И он объяснил. Далеко за Средиземным морем, далеко за Балканскими горами, далеко-далеко среди равнин Центральной Европы венгр по фамилии Андраши ждал, чтобы его спасли. Я, конечно, не имел ни малейшего представления, кто такой Андраши и почему было так важно его спасти. Но Билл об этом кое-что знал. Андраши был, по-видимому, знаменитым ученым.
- В какой-то там атомной физике, - добавил Билл. - Ну да суть не в этом. Лондон требует вывезти его. И поскорее.
- Так за чем же дело стало?
- Я сейчас вам покажу.
Билл подвел меня к большой настенной карте.
Поперек этой карты оккупированной Гитлером Европы тянулась толстая голубая линия, обозначавшая реку Дунай.
- Ну, до его южного берега, - объяснил Билл, - у нас все в порядке. Там действуют югославские партизаны, которых мы снабжаем. Но вот по ту сторону этой черточки, на северном берегу Дуная, все гораздо сложнее. А почему? А потому, что это равнина, плоская как стол, и партизан там нет, во всяком случае, почти нет. Но там-то этот Андраши и ждет нас. В оккупированном городе Нови-Сад, где, кажется, полным-полно солдат и полицейских.
- Погодите-ка, - перебил я, стараясь разобраться. - А почему он не может переправиться на южный берег, к югославским партизанам? - Я ткнул указкой. - Ведь тут, на южном берегу Дуная, прямо напротив Нови-Сада, действуют югославские партизаны? Вот же красный кружок, вон тот маленький кружок… - Я вгляделся в карту. - Как называется это место? Плава Гора?
- Именно. Плава Гора. Небольшой горный массив на южном берегу Дуная, и у партизан там действительно есть кое-кто. Прямо напротив Нови-Сада, как вы и сказали. Мало того, иногда они переплывают Дунай, хотя он там шириной почти три четверти мили, а по северному берегу разбросаны доты и он усиленно патрулируется.
- Ну так пусть Андраши переберется к ним, а они отправят его дальше по партизанским тропам.
- Спасибо за совет, - сухо заметил Билл. - Только Андраши не желает довериться партизанам. Он ставит условием, чтобы мы прислали за ним своего человека.
- Можно спросить, откуда вам столько известно?
- Нельзя. Но во всяком случае, мне это известно.
Билл вернулся к письменному столу, и мы снова сели.
- В какой-то мере нам повезло, - продолжал он. - У нас есть в Югославии один человек. Капитан какого-то стрелкового полка. Попал в плен к немцам во время греческого разгрома и спрыгнул с поезда. Некий Руперт Корнуэлл. Судя по тому, что я слышал, он для такой операции не слишком подходит. Но он полон рвения, находится почти на месте и даже говорит по-венгерски. Только ему необходим радист.
Помолчав, я сказал:
- Есть, конечно, Блейден. Если вам удастся его извлечь.
- Откуда?
- Из военной тюрьмы номер два в зоне канала, если я не ошибаюсь.
Билл вздохнул, устало и озабоченно.
- За что он туда попал?
- Нарушение субординации, дерзость, отказ подчиниться приказанию. Откуда я знаю? Я его не сажал.
- Так почему вы его рекомендуете?
- Потому что никого другого нет. А он уже выполнял такие задания.
И я пересказал ему послужной список Блейдена. Не так уж много, в сущности: он довольно долго сидел в тылу у немцев в Ливии, сообщал сведения о транспортных передвижениях и получил за это медаль. Что еще? В личном деле Блейдена есть заключение психиатра, к которому его посылали.
- Придает большое значение тому, что Блейден долго был безработным, прежде чем пошел в армию в тридцать девятом. В Тайнсайде, по-моему. И еще что-то о гражданской войне в Испании.
- О гражданской войне в Испании? Так он что, красный?
- В том-то и дело, что, по-видимому, нет. Да и какое это теперь имеет значение?
Билл задумчиво покачал головой.
- Вы действительно лучше никого найти не можете? Что же, придется рискнуть.
И вот, нажав на нужные кнопки, мы добились освобождения недоумевающего Томаса Блейдена, рядового Тайнширского полка, и вернули ему сержантские нашивки, которых он было лишился. Затем мы отправили его в Палестину потренироваться в прыжках с парашютом. Десять дней спустя меня официально уведомили; что сержант Томас Блейден сброшен в Югославии. Мы с Биллом неофициально выпили по этому поводу.
- Ну, пожелаем удачи этим двум беднягам, - сказал Билл. - Она-таки им потребуется.
Да, она им очень требовалась.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
Потом все могло пойти по-другому, но Том Блейден не думал, что будет потом. Пока же он против обыкновения вел себя осмотрительно. И не напрашивался на неприятности. Наоборот. Ел он досыта, спал в тепле и даже научился ездить верхом. Если бы ему было кому писать - но писать ему было некому, - он написал бы именно это. Только это, и больше ничего. Он сидел на своей лошади в лиловатом сумраке ранней зари и ждал Бору, нисколько не расстраиваясь, что писать ему некому.
