- А вы и по-прежнему ничего не знаете. Его прислали сюда, а Высоконьский любит послушных. Сказала сегодня вашему шефу, что такие сюрпризы, которые нам постоянно преподносят, могут довести до сумасшедшего дома даже такую старую интриганку, как я… Мы пишем в нашей "Польше" о визите Верховного, о дружбе, а проходит две недели, и получаем интервью нашего министра, милого пана Рачиньского, который рассказывает британской прессе, что Польша и Чехословакия должны предоставить гарантии независимости Литве, Эстонии и Латвии. Спрашиваю Кота: так что, будем злить русских или дружить с ними? А он на это заявляет, что обе стороны так себе забавляются: объятия и уколы. Хорошо, прекрасно, как в сказке… А здесь, неподалеку, этот чертов фронт, люди подыхают с голоду, гибнут на немецких виселицах, а мы сидим себе за столом… Выпьем еще? А мы сидим себе за столом, здесь рюмка, а здесь игла. Не знаю, зачем я вам это рассказываю, нализалась немного. Предпочла бы… - наклонилась к нему так, что он почувствовал ее дыхание и запах волос. - Но, Стефан, поверьте мне, эта ваша прямолинейность тоже отдает фальшью…
Он не знал, что отвечать, как вести себя, но в это время раздался стук в дверь.
- Наш староста, - сказала Ева.
Данецкий вошел сияющий и беззаботный, несколько фамильярный, но не лишенный хороших манер. Под мышкой у него была внушительных размеров коробка.
- Целую ручки, пани Ева! Приветствую вас, коллега!
Вручил женщине коробку.
- Пара мелочей, которые удалось достать не по распределению, дорогая пани Ева.
- Фу, подкуп! Взятка! Хотите с моей помощью решить какой-нибудь вопрос?
- Не надо так шутить.
- Я всегда шучу и всегда говорю серьезно. Пойду на кухню, а вы здесь поразвлекайтесь немного без меня.
Глаза у поручника Данецкого были узкие и бесцветные; пухлые пальцы гладили бутылку; он разливал вино умело и осторожно.
- Работаем вместе, - посетовал бывший староста, - но как-то до сих пор не довелось… Ну, зато теперь, дорогой коллега, выпьем за наше здоровье и за наше великое дело!
- Может, достаточно одного тоста - за здоровье? - заметил сухо Радван.
Данецкий удивленно взглянул на него.
- Выпьем. Собственно говоря, - сказал он спустя минуту, - я давно хотел вас спросить: вы сын майора Радвана?
- Да.
- Я знал вашего отца. Был тогда щенком… Служил в его полку. Вот это были времена! - Снова налил. - Вы уже другое поколение, а мы были романтиками.
- Что вы хотите этим сказать?
- Расходуй силы в зависимости от намерений. Оказалось, что в своих намерениях мы зашли чересчур далеко.
- А может, люди до них не доросли.
- Теперь, коллега, нам необходим реализм, на каждом шагу учимся здесь этому. И доверие. Ну, взять хотя бы меня: неужели я не заслуживаю полного доверия? Только из-за того, что занимал до войны какую-то должность? Все работали. Я доверяю политике Верховного… Я давно хотел вам сказать, что на таких, как я, генерал может рассчитывать.
- А почему именно мне?
- Сыну майора Радвана, который был другом Сикорского.
- Я был лишь одним из офицеров его секретариата.
- Разумеется, разумеется, - поспешно подтвердил Данецкий. - Выпьем еще? Вы уже читали нашу записку о военном положении России? Как она вам нравится?
- У меня несколько иное мнение, чем то, которое содержится в записке, и я изложу его майору Высоконьскому. Но здесь, наверное, не место обсуждать эти вопросы.
- Разумеется, разумеется, хотя квартира пани Евы абсолютно безопасна, я гарантирую это… Я тоже считаю, что было бы чересчур опрометчивым утверждать, что контрнаступление русских не имеет стратегического значения, что Красная Армия продержится еще самое большее месяцев шесть. Что тогда будет с нашими дивизиями?
- Генерал Сикорский должным образом оценивает достоинства русской армии.
- Вот именно! - Данецкий чуть не подпрыгнул от восторга. Налил еще по рюмке. Вошла Ева, неся поднос с бутербродами.
