Смехом наполнилась землянка. Усольцеву сразу бросился в глаза чернявый политрук, угрюмо сидевший вблизи командира. Он и сейчас не улыбнулся. Перед политруком лежал блокнот, в который он изредка что-то записывал. А когда смех утих, политрук бросил взгляд на Усольцева и настоятельно попросил все-таки рассказать об уничтожении карателей в Поречье.
Екнуло Емельяново сердце: что-то знакомое он уловил в глазах политрука. Такое лицо Усольцев уже видел, оно показалось ему очень близким. Он напряг память, мыслями в поисках разгадки удалился куда-то далеко, и лишь командир, обратившись к Усольцеву, вывел его из такого отрешенного состояния.
- Это наш комиссар, Семен Яковлевич Марголин...
- Какая встреча! - воскликнул Усольцев. - Невероятно!
Все насторожились, а майор Волгин спросил:
- Вы знакомы? Из одной части?
- Нет, нет! - радовался Усольцев.
А политрук еще пристальней посмотрел на гостя: может, сослуживец или земляк?
- Присмотритесь друг к другу, возможно, оба припомните кое-что, - сказал майор и, снова обратившись к Усольцеву, пояснил: - Так вот, у нашего комиссара погибла вся семья в Поречье, жена, дочурка, теща.
- Не так... Не все, - путался Усольцев. - Олеся... Ваша дочь жива! Да-да, жива!
Землянка мгновенно наполнилась шумом. Политрук кинулся к гостю:
- Как жива? Откуда вам это известно?
- Тихо! - властно произнес командир. - Слушаем одного товарища Усольцева.
- Сейчас... Все расскажу... Я так счастлив и рад, что не знаю, откуда начинать... Погодите... Отдышусь...
И пришлось Емельяну начинать невеселый свой рассказ с самого начала, с той роковой минуты, когда он оказался под немецким танком, а потом и в лапах у фашистов. Всю свою нескладную жизнь выложил, ничего не утаив. А в центре всего рассказа была Олеся, славная девочка, послушная и понятливая, помогшая ему вырваться из капкана и обрести жизнь.
- Спасибо вам за такую Олесю! - пожал руку политруку Усольцев.
Все бросились к своему комиссару: поздравляли с дочкой, советовали немедленно ехать к леснику Рыгору Гриневичу и привозить Олесю в отряд, словом, в землянке царил такой восторг, которого никогда здесь не бывало. И Усольцева благодарили, а он был безмерно счастлив, что наконец-то Олеся будет с отцом.
- Спасибо, брат! - политрук обнял Емельяна, и они с минуту стояли вот так, обхватившись. У майора Волгина влажными стали глаза.
Сутки пробыл Усольцев в отряде "Мститель". Все время - днем и ночью - был рядом с комиссаром. Днем политрук Марголин знакомил его с партизанами, показывал оружие, отбитое у немцев, мины-самоделки, а ночью спали в одной землянке. Спали, правда, самую малость, почти всю ночь проговорили: про Олесю, про жену и детишек Емельяна. Семену Марголину пришлось вспомнить свою жизнь - так просил Усольцев. Хотя еще молод был комиссар - тридцать исполнилось, но было что вспомнить. Особенно армейские годы: службу в Житомире, в легкотанковой бригаде, где стал командиром боевой машины.
- Может, видел когда-либо танк Т-26? - спросил политрук.
- Мне все фрицевы танки попадались, - ответил Усольцев. - Наших мало доводилось видеть.
- Хвастать не буду, так себе машина. Броня слабовата, да и мотор ей под стать. Танкисты прозвали братской могилой. Сколько этих двадцатьшестых осталось на поле боя - не счесть... Говорили, что новый танк вот-вот должен появиться. Скорей бы! А может, он уже есть? Ничего мы здесь, в лесу не знаем, - вздохнул политрук.
- Как же политруком стали? Училище кончали?
- Нет, не кончал. Перед самым увольнением мне как члену партии предложили поступить на краткосрочные курсы младших политруков. Я согласился. Окончил курсы и получил назначение в Белорусский особый военный округ на должность политрука танковой роты. Ну а потом, сам знаешь, война. Бой за боем. Полыхают танки... Невеселая песня.
- Да уж, веселого мало, - подтвердил Усольцев.
- В начале июля присвоили мне звание политрука и назначили комиссаром танкового батальона вместо погибшего. Но не довелось добраться до батальона. С ротой бросился в танковую атаку. Ворвались мы в расположение вражеской батареи, изрядно покромсали фрицев, но и нам жару дали. Мой танк огнем объяло. Еле выбрался из него. Вылез наружу - никого. Кое-как дополз до ближайшего хутора. Там одна молодуха приютила и выходила. Ну а когда рана зажила, партизан нашел... Вот так, брат, судьба крутнула меня на все сто восемьдесят градусов - из танковой колеи в лес вышибло. И тебя, кажется, так же?
- Похоже.
- И майора Волгина тем же концом дубинка стеганула. В его послужном списке уже четвертая война.
- Четвертая? - удивился Емельян.
- Точно так. В гражданскую шестнадцатилетним юнцом порохового дыму наглотался, на Халхин-Голе да в финскую ранен был, ну и на этой уже войне осколок не миновал его... Попал в окружение. Плутал по лесам и болотам, где сколотил роту, которая и стала ядром нашего отряда... Думаешь, ему легко здесь? Нет, брат.
