7
От сторожки Астапа до больницы, если идти напрямик через лес, километров девять или десять. Надя знала тут каждое местечко, каждую незаметною тропинку. Немного пришлось задержаться у лесной дороги, которой немцы широко пользовались, как и шоссе, пока не наладилось движение поездов на железнодорожном мосту.
Доктора она не застала в приемной, здесь была только Любка, разглядывавшая пестрые плакаты, присланные из городской управы. Заметив Надю, она бросилась ей на шею, обнимала, целовала, засыпала бесчисленными вопросами;
- Ну как, Надечка, добралась до дома? Где живешь? Что делается дома?
Еле освободилась из ее объятий Надя.
- Подожди, после расскажу. Мне доктор нужен.
- Зачем он тебе сдался или отец заболел? Теперь к Артему Исаковичу и не подходи: ходит надутый, сердитый, то одно ему не так, то другое. На меня аж рычит, как не съест.
- Помощница ты ему, видно, не ахти какая. Знаю я тебя.
- А что мне? Кланяться ему в ноги, что ли? Работу я всегда найду.
- Теперь?
- А что теперь? Лишь бы охота. Так расскажи, Надечка, что там в институте делалось? Где наши хлопцы?
- Подожди, подожди немножечко. Я загляну к тебе, как побуду у доктора.
Артема Исаковича она застала на квартире. Он сразу узнал ее, обрадовался, быстро поднялся ей навстречу из кресла.
- А-а… золотые конопельки!
И рассмеялся, глядя на нее поверх старых очков. Какие хорошие, теплые слова "золотые конопельки"! Так звал ее старый доктор в прошлом году, когда проходила она летнюю практику в больнице.
- Что же это я, однако! - В глазах доктора постепенно исчезали смешливые огоньки, он смотрел уже на нее утомленными глазами, в которых была обычная человеческая грусть.- В сантименты с тобой ударился. А ты, видно, по делу? Может, на практику снова? Какая тут, к дьяволу, практика, если все идет лихо его знает куда, если одна теперь только забота…
Он говорил и всматривался в ее глаза. Не каждому скажет он такое.
- Нет, не на практику к вам пришла. Сама понимаю. Пришла по другому делу.
И вдруг каким-то изменившимся голосом, тщательно выговаривая каждое слово, она спросила:
- Нет ли у вас, господин доктор, нашатыря?
- Что, что ты сказала? - переспросил доктор, снимая и вновь надевая очки.
- Нет ли у вас, господин доктор, нашатыря? - повторила она слово в слово свой вопрос.
- А-а! Вот что! - Доктор почесал за ухом, рассмеялся.- Есть!
И бросился к дверям, закрыл их.
- Так ты от него? Ах ты, лесная букашка! Ну, рассказывай, рассказывай, что у вас там делается, в лесном царстве?
- А я ничего не знаю, Артем Исакович. Живу дома. Мне вот поручил дядя Мирон, чтоб узнала, как поправляются люди, что вы думаете делать с ними, когда придет время выписывать. Это о красноармейцах спрашиваю…
- А я, признаться, и не задумывался над этой проблемой… Некоторые уже выписались… Ну, через своих людей направил их кое-куда на работу.
Надя пробыла у доктора еще с полчаса, передала ему все поручения Мирона, договорилась о порядке присылки людей, о деревнях, в которых они могут проходить предварительную проверку,- ведь всякие люди попадаются, о медикаментах - их надо заготавливать заранее. Посоветовалась еще относительно лечения руки больного, за которым приходится ей присматривать, взяла кое-что из медикаментов, распрощалась.
Доктор был радостно возбужден. Не забывает он хороших людей и о нем не забыли.
- А с Любой ты встречаешься?
- А что?
- Ей ни-ни… ни слова. Ветер. Так и свищет! - и выразительно постучал пальцем по лбу.- Так и свищет!
- Не беспокойтесь, Артем Исакович. Я знаю. Она зашла к Любе. Та снова бросилась к ней с расспросами. Потом сама рассказала, что делалось тут в эти дни.
- Ужас! Но это только вначале, а потом уже не страшно. А недавно больницу перетрясали. И меня напугали. Да офицерик был, лейтенантик такой - помнишь Гришу, на него немного похож,- ласковый такой, обходительный. Доктор кричит, злится, чуть не с кулаками на меня бросается, а лейтенантик улыбается и мне подмигивает. А недавно я в городе была. Что там делается, сразу не разберешь. Знакомые все поразбегались, редко кого встретишь. На улицах пусто. Только солдаты и офицеры. Я даже в комендатуру попала, вот было смеху!
- Как это, "попала"?
- Просто… Иду через рынок, и вдруг такая суматоха поднялась. Или бандитов каких ловили, не иначе из тюрьмы кто-нибудь убежал… Потеха! Кричат, шумят. Народ - кто куда. А вдоль улицы стрельба. Потом бегут солдаты. Один из них меня за руку - цап! Я, долго не думая, как закачу ему оплеуху, кричу: что ты ко мне пристаешь? А он разозлился и снова меня цапает, чуть рукава от блузки не оторвал. Ну, я бы с ним расправилась, если бы другой не подскочил. Потащили в комендатуру, полный двор людей навели. Вижу, тут же этот лейтенантик суетится, который в больнице был.