- Вылакали почти все! И что Данецкому удалось выудить у вас? - обратилась она к Радвану.
- Ну что вы говорите, пани Ева! - поспешно запротестовал бывший староста.
Кашельская поставила блюдо на стол.
- Виновники сентябрьской катастрофы, шаг вперед! - крикнула она вдруг.
Данецкий неохотно пожал плечами и выступил вперед. Зашагал в направлении окна.
Радван вспомнил эту сцену на следующий день, когда они втроем сидели в кабинете Высоконьского. Он нетерпеливо поглядывал на часы, поскольку совещание затягивалось, а он договорился встретиться с Аней сегодня пораньше; она наконец согласилась пойти с ним поужинать в куйбышевский "Гранд-отель", единственный, как здесь говорили, приличный ресторан, доступный лишь персоналу посольств по специальным пропускам. Когда он разговаривал с Аней по телефону, а она разрешила звонить ей в определенные часы в госпиталь, в его кабинет вошел Высоконьский. Постоял минуту на пороге - Стефану вдруг показалось, что он и Аня говорят так громко, что их слышат все в посольстве, в квартире на Московской и вообще весь город, как будто их разговор транслировали куйбышевские громкоговорители.
Высоконьский пришел обсудить с Радваном его возражения, точнее, осторожные замечания к тексту записки атташата о военном положении России. Он расценил эти замечания как необоснованные, но они, по-видимому, беспокоили его, ибо он долго и довольно путано приводил свои аргументы; Стефан подумал, что майор, как и Ева Кашельская - разумеется, в начале их знакомства, - убежден, что бывший офицер секретариата Верховного регулярно отправляет донесения в Лондон. Кому? А может, действительно надо было?
Кетлич любил говорить, что развитие истории - это сумма интриг, случайностей и недоразумений. Он представил себе сеть интриг, которую плетут высоконьские и капитаны Н., опутывающую Сикорского, как густая паутина; казалось, нет ничего легче, как взять ее и порвать. Шутите, поручник!
- Само собой разумеется, - говорил тем временем Высоконьский, внимательно разглядывая Радвана, - что мы не располагаем достаточно полным материалом, наша информация носит, естественно, фрагментарный и случайный характер, но мы должны ее учитывать. То, что мы посылаем в генеральный штаб, должно соответствовать нашим знаниям обстановки, а эти знания мы получаем, живя здесь, ну и, разумеется, действуя в соответствии с нашей совестью.
- Но, - заметил Радван, - в записке содержатся оценки, которые могут оказать влияние на принятие политических решений.
- "Решений", - усмехнулся Высоконьский. - Те, кто их принимает, не говоря уже о Верховном, - он снова уставился на Радвана, - черпают информацию из различных источников, а не только от нас. Лично я убежден, что Красная Армия способна вести только оборонительные действия и никакого наступления стратегического характера предпринять пока не может.
- Я такого же мнения, - вставил вдруг Данецкий.
- Вчера, - сказал без колебаний Радван, помня сцену в квартире Евы, - сцену, которая теперь показалась ему неуместной и пошлой, - вы говорили совершенно другое.
Данецкий покраснел.
- Вы меня плохо поняли, - выдавил он из себя.
"Приобрел себе врага", - подумал Радван. Майор же как будто обрадовался.
- Значит, вы уже дискутировали, - сказал он, - прекрасно… Впрочем, этот спор носит чисто академический характер, достаточно подсчитать, даже опираясь на доступные источники, какие потери приблизительно понесли русские. Известно, что немцы преувеличивают их, но даже если они завышают эти потери в два раза, как долго смогут сопротивляться русские, когда начнется новое, весенне-летнее наступление? Будем реалистами…
- Будем реалистами, - повторил Данецкий.
- Ну, скажем, месяцев шесть, - продолжал Высоконьский, обращаясь теперь только к Радвану. - Вы же помните, видели собственными глазами, как гибли во Франции наши только что сформированные полки. Кто же зимой сорокового года ожидал разгрома? А может, надо было все же его предвидеть? Радван смотрит на меня как на человека, который саботирует соглашение. Я не саботирую, мой дорогой, а только пытаюсь представить, в меру своих скромных возможностей, какие последствия для нас будет иметь их разгром…
- А их победа? - спросил Радван.
Высоконьский взглянул на него и ничего не сказал.