- Что ж, во дворце каких чудес ни бывает! Только и то вспомнить надобно, что припадки государынины от родителя унаследованы. Император Пётр Великий ими всю жизнь мучился. Падучая не падучая, а как схватит, он потом - преосвященный Феофан рассказывал - несколько часов без памяти лежит или просто спит. Проснётся - будто ничего и не помнит. С детских лет его царское величество маялся. Да и братец его сводный, соправитель Иоанн Алексеевич, тем и ушёл. Семейное это у них, тут уж ничего не поделаешь.
- Значит, коли что, императору Петру III Фёдоровичу присягать станем.
- Куда денешься, будем.
- Не жалует он меня - одна беда. Отпустил бы в Малороссию, в Глухов, чтоб мне его столицы не видать и ему на глаза не попадаться.
- Э, просто решаешь, Кирила Григорьевич! Волю такую ещё заслужить надобно. Если новый государь придёт, вашему сиятельству всенепременно при дворе показаться следует. От недругов отбиться. Может, сподобишься и государю услужить - тебе же легче будет.
- Не люблю голштинское отродье. Себя не пересилю.
- Пересилишь, ещё как пересилишь. Ишь, мысли какие у тебя ненужные. Коли особа сильнее тебя, завсегда пересилишь, сам себя к порядку призовёшь.
- А коли слабее да победнее?
- Вот уж тут твоя воля: как хочешь сердце тешить можешь. Чего о таком-то долго думать!
- Ас совестью, Григорий Николаевич, как обойдёшься? С совестью христианской?
- На то и духовник есть, чтоб покаяться. Самое святое дело. Храм построишь - и вовсе полное отпущение грехов получишь, вчерашних и завтрашних. Будто сам не знаешь.
- Кстати, о церкви напомнил. Распорядиться надо, чтоб собор Андреевский в Киеве в окончание приводили, не мешкая.
- Теперь-то что за спех, батюшка?
- Не пойму тебя, Григорий Николаевич.
- Да нешто всё в словах выговаривать надобно? Собор-то твой в честь императрицы, которая покидать нас собирается, возводился. Не так ли?
* * *
Императрица Екатерина II, Е.Р. Дашкова
- Княгиня Дашкова, ваше императорское величество!
- Василий! Сколько повторять тебе - княгиня может входить в любое время ко мне без доклада.
- Государыня матушка, не моя в том вина: Екатерина Романовна велела. Без доклада, мол, не войду.
- Маленькая упрямица! Что заставляет вас быть такой чопорной? Когда вы приезжали ко мне во дворец с чёрного крыльца, больной, едва вставшей с постели, вы не думали о церемониях.
- Я приезжала к великой женщине, обиженной судьбой и неоцененной окружающими. Я надеялась облегчить её положение и будущее. К тому же эта женщина была великой княгиней, а не самодержицей всероссийской.
- Возможно, я ошибаюсь, но мне в ваших словах, княгиня, слышится какой-то укор. Не правда ли?
- Как можно, ваше величество!
- И вы словно сожалеете о тех временах?
- И это не так, хотя...
- Что хотя? Договаривайте же!
- В том давнем положении великой женщины разность между ею и обыкновенной придворной дамой была меньшей.
- Вы несносны, княгиня! Положительно несносны. Уж не ревнуете ли вы меня к моим новым обстоятельствам? Но это было бы слишком глупо!
И главное - вы сами их так самоотверженно добивались.
- О, нет, государыня, если во мне и есть, как вы изволили выразиться, чувство ревности, оно относится только к возможности делиться мыслями и чувствами - не более того.
- Так что же вам мешает это делать сейчас? Я жду откровений. Они мне, как всегда, очень интересны.
- Я думала о московских торжествах по поводу коронации, ваше величество.
- И что же, княгиня?
- Какими им следует быть - не в смысле пышности, но, если можно так выразиться, сюжета. Ведь это удивительная и единственная в своём роде возможность объявить новой императрице свою политическую программу всему народу, всем верноподданным. Она станет общедоступной и не потребует тех угодливых и своенравных истолкований, после вмешательства которых каждая исходная мысль приобретает прямо противоположный смысл.
- Но мы же с вами об этом уже говорили. Вы сочинили проект?
- Нет, государыня, такой проект превосходит мои слабые возможности. Я неопытна в подобных делах.
- Не боги горшки обжигают, княгиня. Так, кажется, говорит и русская пословица?
- Так, ваше величество. Но здесь речь идёт не о простом горшке, а об изысканном сосуде, который нуждается в руках мастера.
- Метафора хороша, но что вы предлагаете? Каких мастеров имеете в виду?
- Прежде всего подлинных литераторов, вполне разделяющих ваши взгляды, государыня, на просвещение. Век, который начинаете вы, войдёт в историю российскую под именем Века Просвещения.
