Он понимал, Каракулиев Иса, что дела его плохи и, по сути, дни сочтены. Но вот не всегда только утром он мог припомнить, что же случалось с ним ночью: как удлинялись носы человеческие и подбородки, стоило лишь ему задержаться взглядом на чьем-то лице, все начиналось именно с этого, а затем расплывались рты и хищно блестели зубы, и он видел перед собою заросшие кроваво-красные пасти; они хрипло ворчали, чаще о том, что хорошо бы поесть, - тут и самому приходила на ум еда, хотелось жирной животной пищи так сильно, что казалось, всю свою жизнь он питался одною травой, но сейчас вот его постигла наконец неодолимая участь хищника; мерзкая трава иссыхала, шелестела в желудке - и тогда он торопливо выбирался из палатки наружу и среди ночи слонялся по лагерю в поисках пищи, тревожа дневальных и спрашивая у них, где можно ее найти; так добирался он до окраины лагеря, а там, на отшибе, под закопченной масксетью, где помещалась походная кухня, в темноте гремел крышками холодных котлов и, вымазывая одежду и ладони сажей, осторожно, не ощупь забирался в складские палатки или будил поваров и их тоже спрашивал диким шепотом: "Мужики, подавать что-нибудь есть?" Они хрипло матерились спросонья, и тогда он предлагал им курнуть или шел в парк, к боевым машинам; почти неслышно, точно змея, проползал под колючей проволокой ограждения, весь трясясь своим тощим телом и подвывая от страха: вот-вот получит в спину дурную пулю от часовых!.. Но все уже привыкли к таким похождениям, и часовые лишь еще глубже запихивались в бушлаты, негромко переговариваясь между собой: "Вон-вон, смотри! Таракан выполз на промысел..." - "Ага, вижу..." - "Может, шмальнем пару раз по колючке, чтоб аж падла усрался?" - "Не, не надо: разбудим всех, шуму будет... Пускай ползет". Но чаще всего часовые попросту спали, зарывшись где-нибудь в кузове с грязным бельем. Таракан быстрой тенью проскальзывал от машины к машине, задирал брезент тентов и мигом просовывался внутрь, рыскал по ящикам ЗИПов, в кабинах ворочал сидушками и обыскивал бардачки - всюду он шарил своими худыми руками, надеясь, что где-то в загашниках с прошлой боевой операции все же осталась пара банок консервов. Он не мог успокоиться, пока не находил их. И если пальцы его нащупывали наконец прохладное тельце цилиндрической формы, Таракан замирал вдруг, загадочная улыбка на миг освещала его вытянутое лицо, он торопливо совал консервы за пазуху и так же тихо возвращался обратно в палатку, а потом в темноте начинал поедать то, что добыл; рыбные или мясные консервы, гречневую кашу с тушенкой или перловую, вонючий паштет, - что именно, это не имело для него никакого значения, он ел одинаково самозабвенно все, что ни попадалось, любая пища возбуждала в нем страсть; ел он до помутнения, до тошноты, и, даже когда, усталый и одуревший, откидывался наконец на своем месте на нарах, ему все слышался скрежет алюминиевой ложки о жестяное днище, тут он забывался и видел перед собою ряды коряво вскрытых консервных банок, внутри которых что-то пульсировало - и сквозь причудливые извилины просачивалась темная кровь... Таракан понимал вдруг: да ведь это же человечьи мозги! - и тогда жалобными, протяжными криками он уже не давал никому заснуть до утра.
Таракан вступил на вершину последним. Остановился и сбросил с себя автомат, а поверх него еще ремень со штык-ножом и подсумком. Небольшая округлая площадка, метров восемь - десять в диаметре, была встоптана и вся сплошь изрыта. Связанные между собой углубления напоминали окопы; даже земля из них выбрасывалась ни куда попало, а была аккуратно уложена и примята в виде низеньких насыпей, вроде брустверов, как раз с той стороны, откуда поднимались солдаты. Подальше, в полузасыпанной ямке, виднелись остатки костра; Расул склонился над ними.
- Теплые еще... Только ушли... Ночевали здесь... Увидели нас и ушли, а то бы так и сидели.
- Разведка, скорее всего... - Сержант стоял над окопами, всунув руки в карманы штанов. - Да, точно, только ушли. Отлеживались здесь и смотрели на нас. - Семенов присел. - Точно!.. - Он смотрел в углубление - на песке даже не было от росы мелкой ряби, зато четко отпечатались в пролежинах складки одежды.
- Гады, они ведь видели нас! - Расул поднялся и перепрыгнул рытвину навстречу сержанту.
Тот задумчиво стоял над окопами, нервно кусая губы.
- Да, а мы идем, как на прогулке... - Теперь он увидел поперек насыпей узкие прорези - отпечаток оружия.
Бабаев сидел на корточках в стороне и напряженно следил за товарищами. Таракан неожиданно проявил интерес: молча спустился в крайнее углубление и, присев, стал осматривать брошенное тряпье.
- Что там? - спросил Расул и подошел к нему сзади.
- Да так, ничего нет, тряпки...