Он - военная косточка. Порядок во всем любит. Щеголь. Да-да, мы, военные, все немножко щеголеваты. Но он - особая статья. Заметил, как сидит на нем гимнастерка? Влита. А ремни? Все на месте. Сапоги блестят. Это в нашей-то грязюке... Пример всем нам подает. Не терпит неряшливых. Говорит: "Партизан - не оборвыш, а воин, значит, и вид у него должен быть подобающий. Кто собран внешне, тому и в атаке легче!" Вот так, брат...
- А что, наверно, командир прав, - оживился Усольцев. - Я его понимаю. Мне бы в настоящую часть, в строй... Правда, и здесь, как я понял, тоже можно немцев основательно бить, но все-таки...
- Вот именно, - подхватил Марголин, - надо их нещадно истреблять. Нет ничего страшнее фашизма. Мы не должны забыть пореченскую кузню... Емельян, я постоянно вижу языки огня, испепелившие живых людей. А ты?
- Не спрашивайте, кляну я себя. Чуть бы раньше в Поречье пришел, может, выручил бы... Опоздал...
- Это ты зря. А зондеркоманда? А Гнидюк? Сколько бы еще жизней они загубили? Все бы мы так, как ты...
Усольцев возвратился в свой отряд не один. С ним прибыл политрук Марголин и еще двое партизан-разведчиков. Они явились с окончательным решением - объединяться!
Идея быстро воплотилась в дело. Объединенный отряд "Мститель Полесья" выбрал своим местом дислокации Залужский лес. Его командиром стал майор Волгин, комиссаром - политрук Марголин, а начальником штаба капитан Бердников. Виктор Лукич Петреня возглавил подпольный райком партии. Ну а Усольцев как был рядовым, так им и остался. Только из разведки перевели его во взвод минеров-подрывников. Петреня, прощаясь с Емельяном, сказал:
- Не забыл, что вы печатник. Оборудуем типографию - позовем вас на помощь.
- Понадоблюсь - зовите!
7
Бегут дни. Что там дни - месяцы промелькнули. Оголились деревья, и лес совсем потускнел. Зачастили дожди, от которых еще трудней стало партизанское житье.
Холода вынуждали приобретать потеплее одежду, обувку. Но где найдешь ее? Никто в отряд ничего не поставлял. Сами добывали. Словом, выкручивались кто как мог. Те, кто носил войсковое обмундирование, застирали свои гимнастерки да брюки так, что они совсем поблекли и потеряли свой обычный защитный цвет. А у Емельяна на коленях и на животе у ремня еще и заплатки появились. Но армейскую свою форму, как память о родной дивизии, оберегал и редко когда снимал. Разве только, когда отправлялся в расположение противника или просушиться надобно было, тогда уж аккуратно складывал и прятал в вещмешок. А вот сапоги оставались целыми и невредимыми. Подошва никакой влаги не пропускала. Емельян хвалил свою обувку: "Мой армейский сапог что тягач - из любого болота сухим вынесет..." Это правда. Так не раз бывало.
Бегут дни... У майора Волгина вон уж какая борода выросла. Ему идет, правда, седина пробилась - не рановато ли? Чуть больше сорока, а седина. Да мудрено ли? Жизнь-то какую прожил: можно сказать, все в боях да походах. А партизанская доля? Тоже не рай. Попробуй покомандуй таким отрядом! А он, отряд, так разросся, что не всякий лес его вмещает. Три роты - в каждой человек по девяносто - да управление, тыловая служба, где по преимуществу женщины. И еще школа. Да, обыкновенная начальная школа, в которой детишек учат. Это Михась Гриневич придумал обучать партизанских ребят. Ведь многие семьями, с детьми приходят в отряд. Что ж, неучами им быть? И командир с комиссаром поддержали Гриневича, а он уж развернулся. Землянку большую соорудили, всю ее лавками заставили, потом учебники да тетрадки раздобыли, и пошло дело. Более полсотни ребят за учение взялось. Взрослые фашистов уничтожали, а дети грамоту постигали. Ранее Емельяну такое и присниться не могло, а нынче он часто школу-землянку навещал - Олеся в ней училась. Она уже в отряде при отце была. Это Михась забрал ее от деда Рыгора. Правда, старик упрашивал сына, чтоб оставил в покое дитя, не детское это дело в партизанах мытарствовать, но воля отца-комиссара взяла верх. Олеся радовалась каждому приходу дяди Емельяна и всей школе рассказывала про его храбрость.
- Дяденька Емельян, - всегда обращалась с вопросом Олеся, - может, мамулька с бабушкой живы? Они просто прячутся от немцев, и их найти не могут. Вон ведь папочка нашелся.
- Все возможно, доченька, все...
Трудно жил отряд, ой как трудно. Особенно с продовольствием была запарка. Иные дни на одном кипятке держались. Но вот перед самым Ноябрьским праздником удачную операцию провели - немецкий железнодорожный состав рванули, в котором оказались два уцелевших вагона с продовольствием. Охрану перебили, и все в отряд перетаскали на подводах и на партизанских спинах. Емельяну как мужику крепкому достался ящик с французскими мясными консервами. Теперь зажили - кум королю!