2
Лишь стихли моторы ушедшего обратным курсом крылатого гостя, как в землянках и у костров поначалу опасливо, шепотком, а затем с нескрываемым задором заговорили о предстоящих крупных боях с карателями. И без того бурная событиями жизнь народных мстителей оживилась, точно в нее влилась свежая струя.
Гордей Пунин гнал от себя наиболее любопытных командиров, жаждущих разъяснений, строго вглядывался в лица приближенных к нему по роду службы людей и отчитывал комиссаров за недостаточную воспитательную работу в соединении.
Но ручьи текли и под снегом, чувствуя приближение весны. Кто-то видел в соседних лесах на границе с Белоруссией крупные отряды украинских партизан, готовящихся к рейду в глубокий тыл врага; другие слышали о том, что и белорусы, и украинцы, и, вероятно, соединение Пунина - все ждут приближения наступающих частей Красной Армии, чтобы объединенными усилиями сделать прорыв, расколоть немецко-фашистский фронт надвое и пропустить по этому коридору до самой границы ударные соединения красноармейцев. От этих разговоров веяло чем-то праздничным, росло предчувствие близкого освобождения от оккупантов. В хорошее человек верит охотнее...
Пунин понимал преждевременность таких настроений. Но был бессилен приглушить разговоры. По тому, как он нервничал, отчитывая шептунов, и грозился расстрелом за "понапрасную болтовню", было ясно, что разговоры "дымились" не без огня. Данчиков не принимал никаких мер для погашения слухов, сам относился к ним с интересом, злясь на "старика" за то, что ему, партизанскому командиру, приходится узнавать о планах Пунина "на базаре".
Между ними чуть не произошла размолвка. Это случилось под утро, в конце февраля. Всю ночь Гордей Данилович просидел в штабе Данчикова, нанося на новую карту-трехверстку, присланную из Москвы, все, что было отмечено к тому времени на схеме зоны Лотнянской машинно-тракторной станции. Старик ради уточнения опросил двух партизан, недавно побывавших в Лотне, велел по очереди привести всех пленных, доставленных оттуда в последнее время. С особой тщательностью он расспрашивал Полтора Ивана и Митю, не разрешив им отлучаться всю ночь. Напрасно Данчиков выжидающе поглядывал в лицо партизанскому "отцу". Закончив свое дело, Пунин сложил карту в полевую сумку и вышел во двор, где его ожидали розвальни.
Данчиков прыгнул в сани вслед за Пуниным.
- Ну что теперь? - еле сдерживая себя, тихо спросил Данчиков.
- А ничего, - нехотя отозвался командир соединения. - Покажу все это в Москве... Если поменьше будешь допрашивать меня, а побольше - лотнянского коменданта, то, может, с твоего края начинать будем. - И снова фраза будто застряла у старика в горле. - Кстати, очень жалко, что вы спугнули Бюттнера. Тот тихонький был: "не тронь меня - и я не трону". Мы бы его смяли в один заход, без шума. А новый - как его? Визе, говоришь?
- Гельмут Визе, - подтвердил Данчиков.
- Новый может всю твою схему севооборота за одну ночь переиначить... Гляди мне тут, с глаз его не спускай! - погрозил Пунин, по-атамански взмахнув плетью перед лицом Данчикова.
- Значит, все это правда? - спросил командир бригады, имея в виду слухи о готовящемся рейде в тыл врага. Он привстал на колени в ожидании ответа.
Старик, озорно блеснув глазами, толкнул комбрига с саней.
- Правда тоже может неправдой оборотиться, если потревожить до времени!
Данчиков мягко опустился на сугроб. Тут же, в ребячьем азарте, он скомкал большой снежок из липкого снега и запустил его в старика.
Утром Пунин вылетел в Ставку.
В Москве, слушая рапорты других партизанских вожаков, Гордей Данилович с завистью отмечал, что товарищам по оружию удалось сделать больше, чем его соединению, гордился своими людьми, когда в Кремлевском зале звучали их боевые имена.
Выработавшееся за долгие годы руководства людьми чувство предвидения подсказывало Пунину: прорыв будут делать на участке его соединения. Предчувствие не обмануло старого партизана. На окончательное решение штаба заметное влияние оказала подробная карта расположения Лотнянского гарнизона гитлеровцев, блокированного силами бригады Данчикова. Гордей Данилович в своем рапорте почти слово в слово повторил их ночной разговор с Данчиковым перед вылетом в Москву.
В штабе уже знали об этом предприимчивом офицере. Но когда Пунин рассказал о пленении Шредера и Тиссена, партизанские вожаки удивленно закачали головами, послышались аплодисменты, одобрительные возгласы. Это придало совещанию теплый, задушевный тон.
Маршал, начальник штаба, уставший от бессонницы и вообще малоподвижный в это утро, заслышав возбужденный говорок в зале, расправил над столом покатые плечи. Он отозвался хрипловатым старческим баском:
- Обратите внимание на великолепную постановку разведки товарищем Данчиковым. Благодаря разведке он держит гарнизоны противника, что называется в кулаке, и готов по первому сигналу уничтожить врага силами своей бригады. Своими силами, то есть... без посторонней помощи.
