Иваницкий по праву мог похвалиться бойцами своего взвода. Это они под носом у фашистских снайперов соорудили дзот, и теперь из него просматривается все озеро. На этот дзот, выдолбленный в гранитной скале, враг бросил сотни мин, и все без толку. Могли что-то сделать снайперы, и то лишь со стороны озера. Но снайпер в лодке - сам уже мишень. Бойцы Иваницкого, как и сам командир, с выдумкой…
5
В синих сумерках скрытно отряд выдвинулся к переднему краю. С каменистого склона высоты знакомо постреливал наш пулемет. Стараясь его найти, с западного берега, из темноты елового леса, фашисты щупали высоту. Трассирующие пули, рикошетя, растворялись в небе, словно сгоревшие звезды.
Обещанный капитаном Анохиным туман дымом слоился повсюду. Он уже с одной стороны поглотил берег, заросший осинником, а с другой - упирался в возвышенность, поднимаясь, как тесто на дрожжах.
Вперед ушла разведка, за ней - вся колонна. Замыкал ее взвод лейтенанта Лободы.
Туман все сгущался. Каждый видел только спину впереди идущего. Ноги проваливались в мох. На траве и на деревьях лежала обильная роса. От нее, как из глубокого колодца, несло холодом.
Наш пулемет работал усердно. Сначала он слышался сбоку, потом сзади. Чем дальше отряд углублялся в туман, тем стрельба была все тише. Некоторое время она служила ориентиром.
Болото не кончалось. Все чаще попадалась открытая вода, и бойцы перед собой разгребали вязкую вонючую тину. Вода пузырилась. Дух забивал запах болотного газа. Свернув с тропы, политрук наблюдал, как идут бойцы. На плечах ручные пулеметы, на груди карабины, и у всех за спиной вещевые мешки, набитые патронами, гранатами, сухарями, пшенным и гороховым концентратом.
Прошагал, сутулясь, Иваницкий. Он нес два вещмешка, и оба, судя по тяжести, с патронами. Лейтенант остановился, мягко улыбнулся:
- Километров пять отмахали… Хорошо бы так до самого места.
- Не получится, - шепотом ответил политрук. - Впереди - Шуя. Придется вплавь.
- Ничего…
И снова пробивали тропу, преодолевая болото. Разведчики довольно легко находили метки проводника, и отряд продвигался, не встречая особых препятствий.
Переправа была первым испытанием. Здесь ширина реки каких-то десять-пятнадцать метров, глубина где два, где два с половиной, но течение стремительное, крученое. Тут даже без груза плыть рискнет не всякий!
Река, ударяясь о валуны, издавала шум, но не такой, чтобы можно было действовать без опаски. Откуда-то тянуло дымом горевших сосновых поленьев. Там, видимо, была ночевка, а значит, и часовые. Каждый посторонний звук для них - уже тревога.
Кургин переплыл речку вместе с разведчиками, но тут же вернулся обратно. Не выжимая одежды и не чувствуя холода, лег на траву, замер: он прислушивался. Его смущал дым. Костер был где-то поблизости, на опушке невидимого в тумане леса.
- Неужели проводник ошибся?
- В выборе переправы?
- Именно.
- Но метки вы нашли?
- Да.
- Тогда будем переправляться, - твердо сказал политрук. Проводнику, присланному Центральный Комитетом комсомола республики, нельзя не доверять.
- И все-таки… - Кургин колебался. Он, дважды преодолевший реку, остро чувствовал опасность. С напряжением бывалого охотника прислушивался к тому, что делалось в лесу, откуда тек тревоживший душу смолистый дым. Перемешанный с туманом, дым растекался по реке, словно напоминал, что враг - рядом. Кургин шевелил ноздрями, принюхивался.
- Чуть ниже - там должно быть мельче, - говорил он одними губами. - Может, сползаем?
Предложение показалось неожиданным, но вполне логичным: уж коль сомневаешься в проводнике - проверь сам.
И они поползли. Зыбкий травянистый берег качался, как будто покоился на пористой резине. Потом стал тверже, пошли мелкорослые осинки, попадались березки и даже замшелые камни. Здесь было сухо, но и туман реже. На мгновение даже почудилось, что впереди, на камнях, там, где река круто заворачивала к сопке, вспыхнула фара. А ведь никакой автомашине туда не взобраться!
- Костер, - шепнул Кургин. - Прямо на берегу. Вот наглецы. Жгут как у себя дома.
Солдаты в черных распахнутых шинелях обступили огонь, вытягивая над пламенем руки.
- Слышишь?
Напрягая слух, политрук уловил звуки, напоминавшие томную, тоскливую мелодию.
- Улавливаешь? Губная гармошка. Порядок…
Кургин был доволен. Играют: значит, не опасаются.
Тем временем Иваницкий и Лобода шестом прощупали дно реки. Глубина оказалась разная: у левого берега - два с половиной, а то и три метра, у правого - отмель. Подрагивая плечами, чтоб согреться, лейтенант Лобода уже объяснял:
- Если хорошенько оттолкнуться, то нырнуть не успеешь, как течение тебя вынесет на мелководье, а там - еще толчок… Дно, ребята, каменистое, но скользкое.
