И вот - первый щелчок по носу юному генералу… Поди, думал, Степанян еще за утренним самоваром, а он уже в двух десятках километров от переправ…
"Ничего себе щелчок! Батальон со средствами усиления как корова языком слизнула. Лихо, полковник Степанян, лихо!"
Командующий вспомнил, как Степанян распекал на полигонной вышке лейтенанта Ермакова и как сам он, Тулупов, сочувствуя втайне лейтенанту, подмигнул ему украдкой. "А ведь и он, чертенок, тогда мигнул в ответ. Точно - мигнул!" (Едва ли Ермаков осмелился бы перемигнуться с командующим. Но Тулупову сейчас хотелось, чтобы лейтенант тоже мигнул, и он уверял себя: было именно так.) "Танкист! Давай помогай своему комдиву генеральскую звезду зарабатывать, а мне - молодых генералов учить…"
Снижаясь, вертолет развернулся, и Тулупов, глядя в иллюминатор, насторожился. Кто-то огромный, вполнеба ростом, двигался по степи. С черно-рыжей растрепанной головы великана тянулись к земле седые рваные космы, а уродливо искривленное тело, пятнистое от солнца, тяжело волочилось по каменистым плешинам холмов…
"Ядерный удар!" Вспышки взрыва Тулупов не заметил - в тот момент солнце через иллюминатор било в глаза.
- Живо на землю! - скомандовал Тулупов пилоту, и вертолет почти упал в распадок возле штабных палаток…
Пока авангарды "противника" вели бой, главные силы танкового полка Юргина приближались к месту сражения. Видно, Юргин где-то недоглядел за комбатами, и головной батальон слишком приблизился к авангарду. Разведка "противника", которую привлекла драма у сходящихся клином высот, постаралась загладить собственную вину: скрытно наблюдая за боем, она держала своего начальника в курсе происходящего. Молодой генерал, разгневанный потерей авангарда, решил, что настал его час. Над задымленными высотами вспыхнуло слепящее пламя и поднялся смертоносный гриб. Это был своевременный и жестокий удар.
- Потери известны? - спросил Тулупов подполковника, доложившего обстановку.
- Да, - кивнул тот. - Дело Юргина плохо. Авангард погиб, если не считать осколка. Другой батальон, можно считать, тоже. Юргин сейчас перешел к обороне и ликвидирует последствия. Возможно, усиленный батальон наскребет, если…
- Что "если"? - поторопил командующий медленно говорящего офицера, и в голосе послышалась нотка не то тревоги, не то любопытства. Видимо, все же любопытства - не мог же руководитель учений сочувствовать какой-то из воюющих сторон больше, чем другой: каждую он желал поставить в условия, самые близкие к реальному бою… Нет, это, конечно, лишь показалось собеседнику Тулупова, будто в голосе командующего прозвучала тревога.
- Если его второй раз не накроют, - продолжал офицер. - Вот здесь, за отрогом, - он указал на карте черный пунктирный овал, - через несколько минут развернется реактивный дивизион "южных". Его залпы завершат удар. Момент подходящий, дистанция позволяет, разведка скорректирует огонь. Словом, за один батальон они намерены взять по меньшей мере два.
- Ну что ж, наш юный генерал убедится лишний раз в пользе разведки! - не удержался от восклицания Тулупов. - И молодец какой! Гляньте, куда реактивщиков своих выгнал. Только, поди, опять без прикрытия? Впрочем, послушаем, что скажут пушки. