пропела она и услышала, как совсем близко веселый голос подхватил:
…никто не встретит…
Замолчав, Маруся обернулась.
За её спиной, раздвинув кусты, стояла Катя и, посмеиваясь глазами, пела:
Мы простимся на мосту…
Марусе не по душе было это непрошенное вторжение, но на губах Кати проступала такая дружелюбная улыбка и глаза ее светились так приветливо, что девушка невольно предложила:
- Садитесь.
Катя села, обернув вокруг колен юбку.
- Хорошо ты играешь.
- А вы играете? - безразлично спросила Маруся.
- Немножко… Вальс один. А больше у меня ничего не получается, - призналась Катя.
Она взяла гитару и заученно стала перебирать струны.
- Так?
Маруся кивнула.
- А не вру?
- Немножко.
- Немножко, да вру, - огорчилась Катя. - Что же это мы сидим вместе, а как звать друг друга - не знаем.
- Я с хутора Красное Полесье.
- А имя?
- Маруся. А ваше - Катя?
- Катя. Только на "вы" звать меня не нужно. Я на "вы" только с теми, кто мне не нравится, чтобы подальше их от себя держать. В Красном Полесье я бываю, Маруся, а тебя почему-то не помню… не видела.
- Я училась.
- Где?
- В педагогическом…
- Учительница? Вот здорово! - радостно вырвалось у Кати. - Если бы ты знала, Марусенька, как нам учителя нужны!.. А почему ты одна сидишь? Ведь так скучно.
Маруся отвернулась, но Катя успела заметить сверкнувшие на ее глазах слезы. Перебирая струны, она чуть слышно пропела:
Все тихо кругом,
Лишь ветер на сопках рыдает…
И, как бы между прочим, спросила:
- Комсомолка?
Маруся отрицательно покачала головой.
- Почему же?
- Скучно.
- В комсомоле скучно? - От удивления Катя чуть не выронила гитару. - Почему же скучно?
Маруся пожала плечами.
- В техникуме я была комсомолкой. Мух ловить и то веселее.
- Что же вы делали?
Маруся не ответила, взяла гитару и хотела встать, но Катя удержала ее.
- Нет, все же… Ну, что-нибудь-то делали?
- Членские взносы платили. Изредка собрания бывали, а на них одни болтают, другие на часы смотрят: скоро ли кончится? Ни дел, ни веселья.
- Это, правда, скучно. А вот у нас комсомол веселый, Маруся! - Катя взяла ее за руку. - О чем ты грустишь?
- Так…
Зашелестели кусты, и к девушкам подошел Коля Брагин. На стеклышках его очков поблескивало солнце.
- Чаши наполнены, закуска нарезана. Послан делегатом - пожалуйте кушать, Екатерина Ивановна!
- За мной дело не станет, - засмеялась Катя. - Посидим, - обратилась она к Марусе. - Закусим, чайку попьем… Поиграешь, а мы послушаем.
- Спасибо, Катя. Я пойду.
- Куда торопишься? Сегодня же праздник.
- Итти далеко. До свиданья.
Катя отстранила протянутую ей руку.
- Я провожу тебя.
Они втроем вышли на лужайку, и Маруся настороженно оглядела незнакомых ей людей, сидевших вокруг скатерти, уставленной бутылками и закусками.
- Видишь, вся наша честная компания в сборе, - увлекая ее, весело сказала Катя. - Девушки - мои подружки. Вот этот дядя, - она указала на Озерова, - вполне хороший, но только до тех пор, пока у него денег не попросят.
- Тогда он - страшный, - добавил Коля Брагин, присаживаясь у кустов, чтобы завязать распустившиеся шнурки ботинок.
Все рассмеялись, а предрика укоризненно покачал головой.
- Другой дядя - мой отец. Не родил, не крестил - сам себя в отцы посадил. Ты все плачешь, Зимин: "Педагогических кадров не хватает". Вот и кадры появляются. - Катя смеющимися глазами взглянула на Марусю. - Наша будущая комсомолка.
- Почему комсомолка? - смутилась та, но Катя взяла обе ее руки и сильно сжала их.
- Будешь, Марусенька, комсомолкой, будешь. Мы тебе скучать не дадим… И сейчас зря торопишься. Может быть, закусим?
- Спасибо. Не хочу.
- Ну, ладно, пойдем. - Катя обняла ее и, не оборачиваясь, крикнула: - Не скучай без меня, отец! Я недолго.
Они прошли мимо Брагина, и он слышал, как Маруся спросила:
- Тот мужчина тебе, что же… не родной отец?
- Нет. Но лучше, чем родной.
- Кто же он?
Катя сказала.
- Секретарь райко-ома?
Маруся кивком головы указала на Брагина:
- А этот товарищ?
- Наш редактор.
Вспомнив, как зазывали к себе Катю с обоих берегов молодежь и старики, Маруся приостановилась.
- А вы… кто же будете?
- Опять "вы"?
- Простите, но я… Ну, хорошо, хорошо - ты..
Катя плотнее привлекла ее к себе.
