Змитрок взял оригинал - исписанные карандашом листки - и стал читать: "Весь наш народ поднялся на бой с оккупантами, принесшими на советскую землю пожары, голод, разбой и смерть. Но нашлись единицы, которые подались в холуйство и пошли в услужение к врагам. Это те, кому ничто, кроме своей подлой душонки, не дорого - ни земля белорусская, ни мать родная... Пьяница полицай Гнидюк творил разбой в Поречье. Но карающая рука партизана настигла его и пустила пулю в его тупой лоб... Такая же участь постигла и насильника полицая Баглея, измывавшегося над жителями райцентра. И он был схвачен народными мстителями, а партизанский суд приговорил его к смертной казни. Приговор приведен в исполнение...
Страшитесь, полицаи! Вам всем не миновать позорной смерти!
Опомнитесь, пока еще не поздно! Поверните оружие против врагов нашего народа - немецких оккупантов!
Не сделаете этого - будете раздавлены, как самая пакостная тварь..."
- Вот в таком духе, - сказал Костюкевич.
- Крепкое у вас, Змитрок, перо, - одобрил Усольцев. - Постараюсь отпечатать по высшему классу...
Утром листовки не стало в типографии: ее увезли на подводах, унесли во все села района. Яну пощадил товарищ Антон и поручил доставить листовку в райцентр другим подпольщикам. У нее появилась новая, очень важная, как подчеркнул секретарь райкома, даже первостепенная задача: по крупицам собирать сведения о гренадерском батальоне.
Ну а Емельян отправился к партизанам. Его повез туда Янка Гук.
- Прошу вас не задерживаться, - сказал на прощанье товарищ Антон, - поскорее вертайтесь. Казино ведь ждет пополнение...
Всю дорогу не выходили из головы Усольцева слова о казино, сказанные Виктором Лукичом. Их ведь как надо понимать: вот-вот появятся в райцентре гренадеры-каратели, и офицерье, конечно же, кинется в казино... И будет оно битком набито старожилами из ортскомендатуры, других служб и новичками-гренадерами. Тут-то их всех надо прищучить. Особенно гренадеров, чтоб навеки отучить от дел карательных...
- Верно я говорю, Янка? - вскрикнул вдруг Усольцев.
- Ни слова не слыхал, - удивился Янка. - Вы ж молчите.
- Разве? Ё-мое! - спохватился Усольцев и спросил: - Как думаете, Янка, могу я появиться в офицерском казино в мундире "герр хауптмана"?
Янка не сразу ответил, подумал, потом как-то невнятно произнес:
- Если... конечно... молчком...
- Нет, прямо скажи: могу или нет? Морда не выдаст?
- Я бы не сказал. Но если кто-то обратится с вопросом? Как тогда?
- Тогда, брат, хана, - вздохнул Усольцев. - Надо, чтоб не было вопросов, как ты сказал - молчком... Молодец! Хорошо придумал... Но офицер не может быть немым... А? Думай, браток... А если заявиться опьяневшим? Говорят же про пьяного: лыка не вяжет!.. Промычать невнятно и... А?
- Нет, вы серьезно к ним собираетесь? - с тревогой в голосе спросил Янка.
Ничего не ответил товарищу Емельян, снова умолк и, с головой зарывшись в теплый тулуп, под скрип санных полозьев, легко скользивших по твердой снежной корке, весь ушел во власть своих дум о предстоящем "свидании" с казино. Он еще не принял окончательного решения, как туда войти, но то, что надо это сделать именно ему, не сомневался. Понимал, что трудное и опасное дело задумал, но не представлял себе, что кто-то другой, а не он исполнит его. Это же ему пришла такая мысль в голову, значит, он и должен ее довести до конца. Считал, что идею подкинуть не так уж и трудно, а вот суметь ее воплотить в дело - важнее всего. Тем более, такую идею: убрать с дороги не одного фашиста, а целое сборище - да какое! - офицерское.
Один шаг к цели уже сделан: с "герр хауптманом" покончено, а за первым шагом обязательно должен следовать второй. И он состоялся: хозяин "мерседеса" и солдат-автоматчик тоже отправлены к праотцам. Значит, быть и третьему шагу. Это - казино!
А если этот шаг станет последним?.. Недобрая мысль вдруг змеей-гадюкой вцепилась в него и долго не отпускала. А ведь так может случиться: туда, в казино, войдет он запросто, а обратно не выйдет... И все - конец... Это в двадцать восемь-то лет! Жаль, обидно. Дети будут сиротами зваться, а Степанидушка - вдовой. Молодая, красивая, еще не сполна выцелованная, а уже вдова. А когда узнает, как и где голову сложил, может, выговаривать станет: зачем, мол, в змеиное пекло полез?.. Нет, не осудит Степанидушка его, поймет, как всегда понимала: коль Емельян на что-то решился - так и надо!..
Твоя правда, Степанидушка, так надо! Он уже много раз натыкался на смерть, она в лицо ему глядела, даже за горло хватала, но вогнать его в гроб ей не удалось. Видать, слабоватой оказалась. Может, и сейчас удастся от нее ускользнуть. А почему "может"? Сомневающийся еще никогда не побеждал. На жизнь надо делать ставку, тогда и смерть не страшна. А если уж смерть принимать, то только во имя жизни. Пусть не лично твоей, а тех, кто за тобой стоит, кого своей гибелью ты прикроешь от смерти...