Бора вылетел из ворот крестьянской усадьбы - могучий добродушный великан на могучем терпеливом коне, - хлопнул Тома по спине, выкрикнул прощальные слова благодарности хозяину усадьбы и скрылся в утреннем тумане, завопив:
- Поехали, Никола, поехали!
Он не имел ничего против того, чтобы Бора хлопал его по спине, орал на него и называл Николой или как-нибудь еще.
Они ехали, и мало-помалу зимнее солнце начало разгонять утреннюю дымку. Со всех сторон их надежно оберегали леса Плавы Горы. Да и вообще случиться ничего не могло. За те месяцы, которые ему пришлось провести в здешних местах, он твердо уверовал, что в две переделки подряд тут не попадают, а они накануне чуть было не влопались в хорошую переделку. Еще немного, и они среди бела дня наткнулись бы прямо на большой дозор усташей, здешних нацистов, объезжавших лес. Но Бора вовремя успел их услышать. Усташи ехали и пели - и слава богу, что пели. Причем, как ни странно, песню, которую всегда поют партизаны. Только слова, конечно, были другие.
И вот теперь, на следующее утро, когда ничего не могло случиться, ему хотелось завести с Борой их старый спор. Он сказал бы ему: "Видишь, я был прав. Все эти рассусоливания - один только треп. Слова всегда разные, а вот песня та же самая". Только вслух он ничего не сказал. Потому что эти местные нацисты в прошлом году сожгли деревню Боры и потому что жена Боры погибла в огне. Он ничего не сказал, но пока Бора что-то мурлыкал себе под нос, а их лошади трусили по тропке под лесистым обрывом, он опять обдумывал факт, который для него был неопровержимым доказательством. Он помнил, как лежал в песке пустыни и считал немецкие транспортные машины, проезжавшие по шоссе. Он помнил, какую песню пели немцы. В английской армии ее тоже пели. Лили Марлен, девушка, которую любили по обе стороны фронта, королева Ливийской пустыни в паршивом тысяча девятьсот сорок втором году.
Он прикинул. А ведь он здесь уже давно. Прошло почти три недели с тех пор, как Корнуэлл отправился на север, на тот берег Дуная. Еще день-два пути через Плаву Гору, и он сам доберется до Дуная, и тогда будет ясно, как идет эта их дурацкая операция. Бог знает почему он чувствовал себя счастливым.
Незадолго до полудня они остановились, и Бора достал из седельной сумки еду. До Главицы им осталось ехать часа два, сказал он.
- А на Главице должна быть десятка. Если только их оттуда не перебросили.
Том безмятежно кивнул. О чем беспокоиться, когда тебя ведет такой человек, как Бора?
- Знаешь, Никола, можно будет поесть у них, - решил Бора и удовлетворенно рыгнул по обычаю стариков.
И он снова запел. На его маленьком крючковатом носу капельками оседала влага расходящегося тумана, а губы были полуоткрыты - не то в улыбке, не то из-за привычки дышать ртом.
Том понимал, чему радуется Бора. Еще несколько недель - и внезапно, за один-два дня, кончится зима. Весна вступит в свои права, солнце станет жарче, деревья раскинут шатры для всех, кто нуждается в приюте, А нуждаются в нем многие. И они будут ночевать в лесу, всегда в лесу, а не в горестных домах, опоясанных мерзлыми бороздами, которые оставили гусеницы танков, когда зимой враг жег деревни, не в грязных сараях и конюшнях, а в зеленом спасительном лесу.
Они сели на лошадей и поехали вниз по склону, в долину, которая отделяет гряду Венац от одинокой Главицы. Вместе с ними по склону спускались высокие деревья. Сквозь редеющий туман уже можно было разглядеть глубоко внизу зеленые луга, а за ними вдали тянулась известково-серая равнина, где враг нервно усиливал охрану, где проходила железная дорога, неимоверно важная железная дорога, которая связывала Германию с Грецией. Том смотрел на все это со спокойным удовлетворением. За этой южной равниной, видимые лишь в самые ясные дни, вставали горы Югославии и простирались кровавые поля сражений; а за горами далеко-далеко было море, а за морем - Италия и будничный армейский мир, публичная арена продвижений по службе, медалей и респектабельности. Совсем другой мир, думал он. И слава богу. Мир, которому он не нужен. Мир, который не нужен ему.
Они ехали к Главице, и Бора перечислял тех, кого они могли там встретить.
- Станко, - говорил он. - Станко там будет обязательно. Он отрядный связной, знаешь ли, и его место там. Ну, и с ним его Милай. И еще Милко. И Мирослав…
Опытная старая лошадь шла плавно. Спускаясь по тропе, она приседала на задние ноги, и седло поскрипывало. Над головой смыкались ветки в хрусталиках, оставленных туманом. День был ясный, и вдали на серой равнине кое-где голубели пятна неба, отраженного в воде. Ему было хорошо, и он слушал, как Бора говорит о десятке, с которой им предстоит встретиться. Это все были старые друзья Боры. Старые друзья его самого.
- Станко там будет обязательно, - говорил Бора. - Его место там. Такие уж у него обязанности.