- Хорошая мысль. Но как вы себе представляете претворить её в жизнь? Надо приказать Якобу Штелину...
- Вот этого-то я более всего и боялась, государыня! Штелин был приглашён ко двору в незапамятные времена сочинять аллегории. Но это абстрактные аллегории обо всём и ни о чём, как те, которые предложил вашему вниманию этот приезжий француз живописец Лагрене. Вместо вас место на изображённом им троне может занять любой монарх, а одна и та же муза станет нести атрибуты комедии, трагедии или фарса, ни в чём не изменившись.
- Но чего же вы ещё требуете от искусства?
- Многого, ваше величество. Литератор способен вложить в своё сочинение подлинную идею вашего наконец-то наступающего царствования, которая заявила бы народу и всей Европе о ваших необыкновенных замыслах. И он же поможет живописцу - не придворному моднику, искушённому на одной лести, а Художнику с большой буквы сочинить полную философического смысла композицию, которая бы читалась и усваивалась зрителями.
- Вы имеете кого-то в виду, княгиня? Но я уже назначила ответственным за все московские торжества фельдмаршала Никиту Трубецкого. Каким образом вложить в его голову подобные многосложные идеи? Уверена, это невозможно.
- Нет ничего проще, государыня! Я осмелюсь напомнить, что Никита Юрьевич был великим другом самого Антиоха Кантемира. Мало того, что сей оригинальный поэт пересылал ему из-за границы все свои сочинения, но и посвятил князю замечательнейшую оду "О воспитании", и сделал это не в России, а оказавшись в Париже.
- Так вот каковы российские родственники Ивана Ивановича Бецкого! Не ожидала, никак не ожидала. И что же, Кантемир видел в фельдмаршале своего единомышленника?
- О да, государыня! А Кантемир был очень требователен в вопросах нравственности. Князь не давал ему поводов для сомнений.
- И вы считаете целесообразным познакомить князя с вашей программой?
- Государыня, у меня нет никакой программы - это ваши собственные мысли, которые вы находили возможным при мне высказывать, а я просто стала их счастливой слушательницей. Князю достаточно рассказать суть дела. К тому же, я не успела вам сказать: Михайла Матвеевич Херасков, служащий в Московском университете, - пасынок и воспитанник князя. Херасков осиротел двух лет от роду и едва ли не с тех самых пор воспитывался в доме князя, который удачно женился на вдове валашского господаря.
- О, у меня появилась тема для обстоятельных разговоров с Бецким. По всей вероятности, он удивится моей неожиданной осведомлённости.
- Но и этого мало. Херасков принял к себе в дом юного малороссиянина Ипполита Богдановича, о котором говорят, что он выказывает редкие способности стихотворные.
- Подумайте, ещё один способный сирота.
- Не знаю, сирота ли. Десяти лет он был зачислен на службу, где Херасков обратил на способного мальчика внимание и не ошибся.
- Напомните в Москве обратить внимание на всё это семейство, княгиня. Вы любите, как я вижу, покровительствовать.
- Я сделаю это с величайшим удовольствием, ваше величество. Однако если я не испытываю слишком вашего милостивого терпения, я хотела бы добавить к вашему сведению ещё кое-какие сведения.
- Хотя вы меня вполне убедили и даже заинтриговали, дорогой друг, я с удовольствием слушаю продолжение.
- Оно в имени, которое хорошо вам известно, ваше величество. Помните ли вы журнал "Полезное увеселение" за недавний 1760 год?
- Вы переходите к загадкам, княгиня?
- Нет-нет, государыня, я просто апеллирую к вашей удивительнейшей любознательности и памяти. Убеждена, вы обратили внимание на изящные стансы "Не должен человек" и "Будь душа всегда спокойна".
- Пожалуй.
- Это творения супруги господина Хераскова Елизаветы Васильевны, нашей преотличнейшей российской поэтессы.
- Вы заставляете меня по-новому увидеть женщин, мой дорогой друг. Хотя, откровенно говоря, я никогда не была поклонницей женского склада ума и характера.
- Непросвещённого, хотите вы сказать, ваше величество.
- Да, вы правы. О женском образовании явно стоит задуматься. Что же касается фельдмаршала, то остаётся просто посвятить его в главный замысел, который он претворит в жизнь вместе со всем своим семейством.
- Вы иронизируете, ваше величество.
- Нисколько. Мне пришло в голову, что господину фельдмаршалу надо вообще предоставить полную свободу. Пусть он выразит до конца все свои помыслы.
- А если они не вполне совпадут с вашими, ваше величество?
- Ничего страшного. Напротив - это будет программа московского дворянства безо всяких ограничений. Я узнаю их стремления, а дворянство убедится в том, что приобрело в моём лице одинаково думающую с ними правительницу. Разве не так, княгиня?
* * *