- А чего мне досадовать? Дело житейское. Да и то хорошо, что ладу у супругов наших нету. Катерина умная да хитрая, бог весть, на что бы могла супруга сгоношить. А так - безопаснее.
- Тогда уж всю правду тебе, государыня, скажу. Побоялась поначалу, а теперь всё скажу - не утаю.
- Да уж милости прошу, кузина. Кого мне и слушать, как не тебя.
- Болтает великий князь. Не кроясь ничуть, болтает, что, как на престол взойдёт...
- Ах, и так даже жизнь свою размечает!
- Не вру, государыня, любой из прислуги ораниенбаумской тебе подтвердит. Мечтает великий князь о престоле, да только не с супругой богоданной, а с метреской. С Елизаветой Романовной. Почтения к ней ото всех великого требует. Утверждает, что будут все у её престола стоять, ей ручку, как великая милость, целовать. Не гневайся, государыня...
- Вот и отец его сколько лет о другой супруге мечтал, да не вымечтал. Не судьба ему. Что тут поделаешь, не судьба.
- Ты о чём это, государыня? Какой отец?
- Будто принца Голштинского не помнишь, как приехал в Петербург свататься, как батюшку слёзно молил не Аннушку - младшую цесаревну за него выдать.
- Это тебя-то, государыня? Что за диво! Какое сравнение у тебя со старшей сестрицей было. От тебя никто глаз отвести не может, а Анна Петровна и умница, и разумница, а красоты не дал Бог. Что ж тут будешь делать. Да погоди, погоди, государыня, странно как-то ты сказала: неужто принц тебе по сердцу был?
- А чем плох-то он тебе показался?
- Да не о том я, государыня. Как же ты виду никакого не подавала? Со всеми вроде веселилась. О предпочтении каком никто и мечтать не мог у тебя. Вот разве что Бутурлин Александр...
- Бутурлин это потом. Когда Аннушка с принцем в Голштинию отправились. А до того я и света в окошке за принцем не видела.
- Господи! Другой бы сказал, ни в жизнь не поверила.
- Верь не верь, теперь-то какая разница. А вот мог и у меня Пётр Фёдорович родиться. Иной раз раздумаешься и любую вину ему спустишь, всерьёз не разгневаешься - мысли донимают.
- Ну, принц-то о твоих мечтаниях не знал.
- Знал, Аннет.
- Как знал? Объяснение у вас, что ли, было?
- И не одно. Стереглись мы оба как могли. Свитские его помогали. В саду заставой становились. Когда надобно. Перемолвимся словечком-другим и врозь разбежимся. А сердце-то щемит, щемит, ночью сон гонит.
- Так не потому ли принц так долго в Петербурге прожил?
- И потому тоже. Всё надежды не терял: уж если не батюшка, то матушка покойница решение переменит. Матушка бы и переменила, да уж тут на часах Александра Данилыч стоял.
- И к чему ему было тебя обездоливать?
- Я здесь, Анетушка, ни при чём. Светлейшему надо было поскорее от Аннушки избавиться. Из границ наших российских её выслать. Ведь все знали: ей, ей одной батюшка державу завещал. Если б Федос преосвященный да кабинет-секретарь Макаров не словчили, завещания не припрятали, быть бы на престоле нашей Аннушке.
- Господи, голова кругом! Государыня, Лизаветушка, а Анна Петровна супруга-то своего богоданного любила ли?
- У неё спросить бы надобно. Никто из нас в жизни слова лишнего не говаривал. Только на мой разум, не хотела она его.
- Выходит, другого на уме имела?
- Чего уж покойницу тревожить: имела - не имела. О принце не думала - так прямо мне и признавалася.
- Как она, жизнь-то, повернуться умеет - хуже злой мачехи. Что ж теперь с Петра Фёдоровича-то спрашивать. Одно слово - нелюбимый.
- Вот глупость и сболтнула, Анна Карловна. Нужный он был, куда какой нужный в принцевом семействе, а это получше, чем любимый. Должно коронованное семейство наследника иметь - и весь разговор.
- Ой, правда, государыня, правда. Да и то сказать, матери-то наш Пётр Фёдорович не видал - при родах померла, а отцово воспитание, известно, доброте не учит.
- Да ладно тебе, графинюшка, в рассуждения пускаться. Глядишь, с лица спадёшь, румянца лишишься. Пожалеешь, да поздно будет. Лучше скажи, как там моя крестница? Ведь она с великой княгиней дружбу водит. Часто ли в Ораниенбауме бывает?
- Не часто. Распри у неё с крестным, с великим князем. Катерина Романовна у нас строптивая. Любому свою правду в глаза сказать норовит. Великий князь по крестному родству всё ей спускает, иной раз лишь скажет, чтоб слишком далеко не заходила, вот тогда она там и перестаёт бывать.
- Да уж с воронцовской породой не больно сладишь. А как она ладит с сестрицей Лизаветой Романовной?
