В кабинет вошел Озеров. Встретившись глазами с Катей, он смущенно проговорил: "Ах, да…" - и повернул обратно.
- Ой, нет! Обожди-ка! - Катя поднялась со стула, но предрика, не оглянувшись, хлопнул дверью.
Зимин расхохотался.
- Улепетнул, - с досадой вырвалось у Кати. - Неспроста это он так.
Она подбежала к двери, распахнула ее и крикнула:
- Озеров! Слышишь? Я сама к тебе сейчас приду!
- Видал, механик? - Зимин подмигнул. - Неправду я сказал про "грозу комсомольскую"?
- Ты знаешь, в чем дело? - прикрыв дверь, встревоженно спросила его Катя.
- Догадываюсь.
- И главное, вчера ведь весь день в лодке рядом со мной сидел и - ни слова.
- Понимаешь, товарищ Голубев, - обратилась она к Феде, - этот предрик… На каждом шагу от него тормоз, каждую копейку приходится у него зубами вырывать. Хлопнул дверью… Ну, да все равно далеко не убежит.
- Вот-вот, запомни, механик. Смотри, чтобы и тебе не пришлось, как предрику, от нее бегать.
Катя скосила на Зимина засмеявшиеся глаза и взяла Федю за руку.
- Пойдем, а то секретарь потом скажет, что мы у него отняли дозарезу нужные минуты.
- На-днях я буду у вас в МТС, - пообещал Зимин, поднимаясь из-за стола.
В дверях общего отдела райкома толпились колхозники, громко о чем-то споря.
- Смотришь, как потолстела, - перехватив удивленный федин взгляд, улыбнулась Катя. - Ой, Федя, здорово! Старые платья не годятся, приходится новые шить. Разор один… - Глаза ее были все такие же - голубые, искрящиеся, но в веселом вихре золотистых точечек мелькало что-то трудно уловимое, придававшее взгляду выражение затаенного лукавства.
- Ты и тогда была такая же, но тогда… тогда ведь была совсем молоденькой, - проговорил он сбивчиво, смущенный ее взглядом. - А теперь… как бы это сказать.
Катя засмеялась. Подойдя к окну, она присела на подоконник. Федя сел рядом.
- Не сердишься, что я тебе тогда на письмо не ответила?
- Нет. Разве на тебя можно сердиться! А почему не ответила?
- Из-за твоего художества. Удружил, нечего сказать! Житие какой-то советской великомученицы Екатерины сочинил. Можно подумать, что у комсомолки Волгиной пятьдесят голов и сотня рук! Что же, по-твоему, я одна все это сделала? После твоего очерка стыдилась людям в глаза смотреть. Ведь девчата могли подумать, что это я тебе сама все так рассказала. Ох, и злилась же я!
Федя сначала растерялся. Очерк о Кате он считал лучшим из всего написанного им за время работы в газете. Но голос Кати звучал дружелюбно, и он от души расхохотался.
- На живого человека трудно угодить, особенно если этот человек похож на Катю Волгину. И сейчас все злишься?
- Что ты!.. Век злиться - раньше времени состаришься. После хотела написать, да время такое было - некогда. А потом думала: куда писать? То ли ты там, то ли в другом месте. Ведь у армии постоянной квартиры не бывает. Так и не написала. Беды-то в этом большой нет, правда? Вот то, что ты вместо корреспондента механиком стал, мне нравится.
- А как тогда лен-то, Катя, отстояли? Люба где? Так, кажется, звеньевую звали?
- Отстояли. А Любаша… Ее звено три года подряд первенство держит. Да только в этом году вряд ли удержит. Ты понимаешь, что теперь на полях делается? Такие звенья, как у Любаши, у нас повсюду. Соревнование идет - душа радуется!
- Значит, агротехника берет свое?
- Еще бы!
Эти разгоревшиеся глаза, задор, звучавший в ее голосе, были очень знакомы Феде. Смущение и неловкость исчезли. Он чувствовал себя рядом с Катей легко и весело. Армейская жизнь, бои с белофиннами, госпиталь - все это отступило куда-то в глубокую даль. И было у него такое ощущение, что расстались они не четыре года назад, а совсем недавно, может быть вчера.
- Скажи, Катя, если не секрет, почему тебя Чайкой зовут?
- Понятия не имею, - рассмеялась она. - Об этом ты, если в Залесском будешь, спроси заведующего животноводческой фермой Михеича. Вздумалось старику, и прозвал, а от него по всему району пошло. - Она опять засмеялась. - И фамилия, говорит, соответствует: где Волга, там и чайки летают.
- Знаешь, в сущности, ты ничуть не изменилась, - с широкой улыбкой сказал Федя.
- А зачем же мне меняться? - проговорила Катя недоумевающе. - Чудак ты, Федя! Это курицы к осени линяют. А мы не курицы. До нашей осени далеко, правда? Как это у Маяковского, помнишь: "Лет до ста расти нам без старости". Ты ведь тоже, в сущности, не изменился. Такой же веселый. А я люблю веселых!
Колхозники, стоявшие в дверях, разошлись, а некоторые райкомовцы смотрели в сторону Кати и Феди, привлеченные их громким разговором.
- Мы людям работать не даем, - сказала Катя, спрыгнув с подоконника. - Я ведь с тобой не поболтать села. Дело есть у меня к тебе.
