, что произошло?
Генерал молчал некоторое время, оглядывая зал.
- Нет, - проговорил он, - не чувствую. Мы не могли поступить иначе, история подтвердит это.
- Вы в этом уверены?
- Молодой человек, любое правительство совершает ошибки, но оценить их может только история.
- Это страшно, - вдруг проговорил Рашеньский.
Генерал улыбнулся. Это было слабое подобие улыбки, не меняющей выражение лица. И он ушел.