- Слышь-ка, Янка, ты смерти боишься? - из глубины тулупа подал голос Емельян.
- Чего-чего?
- Смерти, спрашиваю, боишься?
- Ну и вопрос!
- Самый насущный. Мы ведь на войне. А тут, брат, смерть за каждым поворотом. Полоснет по нам сейчас какой-нибудь зверюга-автоматчик - и поминай как звали.
- Вы что это такой мрачный разговор заводите? Или сон страшный видели?
- Ладно. Это я так, от безделья... И все-таки надо быть готовым ко всякому.
- К смерти разве тоже готовятся? - вдруг серьезно спросил Янка.
- Не знаю. Вряд ли... Живому жить надо...
- Вот это другой разговор. Мы с вами, Емельян Степанович, должны победу над фрицами отплясать, да так, чтобы чоботы вдрызг!
- Ну, молодец, Янка! А плясать-то ты умеешь?
- Дело нехитрое. Была б музыка... Гармонь да барабан...
- Это верно. Музыка всем нужна... И фрицам тоже надо устроить музыкальный момент, вроде пляски чертей...
Встреча с отрядом была радостной и печальной. Майор Волгин встретил по-братски, посадил рядом и не спеша рассказал про жизнь отряда, про то, как выстояли в бою с карателями, как пустили под откос немецкий танковый эшелон. Но и без потерь не обошлось. Скончался от ран начальник штаба капитан Бердников.
Погиб отважный минер Яша Урецкий. Не стало и Ермолая Корбута. Поехали с Лукерьей в Поречье за мукой для партизанской пекарни и напоролись на полицая. Повесили Корбута. Лукерья, которая за несколько минут до встречи Ермолая с полицаем ушла дом свой проведать, уцелела. Тяжело ранило комиссара Марголина. И Клим Гулько тоже ранен...
- А как бы их повидать?
- Кого?
- Политрука Марголина и Клима.
- Исключено. На Большую землю отправлены. Тут, брат, у нас новость: самолеты принимаем на своем партизанском аэродроме. Прилетают к нам с добрыми подарками, а мы отправляем раненых. Детишек тоже увезли от нас.
- А дочь Марголина Олесю?
- С отцом улетела.
Когда-то, в самом начале своего пребывания в отряде, Усольцев, которому не очень-то по душе была партизанская жизнь, мечтал о дне, когда ему удастся как-нибудь пробраться на Большую землю и влиться в регулярную воинскую часть. Теперь вот есть такая возможность - оттуда самолеты прилетают. Можно обратиться с просьбой к командиру, наверно, не откажет. Но нет, та начальная, можно сказать, острая боль-тоска по родной части постепенно улетучилась и, кажется, совсем покинула его. Его "выздоровление" началось с того момента, когда открыл личный счет истребленных врагов-палачей. Им все больше овладевало убеждение, что партизанское бытие - это и есть его подлинное призвание. Он так же быстро нашел свое место в рядах подпольщиков и оттого был вполне удовлетворен своей военной судьбой, ибо здесь, в подполье, как ему казалось, он может сполна отомстить за все, что сам перетерпел, и за муки земли, на которую ступила нога оккупанта. А впереди, совсем рядом, было казино...
О казино доложил майору Волгину и попросил помощи: нужны мины и несколько гранат-лимонок. Командир пригласил к себе командира взвода минеров-подрывников и распорядился сполна удовлетворить просьбу товарища Усольцева.
- Будет исполнено! - по-военному четко ответил лейтенант с густыми черными усами и, поздоровавшись с Емельяном, назвал себя: - Рухадзе Реваз.
- Подрывных дел специалист, - добавил майор Волгин.
Реваз Рухадзе действительно знал толк в минно-подрывных премудростях. На своем тридцатилетнем, как сам признался Усольцеву, холостяцком веку он ничего не построил, а только крушил и взрывал. Даже в детстве - это по словам бабушки - маленький Ревазик все ломал: игрушки, чашки и всякое прочее, что попадало ему на глаза.
- И как видишь, дорогой, опыт пригодился, - не без гордости сказал лейтенант. - Опять ломаю и рву. Кого и что - сам знаешь. А ты кого собираешься в преисподнюю отправить?
- Известное дело, фрицев.
- Америку открыл... Ты скажи, дорогой, под что будешь мину подкладывать: под паровоз или под телегу?
- Под стол.
- Вай, пожалей, пожалуйста, творение рук человеческих. Кому, дорогой, мешает стол?
- Весь секрет в том, что за тем столом будут сидеть звери... Двуногие, конечно.
- Фрицы! Я угадал?
- Ты умница, Реваз!
- Это моя бабушка давно уже сказала.
- Значит, так, мне нужны две мины... Небольшие... Чтоб в портфель или сумку положить...
- Есть такие, - сказал лейтенант и повел Усольцева к стеллажу-нише, где по ранжиру плотно лежали вороненые мины. - Выбирай!
- Вот эти как? - Усольцев показал на небольшие плоские мины.
- Для застолья угощение в самый раз, - Реваз показал большой палец. - Если на тот свет не отправит, то ноги обязательно оторвет.
- А взрыватель?