- Какое?
- Пойдем ко мне, там переговорим.
Из коридора донесся топот ног, звонкие веселые голоса.
- Наверно, меня разыскивают, - прислушиваясь, сказала Катя.
Она не ошиблась. Едва вышли они из дверей, как парни и девушки шумной толпой обступили ее и повлекли за собой. Говорили все разом, каждый о своем. Катя виновато взглянула на Федю.
- Ты иди, а я в Головлево приеду. Подходит?
- Со всех сторон.
Он засмеялся и с удовольствием еще раз отметил про себя: "Все такая же, а если изменилась - то… еще лучше стала".
Приехав в Головлево, Федя надел комбинезон в сразу же принялся за осмотр тракторов. Поздно вечером, выпачканный и усталый, он пришел к директору. В кабинете был полумрак. Директор ходил по кабинету из угла в угол и курил.
- Ну, хозяин, кони будут бегать.
- Все?
- Все.
- И к началу уборки?
- Конечно. Свет зажигают к ночи, а не на рассвете. Вот, например, теперь - в самый раз. - Федя повернул выключатель, и кабинет стал как бы вдвое просторней. На осветившемся столе заблестела телефонная трубка.
- Значит, все пойдут? - все еще не решался поверить директор.
- Пойдут, хозяин, пойдут.
- Спасибо, друг, душевное спасибо. Все, значит! И в какую же сумму обойдется ремонт?
- Недорого, - глядя на телефон, рассеянно отозвался Федя. Он думал, что сейчас можно взять трубку и поговорить с Катей. Хотелось услышать ее голос. Главное, и предлог имелся: сама сказала, что есть у нее к нему какое-то дело. Федя взглянул на часы: было уже поздно. "А вдруг…"
Он снял трубку и вызвал райком комсомола.
- Тетя Нюша у телефона, уборщица. Вам кого? - послышался в трубке грубоватый голос.
- Товарища Волгину.
- Катерина Ивановна в Залесское уехала. Еще под вечер. А вам зачем?
- По делу.
- Тогда в другой раз звоните.
Федя повернулся на звук открывшейся двери и торопливо положил трубку. На пороге стояла Катя.
- Извини, товарищ секретарь, я не при галстуке, - пошутил он, оглядывая свой запачканный комбинезон и черные от машинной мази руки.
- Ничего, мне такие больше нравятся, - сказала Катя, переступая порог.
- Учту, и с этого дня в баню ни ногой.
Катя рассмеялась.
- Грязь грязи рознь. Просто грязных - не люблю. - Она поздоровалась с директором и села на стул возле окна.
- Я к тебе, Федя, только ненадолго: меня на дороге подруги ждут. Дело простое - многие девчата трактористками хотят стать. Курсы нужны. Вот твое начальство все время жалуется - преподавательских кадров нет. Сможешь ты при МТС провести такие курсы?
- Курсы?
- Да. Ты подумай об этом, а тогда уж подробнее поговорим. Сейчас мне важно твое согласие.
- Не знаю, Катя, - сказал он помолчав. - Работать - это одно, а преподавать не приходилось. Совсем новое для меня дело. Подумаю.
- Подумай.
Она встала и, прощаясь с директором, спросила:
- Зимин не приезжал?
- Нет. Но вчера говорил, что приедет. Ты не знаешь, зачем?
Катя улыбнулась.
- Беспокоишься? Значит, грешки за собой знаешь. Без воды мокро не бывает, Матвей Кириллович.
Повернувшись к Феде, она с лукавой усмешкой взглянула на его руки.
- С тобой прощаться - на мыло большой расход. Так я надеюсь на тебя, Федя. Не подведи. А что дело новое - это ничего. У нас каждый день новый. Ну, пока, товарищи.
Федя пожелал директору спокойной ночи и вышел вместе с Катей во двор.
- Я забыл утром спросить: что за история у тебя с предриком?
- Ой, ты и не представляешь, какое свинство: смету на вечернюю школу урезал! Прибегаю к нему в кабинет, а он опять - шмыг мимо, и след простыл. Полдня ловила его по всему городу, да часа два ругались, пока смету по-старому не выправил. Куда это годится!
- А чего же вы с Зиминым, смотрите? Взяли бы его да легонько… с председательского места, чтобы местный пейзаж не портил.
Катя смотрела на него долго, удивленна.
- Да ты что, Федя? Это Озерова-то? А ты знаешь, кто он, Озеров-то? Из наших колхозников. Хозяин - цены нет. Две электростанции построил, дороги… Видел, какие у нас дороги? Это все - его дело. Да я тебе до утра буду перечислять, что он сделал, и не успею. А ты: "пейзаж"… Эх ты, корреспондент!
- Пощади! Что ты на меня накинулась? - засмеялся он. - Я же не знаю этого Озерова, слышу - сердишься, и подумал: значит, дрянь-человек.
Она задумчиво улыбнулась.
- На него и сердиться-то по-настоящему нельзя. Другой раз разругаемся так, что, кажется, год не помиримся, а через несколько минут встретимся - посмеивается, как будто между нами ничего и не было.
Из-за забора звонко донеслось:
Нынче в море качка…
Катя подтянула:
Вы-со-ка-а…