Злой такой, свирепый, и не подходи! Я сразу к нему, Да еще как набросилась! Сначала не узнал, а потом посмотрел да как начал хохотать! Привел меня в комендатуру, воды дал, чтоб успокоилась. А потом еще прощения просил, что вышло такое неприятное недоразумение. Хорошее, говорю, недоразумение, приличную барышню да так унизить, оскорбить! Еще раз попросил извинения. Не плохой вообще хлопец, и деликатный и внимательный. Если бы все немцы были такие, с ними можно бы жить по-человечески… Еще меня с другим офицером познакомил. Тот самый главный, комендантом у них. Серьезный такой, важный, но со мной тоже приветливо обошелся. А молодой, зная, что я кое-как могу по-немецки говорить, приглашал на службу. Там они управу организовали, работники требуются. - Пойдешь?
- Подумаю… Может, и пойду. Очень уж у нас скучно, ходишь, на лес глядя. Какое веселье среди больных? - Значит, пойдешь на немцев работать? - А здесь разве не на немцев работаем? Теперь больница под немецкой властью, вон и бумагу прислали из управы, чтобы со всякими делами туда обращаться. Еще списки требуют: и на служащих, и на больных, разные сведения. Работы мне - не оберешься. А там и вся-то работа что регистраторшей сидеть. Свободного времени хоть отбавляй. А при чем тут немцы? Я на себя теперь работаю и там буду на себя работать…- Она говорила уже без прежнего жара, не то оправдываясь, не то сомневаясь в своих доводах, и в голосе чувствовалась необычная для нее озабоченность.- При чем здесь немцы? Они сами по себе, а я сама по себе… Работать же нужно.
- Правильно, Люба, работать нужно. Работа человека не портит. Смотря только какая работа?
- Вот и я так думаю… Чего мне сидеть в этом лесу? Придет осень, здесь хоть волков гоняй. И вдруг повеселела, оживилась:
- О самом главном я и забыла рассказать. Помнишь Веру Смолянкину? С четвертого курса? Ну, возле которой парни так и увивались, а она хоть бы глянула на них. Гордячка такая. Серьезная и умная, ничего не скажешь, профессор советовал ей в аспирантуре оставаться после института. Так вот встречаю я эту Веру в комендатуре…
- Тоже пригнали?
- Нет. Работает там, переводчицей у них служит. Если к прежней болтовне Любы Надя относилась не очень внимательно, ведь та могла молоть всякую чепуху с утра до вечера, то эта новость больно кольнула сердце, встревожила.
- Постой, постой! Ты в самом деле видела ее? В комендатуре?
- Ну вот еще, обманывать тебя буду! Видела, разговаривала.
- Что же она говорила тебе?
- Да что она может сказать? Работает, и все. Должен же человек какую-нибудь работу иметь, да еще в такое время. С головой девушка, а головой, такую должность занять!
- Завидуешь, Любка?
- А что ты думаешь?
- Та-а-ак, Любочка…- Надя встала, чтобы распрощаться.- Всего хорошего, может, еще встретимся.
- А ты заходи, в самом деле заходи - тут погибнешь от тоски. А если я в городе буду, тоже заходи. Новостей теперь что ни день - не оберешься.
- Может, и зайду. Ну, прощай.
Неприятное, тревожное чувство не покидало Надю всю дорогу.
8
Вскоре в лесной сторожке Астапа снова стало тихо, спокойно.
Андреев и Мирон покинули гостеприимную хату, когда в ближайших деревнях слишком часто начали шнырять гитлеровцы, поставили старост, нагнали полицаев. А староста Сипак - он сразу пошел в начальники, как только появились немцы в колхозе,- прислал посыльного к Астапу, чтобы прибыл он в зареченский колхоз. Астап посоветовался с Мироном.
- А ты сходи. Послушай, чего он там хочет. Сипак встретил Астапа официально, в помещении бывшей колхозной, канцелярии, пригласил сесть.
- Давненько мы с тобой, Астап, не встречались.
- Да, срок немалый, Матвей, годы не ждут, идут и идут.
- Правильно говоришь, идут и идут. А мы стареем понемногу. Я как услыхал, что ты на прежнем месте, даже повеселел, обрадовался. Вот думаю: человек серьезный, держится своего места, как тот дуб около дороги. Люди суетятся, все им мало, каждому хочется выше других стать. До того распустился народ в наше время, что неведомо, чего он наконец и хочет? Он хочет, чтобы все были равные! А нет того, чтобы человеку своего держаться. Нажил что-нибудь и держись его, не лезь куда не нужно. А ты, я вижу, кем был, тем и остался. Это нужно уважать. Таким людям должен быть почет. И мы будем уважать таких людей.
- Кто это "мы"?
- Немецкая власть, значит. Власть нового порядка.
- Ага… Вот оно как! А я думаю, к чему ты все это говоришь? Не пойму никак.
- Дело тут ясное.
- Да, конечно. И я понимаю. Видно, ты хотел что-то сказать мне, если нарочно человека прислал?
- Есть, есть дело к тебе, и важное дело, можно сказать, государственное. Ходят ли у тебя по лесу эти самые… разные…
- Как же не ходить! Ходили и ходят. На то и лес, чтобы ходили по нему.