- Не трожь, вшивые!
Сержант обернулся. Он стоял на краю площадки, внимательно всматриваясь в сторону соседней вершины. Она была еще выше той, где они теперь находились, и связана с нею довольно крутым трамплинообразным гребнем.
- Ну-ка глянь, Расул, своим орлиным кавказским оком - там вроде шевелится что-то...
- Где?
- Вон! На самом верху!
- Черт его знает! - Расул поднял над глазами ладонь. - Бинокль надо, так не увидишь.
- Вроде мелькнуло что-то... - Теперь сержант осматривал гребень: нет ли следов? Следы как будто были, но не совсем ясно, куда они уводили... Может, и к соседней вершине. - Да, бинокль бы щас!
- Семен, почему они не стреляли по нам? - спросил вдруг Расул. - Ведь положили бы всех, к чертовой матери!
- У них другие задачи. К тому же они не слепые - видели, как батарея внизу разворачивается. Побоялись, решили тихо уйти... может, сейчас они как раз на той самой вершине, снова следят за нами...
- Ну и в рот им!.. Пусть смотрят! - Расул подскочил и выставил перед собою правую руку, перехваченную левой повыше локтя; сжатый кулак был адресован тому, кто на соседней вершине.
- Да брось ты, - сержант обернулся, глядя на то, что там делает Таракан.
Но Расул все не мог успокоиться:
- Нет, что-то не то! Они ведь запросто могли положить нас - всех до одного! И спокойно уйти... пока там прочухаются - на огневой... Они сто р-раз могли бы уйти!
- Не знаю... Да не боись ты, они вернутся еще. Подожди, к ночи вернутся, вот только стемнеет... Вообще-то их интересуем не мы - батарея. Но начнут с нас, это точно... За голову солдата-артиллериста им платят триста тысяч афганий...
- Нет, так не пойдет! Я хочу до дембеля дожить! Слышь, Семен?
Однако сержант лишь пожал плечами и повернулся спиной.
Таракан все сидел над тряпьем, что-то держал в руках и тайком рассматривал. Почувствовав взгляд на себе, он обернулся, заулыбался вдруг и, вставая, спрятал руку в карман,
- Что там, Иса? - Сержант медленно спускался к нему.
Худое лицо Таракана расплылось в слюнявой улыбке, тут же уступившей место испугу.
- Что там? - повторил сержант: Таракан молчал. - Ты что, с-сука...
- Да ничего там!.. Так, ничего...
- Ну-ка, дай, - Расул отодвинул плечом сержанта.
- Да вот! - выкрикнул, чуть не плача, Иса.- Вот! - Он вытянул из кармана потную руку, боязливо разжал кулак: на ладони у него лежал скомканный грязный лоскут.
- Что это? - спросил сержант.
- У-у, Сережа, это такой кяйф, - простонал Таракан, слюнявя размякшие губы. - Ты такого не курил никогда... - Он развернул осторожно тряпочку, в которой была завернута щепка с темным пухловатым наростом, вроде тампона, каким прижигают ранки на теле.
- Такого не знаю. Что это? - снова спросил сержант.
- Ух! Это такое! - Таракан смачно утерся, не отрывая глаз от руки. - Такое, бля!..
- План?
- Не-ет, это другое, кру-уче... Я щас покажу...
- Дай сюда! - Сержант мгновенно накрыл ладонью руку Исы и то, что там было, спрятал в карман. Повернулся спиной и направился к краю площадки. Расул отошел вслед за ним.
- Заче-ем, товарищ сержант?.. - Таракан все держал на весу свою руку и плелся вслед за сержантом.
- Отдохни!
- Отдохни, помрешь, - добавил сквозь зубы Расул.
- А-а-а! - истошно вскричал Таракан.
- Хорош дуру гнать, - обернулся Семенов.
Таракан замолк, но не унялся. Он подскочил сзади к сержанту и стал цепляться пальцами за плечо его и за руку, пытаясь вытянуть ее из кармана. Сержант повернулся и толкнул его в грудь.
- Не напрягайся, я же сказал!
Таракан бессильно опустился на корточки. Он смотрел на сержанта со злобой; потом, прищурившись, загадочно улыбнулся. Бабаев так и сидел в стороне, тыкая пальцем в песок.
Солнце было в зените. Над полями и склонами оно зависло ослепительным диском и светило жестоко, словно стремясь извести под собой все живое. Воздух нагрелся, и песок стал невыносимо горяч; попряталось все, что могло дышать и передвигаться. Даже вечно усталые сухопутные черепахи и холодные телом змеи и те углубились в темные норы, птицы покинули бесцветное небо - все скрылось и замерло до заката. Лишь ползучие ядовитые насекомые: всякие пауки-каракурты, скорпионы, фаланги - они-то не оставили поверхность земли, они были по-прежнему агрессивны и так же быстро перемещались, перебирая ножками раскаленный песок.
- Бабаев!
Молодой солдат встрепенулся, схватившись за автомат. Он увидел перед собою носы пыльных разбитых ботинок: сержант стоял на бугре и смотрел сверху вниз.
- Спишь, да?