- Я, Маруся, ожерелковская. Соседки…
Глава шестая
За весь день Федя так и не встретил Катю, хотя на обоих берегах, кажется, весь лес, пядь за пядью, измерили его видавшие виды красноармейские сапоги. Он знал теперь о Волгиной многое.
Немало девушек с белокурыми головами привел он в смущение, заглядывая им в лицо и затем разочарованно говоря: "Извините, обознался". Думалось: где Катя, там должны быть самые веселые песни, самый заразительный смех. По нескольку раз ходил он туда, где танцевали, играли, пели, - и все безрезультатно.
Начинало темнеть, когда Федя решил, что следует закусить и отдохнуть. Он расположился под сосной и раскрыл чемоданчик. Шагах в трехстах от него на поляне играл духовой оркестр - там танцевали.
"Итак, Федор Ильич, мы теперь опять штатские… Опять будем привыкать галстуки носить", - усмехнулся Федя, сдирая с колбасы кожицу. Покончив с едой, он отряхнул с колен крошки, лег на спину и с наслаждением потянулся. С качающихся веток на лицо падали усики хвои. Сосны шумели ласково, убаюкивающе. Федя прислушивался к музыке, к голосам и смеху танцующих и думал: "Завтра обязательно забегу в райком. Узнает ли? Секретарь райкома… Чайка… Почему Чайка? А хорошо прозвали".
В ней много свободы,
В ней много простора, -
пропел он, а по всему телу разливалась приятная сонная лень, глаза закрылись. Музыка и голоса танцующих уплывали все дальше и дальше…
Проснулся он от холода. По земле стлался туман, кое-где поднимаясь до нижних веток. Небо было в звездах, но они бледнели: очевидно, ночь начинала отступать. Где-то вдали аукнулся девичий голос, ему ответил мужской, и опять все стихло. Только лес шумел да за кустами слышался плеск Волги.
"Так вот как, Федор Ильич, у нас штатская жизнь началась!" - рассмеялся Федя.
Пораздумав, он решил сначала итти в Певск - встать на партийный учет, а потом уже в Головлево.
Под ноги попадались бумаги, пустые бутылки, банки из-под консервов; влажные ветки цеплялись за плечи, прохладно касались лица.
В Певск пришел на рассвете. На окраине пышной зеленью шелестели деревья, и было их столько, что казалось, шел садом. От нечего делать Федя долго бродил по зеленым улицам и, видя, как одно за другим открываются в домах окна, думал: "Какие-нибудь из этих окон - ее. Если бы знать какие - постучал бы и зашел…"
Заметив, что солнце поднялось над крышами, он заторопился к Дому Советов.
Несмотря на ранний час, в райкоме уже было людно. Стучали машинки.
- Товарищ Зимин всегда лично знакомится с новыми членами партии, - сказал Феде секретарь. - Пройдите в кабинет.
Зимин сидел, за столом и разбирал бумаги. Федя назвал себя, и Зимин, внимательно, оглядев его, улыбнулся.
- Знаю, был у меня вчера директор МТС, говорил. Потолковать нужно, друг, да сегодня ничего не выйдет: уезжаю сейчас. А-а! - воскликнул он вдруг. - Вот и наша "гроза комсомольская"! Познакомься, товарищ Голубев.
- Да мы уже знакомы, - услышал Федя и быстро обернулся.
В кабинет входила Катя. В шелковистых волосах ее запутались две рогулечки хвои. Лицо было разгоряченное и свежее, точно росой умытое. Федя смотрел на нее изумленно и радостно.
- Ну, здравствуй! Я тебя еще вчера узнала… с лодки. Смотрю: стоит на берегу, как семафор. - Она крепко пожала ему руку, и глаза ее приветливо встретились с его глазами.
- Из Красного Полесья? - спросил Зимин.
- Нет, в лесу просидели.
- Всю ночь?
Катя кивнула.
- И понимаешь, только когда на дорогу выбралась, почувствовала, что сильно продрогла. Туманище в лесу был… брр… жуткий. Ты посиди, корреспондент, я сейчас.
Она указала Феде на диван, а сама села к столу.
- Оставить Марусю так нельзя, - сказала она Зимину. - И жалко и обидно… Такое равнодушие ко всему… Глупо как-то… Она ведь умная, и душа у нее светлая такая, порывистая… Вот видишь, есть еще, оказывается, у нас комсомольские организации, в которых так хорошо все, что "мух ловить и то веселее". - Она раздраженно бросила на стол карандаш.
Зимин внимательно всматривался в ее побледневшее лицо.
- Не убедила?
- Пока еще нет, - призналась Катя. - Одних слов здесь мало, Зимин. Что-то еще надо придумать… А комсомолка из нее хорошая будет.
- Думаешь?
- Конечно.
Федя слушал их разговор и все никак не мог прийти в себя от смущения. Он представлял себе Катю все такой же худенькой, скорее девочкой, чем девушкой, и думал, что встреча у них произойдет такая же непосредственная и веселая, как тогда. И вдруг…
Это непонятное смущение и сковывало его и злило: "Дурацкий вид, наверное, у меня: как у пушкинского старика, когда тот пришел от золотой рыбки и увидел новую избу".
- А что случилось с ней? - спросил Зимин.
- Так… После расскажу.