Он кашлянул, взял трубку в руку и привычным движением провел мундштуком по усам. Заговорил снова. Было удивительно, что человек с таким громким именем имеет тихий, тронутый старческим увяданием голос.
- Это последнее обстоятельство, - продолжал он, - чрезвычайно важно: если бы каждый из вас, каждый из партизанских отрядов и соединений держал вот так в кулаке по одному-два вражеских гарнизона и мог бы, подобно Данчикову, по первому приказу уничтожить эти гарнизоны, я немедленно отдал бы такой приказ. Тыл врага оказался бы парализованным, а без тыла нет армии - это общеизвестно. Именно в этом направлении мы с вами должны работать дальше, чтобы добиться скорейшего и полного разгрома оккупантов.
Маршал вновь делал паузу, отдыхая, просто глядя в напряженные лица своих слушателей. Все ждали продолжения его речи, но он закончил, обратившись к генералу Холмову, сидевшему неподалеку, в президиуме:
- Вам, товарищ генерал, не мешало бы познакомиться с Данчиковым поближе.
- Отлично помню этого парня, - отозвался Холмов. - Простите, командира... Лично вручал ему лейтенантское свидетельство.
- Хорошего человека для армии вырастили, генерал. Напомните о нем, когда будем подводить итоги нашего совещания.
Этот разговор в президиуме совещания не был забыт, когда партизанский штаб приступил к подготовке первого рейда в тыл врага. Во главе рейдовой группы решили поставить Гордея Даниловича Пунина, которому по аттестации начальника штаба было присвоено звание генерал-майора.
Время прорыва немецко-фашистской блокады решено было уточнить на месте.
Два генерала - Холмов и Пунин - срочно вылетели в расположение бригады Данчикова.
По-мужски краткой и по-свойски теплой была встреча Холмова со своим воспитанником по училищу. Оба они почувствовали себя в минуту встречи на добрый десяток моложе, а десять лет в жизни человека, тем более военного, - целая эпоха. "Батя" то хвалил, то по-отцовски поругивал Данчикова, слушая его четкие объяснения. Если слова Данчикова приходились Холмову особенно по душе - генерал в возбуждении хлопал его по плечу.
Все это безгранично изумляло Густава. Переводчик сильно оробел, завидев советского генерала. Он пытался представить себе подобную встречу генерала с офицером в немецкой армии. Ничего похожего на взаимоотношения Холмова и Данчикова не могло там случиться, Густаву раскрывался высокий смысл русского обращения друг к другу - "товарищ". Да, это встретились настоящие товарищи, боевые друзья.
К вечеру, когда миновала опасность воздушной разведки противника, в буераке была собрана вся бригада. Было что-то исконно русское, древнее и вместе с тем нынешнее, молодое, по-богатырскому неодолимое в пестрых рядах партизанской дружины, скликанной, как встарь перед битвой, в лесном буераке.
Холмов, Пунин и Данчиков втроем обходили нестройные ряды одетых кто во что горазд бойцов. С виду это было весьма пестрое воинство, обозревать которое без улыбки мог разве только Холмов, повидавший на своем боевом веку всяких людей с оружием, да Пунин - на нем генеральская форма топорщилась, как на новобранце.
Встречно изумленный, видевший только их бесстрашные, спокойные лица и вовсе не замечающий пестроты одежды, генерал Холмов не сразу нашелся, как начать свою речь перед ними.
- Товарищи! Боевые други мои! - зарокотал его огрубевший за войсковое многолетие бас. - Побратимы! Заступники и оборонцы родной земли!
Вероломный враг оторвал нас от мирных дел, разорил наши жилища. От руки оккупантов уже приняли смерть многие друзья ваши и родственники. В лихую годину вы собрались здесь под боевые знамена для мщения, чтобы заодно с Красной Армией отогнать поганое нашествие от родных сел и городов. Вы правильно поняли, что одолеть коварного и хорошо вооруженного врага можно только сообща, все разом. Ваше презрение к врагу, ваша любовь к родной земле помогли в короткий срок создать крепкую боевую семью, которая успешно прошла первые испытания.
Генерал смолк, глотнув морозного воздуха, мельком обозрел замерших в напряженном ожидании партизан и продолжал:
- Немецко-фашистские орды получили первый удар под Москвой и откатились почти до ваших мест. Но враг устоял на этот раз. Потребуется, наверное, не один такой заход, чтобы повалить его наземь. Теперь приспело и ваше время, друзья. Нужно, партизаны, покрепче ворошиться у Гитлера в утробе, чтобы его, проклятого, тошнило от ваших ударов!..
Холмов вдруг заговорил о другом, прямо глядя в открытые лица партизан. Лишь голос его стал немного тише, взволнованнее, будто на исповеди: