- Вот и расчудесненько! А теперь, пожалуйста, перепиши своей рукой эту бумагу. Не бойся, простая формальность, должны же высокие договаривающиеся стороны иметь твердые гарантии. - Капитан положил перед женщиной лист плотной бумаги, присел рядом с Маргаритой на табурет, легонько приобнял за плечи. Маргарита не отстранилась, часто задышала от волнения: мужское прикосновение было приятным и неожиданным. Маргарита послушно взяла листок с заранее написанным текстом: "Я, Маргарита Клейнмихель, добровольно обязуюсь сотрудничать с органами НКВД, сообщать им о любой враждебной деятельности, направленной на подрыв советского государства, а также буду сообщать об известных мне фактах вредительства и разглашения военной и государственной тайны. Моим псевдонимом будет… - Маргарита подняла удивленные глаза на капитана. - Простите, гражданин начальник, я не совсем понимаю… псевдоним.
- Ну, это вроде прозвища, твоя тайная фамилия, о которой буду знать только я. Сама посуди, не можем мы в документах особой важности называть истинные фамилии патриотов. К примеру… Эти сведения доставила в органы безопасности гражданка Клейнмихель. Абсурд. Тебя как в детстве дразнили? - неожиданно спросил Кушак.
- Дразнили? - Маргарита нахмурила узкий лоб. - Я однажды пирожными объелась, пришлось промывать желудок. Потом девчонки меня дразнили "коврижка-трубочка".
- Ну, это звучит несерьезно, слащаво. Предлагаю взять псевдоним "Волжская". Маргарита Волжская. Жила на Волге, вполне правдоподобно. Согласна?
- Правда, звучит красиво, как у настоящей артистки. Какой вы умный!
- Не говори глупостей! Запомни псевдоним и своей рукой впиши в обязательство о сотрудничестве. Вот так, хорошо, все свои донесения отныне подписывать надо только так. И дальше. Если я расскажу кому-либо о сотрудничестве с органами, пусть меня постигнет суровая кара и презрение трудового народа. Все!
Маргарита, немного поколебавшись, взяла ручку с пером "86", обмакнула ее в чернильницу-невыливайку и стала переписывать готовый текст. Дело это давалось трудно. Женщина приостанавливалась, вытирала обильный пот с лица, тяжело вздыхала, отрешенно смотрела куда-то мимо плеча насторожившегося капитана. И когда поставила свою подпись, качнулась, будто кто-то незримый сильно толкнул в грудь, осуждая за постыдное содружество. Больше не сомневалась ни на йоту: все, включая пропажу злосчастного куска, было подстроено чекистами, капитаном. Однако, поразмыслив немного, Маргарита поняла, что пока не свершила ничего постыдного. Наоборот, свершенное даже подняло ее в собственных глазах. Ее, простую продавщицу, которую многие в бараке за человека не считают, органы, а у их сотрудников глаз острый, выделили из толпы, заметили в ней особые склонности, чего не желают замечать соседки по нарам, которые часто над ней насмехаются, называют "жалкой торговкой", "жирной вонючкой". "Ничего, ничего, - подбодрила себя Маргарита, - теперь вы у меня попляшете".
Капитан Кушак, не скрывая удовлетворения, бережно спрятал обязательство Маргариты Волжской в стол, закрыл ящик на ключ, затем сходил в коридор, набрал чайник воды, поставил его на электроплитку. Вода вскипела удивительно быстро. Затем мнимый начальник режимной зоны и новоявленный осведомитель дружески посидели за столом, естественно, при закрытых дверях, выпили по кружке вкуснейшего чая со сгущенным молоком, от которого Маргарита успела отвыкнуть. Ее разморило, как от крепкого вина. Начальник собственноручно намазал кусок хлеба толстым слоем американской свиной тушенки, протянул Маргарите: "Ешь, не отказывайся". И снова они повели разговор, шел он обо всем и ни о чем. Правда, Маргарита сразу уловила интерес капитана к старосте барака фрау Ряшке и к длинноногой Анне. Капитан как бы невзначай спросил: "Не могла ли Анна украсть ее мыло?" Маргарита неопределенно пожала плечами: "Нынче за родную мать нельзя поручиться".
- Очень разумно рассуждаешь, гражданка Волжская, - встал из-за стола капитан, принялся убирать посуду и остатки еды, - иди в барак. Запомни: встреч со мной не ищи, на людях делай вид, что боишься или даже ненавидишь меня. И последнее. Не делай никаких записей, все сведения держи в уме, учись примечать любые мелочи. Например, кто-то во время работы отлучился на пару минут, кто-то тайно шептался с подругой, попробуй узнать, о чем шептались? Особенно, Маргарита, поглядывай на конвейер сборки. Мы поставим тебя ближе к контролю военпреда.
- А что можно сделать на конвейере? - простодушно спросила Маргарита.
- О, для врага конвейер - золотое дно. Смотри, чтобы вместо взрывчатки не подсыпали чего иного - песок, опилки. Словом, мы с тобой должны о врагах и саботажниках знать все. А теперь, - капитан подал ей мокрое полотенце, - натри посильней глаза, будто ты у меня не чай пила, а рыдала, и шагай. Чтобы не пало на тебя подозрение, пригласи сюда Анну Пффаф.
Длинноногая Анна Пффаф робко, бочком вошла в комнатушку капитана. Она уже начала дремать, когда пришла зареванная Маргарита и передала ей приказ начальника. Приводить себя в порядок умышленно не стала да и боялась задержаться: капитан - человек непредсказуемый, зарычит, упечет в карцер. Вошла, на ходу застегивая кофту.
- Вы меня звали?
- Садись, вот сюда, на стул. Он еще теплый, нагрела своим задом Маргарита, дал я ей мыла, теперь орать на весь барак не захочет. - Анна не узнавала капитана: часа полтора назад был туча тучей, рычал на всех, бросался с кулаками, а тут вдруг заулыбался. Подошел к ней вплотную, осторожно дотронулся до расстегнутой кофты - пуговичка держалась на одной ниточке, никак не застегивалась. - Ну и сиськи у тебя, Пффаф, жить бы тебе в Германии, лихо плодила бы белокурых бестий на радость Гитлеру.
- Зря оскорбляете, гражданин капитан, - смело отпарировала Анна, - ради этого комплимента меня вызвали? - В ней вдруг вспыхнула острая злоба, которую не всегда сумела сдерживать, ибо прекрасно понимала: женщине с такой внешностью, как у нее, тяжко придется в ссылке, фигура, лицо, длинные ноги, наверное, и в аду будут привлекать сластолюбивых чертей. И одно правило она давно усвоила: если мужчина, будь он самым грозным начальником, начинает разговор с комплиментов, гроза пройдет стороной, хотя, конечно, вызов к капитану никогда не сулил добра. Анна имела опыт общения с ухажерами разных рангов и разных сословий, знала, какое впечатление производит на мужчин, умела оценивать даже их взгляды, хорошо изучила их психологию и была в состоянии безошибочно определять, что последует за разговором - мужские ухаживания походили на забавную игру, в которой только одна сторона знала, чем игра завершится, но то было в вольной жизни, когда легко и просто "отшивала" кавалеров. Но капитан был ей непонятен, и посему с ним нужно было ухо держать востро.
- Ладно, оставь свои античные формы при себе. Скажи лучше: ты украла хвойное мыло у Маргариты Клейнмихель? - Капитан прищурился, включил настольную лампу, направил свет в лицо ссыльной.
- Это она вам нажаловалась? - опешила Анна и покраснела до корней волос. Единственное, чем гордилась на воле и тут, в ссылке, что за двадцать шесть лет к ее рукам не прилипло ничего чужого. Работала директором дома культуры, подписывала документы, имела наличными большие суммы во время гастролей, но, боже упаси, никогда не присвоила и рубля.
- Нет, - поспешил исправить оплошку капитан, - Маргарита не знает имени воришки, зато я догадываюсь.
- Вы, как Шерлок Хомс, но… догадка еще не доказательство, - уже более спокойно отпарировала Анна, а этой толстухе я при случае уши оборву.
Анна понимала, что в таком тоне разговаривать с начальником зоны не положено, однако никак не могла перейти на униженный тон.
- Ладно, не кипятись, я пошутил. - Он вновь подсел к женщине, расстегнул вторую пуговичку на кофте, просунул ладонь, с опаской положил ее на затвердевший сосок. Анна замерла, чувствуя, как рука скользнула вниз, к животу.
"Значит, и этот - обыкновенный кобель, как все мужики"! - горько подумала Анна и резко отстранилась, рука капитана сама собой выскользнула из кофты. Он сразу посерьезнел, сел за стол, нахмурил брови. И Анна теперь окончательно поняла: "Этот непредсказуемый военный не станет добиваться ее любви, он ведет какую-то свою, более далекую и более опасную, чем обыкновенные приставания, игру, нарочно пытается рассердить, вывести из равновесия."
- Брать чужое - это не для меня, - более миролюбиво проговорила Анна, - даже чужого мыла не возьму. Вы, наверное, по иному делу вызвали?
- Сижу один, как медведь в берлоге, - ушел от прямого ответа капитан, стараясь не встречаться с женщиной глазами, стыдно было за нелепый жест, - холодно и скучно. И парадокс: военный человек, мужчина, можно сказать, в соку, и один, а за стеной - бабы на любой вкус.
- А я здесь причем? - вновь взъярилась Анна, никак не могла дождаться правды. Ее не обманешь, говорил капитан неубедительно, явно тяготясь чужой ролью, была уверена: Кушак не создан для амплуа женолюбца. Говорил о женских чарах, а лицо - твердокаменное, смотрит мимо ее плеча.
- Ты ни причем, я ни причем, … женщина с такой внешностью даже в ссылке не должна ворочать пудовые болванки, хотя и является лично моим кровным врагом. Прикусил губу: "Ох, уж эти начальники! Будь моя воля, вывел бы их в расход за то, что нарушают завет железного Феликса, марают руки о вражью грязь!"
- Это верно, - невольно встрепенулась Анна, - руки отваливаются. - Она легонько потрясла тонкими пальцами. - Прежде-то я на пианино играла, а тут …нет ли у вас, гражданин начальник, работы в детском садике, в яслях? Я добросовестная, детишек обожаю.
- А зеков с "длинными "сроками не обожаешь? - скривил тонкие губы капитан. - Могу к ним в подмогу направить. Но … мне почему-то захотелось помочь тебе. - Забарабанил пальцами по кромке стола.