Слушая нехитрую инструкцию командира взвода, политрук вмешался:
- Вы ничего не сказали о сапогах. Их можно использовать как поплавки.
- Верно, товарищ политрук. Учтем.
Идея с сапогами-поплавками очень древняя. Отец Колосова участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве. На пути наступающих неожиданно оказалась речка. И неширокая вроде - сажени четыре, - а глубина достаточная, чтоб захлебнуться. Как на беду, добрая половина пластунов, которыми командовал прапорщик Антон Колосов, не умела плавать. И вот тогда кто-то из солдат надоумил снять сапоги и набить их сухим сеном. Благо рядом - луга, а на лугах - копенки. Пластуны, подвязав набитые сеном сапоги, дружно форсировали речку - помогли русской коннице ударом с тыла…
Здесь, у реки, сена не оказалось, и сапоги набили влажной от росы травой.
Кургин и в третий раз вошел в реку. За ним начал переправляться взвод сержанта Лукашевича.
Пригибаясь под тяжестью груза, бойцы осторожно ступали в воду, и стремительное течение сносило их на отмель. С берега политрук следил за переправой, присматриваясь к людям. Ловко плыл пулеметчик Аршинов, за ним старался не отставать Ямпольский. Вот показалась белобрысая голова Сурика. Боец почему-то без пилотки. Меломедов и Шилов работали вдвоем. Шилов то и дело нырял, толкая головой Меломедова. А тот с округленными - не иначе как от страха - глазами беспомощно хватал воздух.
"Да он же не умеет плавать! - мелькнула тревожная догадка. - Вот тебе и спортсмен!" Плавал Меломедов неважно, зато - политрук в этом уже убедился - отлично стрелял из пулемета. А с Шиловым, который сейчас его спасал, они познакомились только вчера вечером. Течение вынесло бойцов на песчаную отмель. Меломедов, держась за Шилова, тяжело брел к берегу.
Проследив еще, как справляются с потоком Забродин и Пятак, политрук отошел от реки, прислушался. Река, омывая валуны, издавала шум водопада. "Проводник, наверное, это учел", - подумал с благодарностью и вспомнил его сильные руки лесоруба. Как легко ударил он финкой по ветке, сделав зазубринку, словно мотылька нарисовал.
Своей очереди дожидался взвод Иваницкого, и политрук уже в насквозь мокрых сапогах направился вверх по мелкорослому осиннику. Маскироваться ребята умели. Он заметил их, когда чуть было кому-то не наступил на ноги. Бойцы лежали голова к голове. О чем-то шептались, политрук лег рядом с Иваницким.
- Готовы?
- Готовимся, товарищ политрук.
По строгим, сосредоточенным лицам политрук догадался: он прервал какой-то важный разговор.
"Нашли место, - подумал было с упреком. - В ста метрах - немецкий сторожевой пост, в лесу - ночевка: батальон, но, может, и полк. А здесь лейтенант Иваницкий устраивает собрание".
- О чем толкуете?
- О главном, товарищ политрук, - ответил Иваницкий. - О поведении при переправе. Решили: если тонешь, тони молча, но не выдавай отряд.
- И товарищи с этим согласны? - спросил политрук.
- Да.
- Похвально. Но умирать нам нельзя. Нас ждут с победой.
Казалось неправдоподобным, что лейтенант Иваницкий, такой веселый и жизнерадостный, с румянцем во всю щеку, мог произнести слова о смерти. Уж кто-кто, а он со своими бойцами не оплошает. Его комсомольцы, мокрые, продрогшие, лежали плечо к плечу.
Комсорг Арсен, сын партийного работника из Армении, шепнул политруку:
- Комсомольцы решили правильно. Мало ли что может случиться…
Он говорил, а сам слушал тишину, хрупкую, как стекло, и ненадежную, как подгнившее дерево.
- Верно, случиться может всякое. На то и война, - поддержал его политрук. - Важно, вы свою задачу понимаете… А сейчас - к реке.
Привычно нагибаясь, он первым спустился к холодной, дымящейся воде.
У переправы дежурила четверка из управления: тонкий, как былинка, Кирей, не по возрасту солидный Давыденко, спокойный до сонливости Тюлев и… кто же еще? Четвертого на берегу не оказалось.
- Почему втроем?
- Четвертый - Сатаров, он там вот… - Давыденко показал на серое пятно противоположного берега.
По тревожным глазам бойца политрук догадался: с Сатаровым что-то стряслось. А что?
- Докладывайте.
- Он, товарищ политрук, ранен, - вместо Давыденко признался Тюлев.
На противоположном берегу туман лежал пластами, как старая вата. Где-то там Сатаров…
- Когда он ранен?
- Вчера вечером.
"Что за чушь?" Вчера вечером он посылал его в штаб за почтой.
- Его, товарищ политрук, осколком в такое место… Теперь долго не будет садиться.
Тюлев говорил, а глазами зорко следил за переправой.
- Почему же он не доложил вчера?
- Это же Сатаров, - усмехнулся Тюлев и вяло, как вытащенный на берег сом, пошевелил толстыми губами.