- Воюет, государыня. Требует, чтоб я с Лизаветой поговорила, да и Михайле Илларионовичу покою не даёт: пусть пристыдит, на место поставит. А Михайла Илларионович без твоего указу за дело такое браться не хочет. Вот мне и велел у тебя доведаться.
- Не надо ему, канцлеру, в такое дело мешаться. Пусть в своём котле сами варятся.
- Как ни говори, государыня, а всё семейству нашему неприятно. Стыд один. Может, выслать Лизавету Романовну в деревню куда? Чтоб Роман Илларионович к себе дочку забрал?
- Бог с ней, Аннет. Так-то ведь на виду да на слуху все, а то иную зазнобу племянничек заведёт, к ней и подступу не будет. Крестница-то моя, говоришь, спуску ему не даёт?
- Не даёт, государыня. Да вот только с великой княгинюшкой всё шепчется. В покоях им неспособно, так теперь в саду уединиться норовят. Невашин сказывал, по аллеям ходят, за ручки держатся. Чисто подружки какие. Да и то сказать, в саду не в пример лучше, чем в солдатских палатках.
- Каких ещё палатках - час от часу не легче!
- Неужто не доносили тебе, государыня? А как же! Пётр Фёдорович последним временем распорядился все церемонии придворные в особых палатках проводить. Духота, вонь, даром что по стенкам всё зелёными ветками изукрашено.
- Свинья грязь всегда отыщет, ничего не скажешь. А о чём Катерина Алексеевна с крестницей толкуют, не известно ли?
- Как не известно! О книжках французских новомодных. Филозофических! Не знаю, откуда великая княгиня оные получает, а Катеньке, сама знаешь, Иван Иванович присылает.
- Пусть присылает, лишь бы меня науками своими донимать не вздумал. Ох уж этот мне Шувалов!
* * *
К.Г. Разумовский, Г.Н. Теплов
Всем известно - не ладит Кирила Григорьевич Разумовский с Петербургом. Не то что не ладит, лишних встреч с императрицей не ищет. Недомогать стала, больше к придворным присматриваться. Былому красавцу, что когда-то чуть великой княгине голову не вскружил (а может, и вскружил - кто знает!), ненароком приволокнулся, каждое слово в строку ставить стала. И то верно, братец старший уже не в чести. Давно покои свои дворцовые Шувалову уступил - заступиться в случае чего некому.
О загородном доме давно позаботился, хоть природа петербургская и не по сердцу. От сырости ёжится, от ветров лютых и вовсе из дому не выходит. Зато в оранжерее всегда посидеть любит. Слуги знают - тревожить нельзя. Но тут случай особый: как на пожар Григорий Николаевич Теплов из Петербурга собственной персоной примчался. Лицо озабоченное:
- Кирила Григорьевич, батюшка, насилу тебя сыскал. Ишь в какую чащобу да духотищу забрался - не докличешься!
- Да ты что, Григорий Николаевич? Что за спех за такой! Часу не прошло за обедом вместе сидели. Какая надобность такая?
- Ехать, батюшка, надо. Бесперечь в Петербург ехать.
- Случилось что? Зачем мне Петербург?
- Случилось, Кирила Григорьевич, - нарочный прискакал. Государыне императрице плохо.
- Как плохо?
- Думали, кончается. Восьмого, вишь, сентября как в припадке зашлась, без малого всю ночь в чувство привести не могли. Глаза закатились - белки одни видны. На губах пена. Кровавая.
- О, Господи! С чего это? Огорчение какое?
- Да мало ли их в жизни огорчений-то. Из них одних жизнь человеческая соткана. Тут, батюшка, другое: не пришёл ли нашей государыне срок? Судьбу-то не обманешь. Хоть какого молодого аманта ни заводи, только век укоротишь.
- Брось, Григорий Николаевич, не нашего ума это дело. Главное - дальше что?
- Известно, что. Каждый по своему разумению поступать кинулся. Кто поглупее - в слёзы, кто поумнее - нового хозяина искать. Мой корреспондент доносит, что канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин в войска, что в Польше стоят, приказ послал действия военные приостановить. И ещё - с великой княгиней связался. Её руку держать решил.
- Ну, эта лиса не промахнётся. Знать, впрямь дела у государыни матушки плохи.
- Плохи, граф, плохи. Да вы не торопитесь, я уж прислуге приказ отдал собираться да лошадей закладывать. В такой час гетману всея Малороссии никак не мочно в стороне оставаться.
- Не заторопился ли, Григорий Николаевич? Если так рассудить, не стара государыня - может всё и обойтись.
- Да что же это, батюшка, лень прежде тебя родилась, что ли? Видно, забыл, когда родительница государыни нашей преставилась: сорока трёх годков.
- Ну, о государыне Екатерине Первой какой толк: отчего померла, когда помирала, теперь не дознаешься. Верно одно: своего века не дожила.
- О конфетах меншиковских думать изволите?
- А хоть бы и о них.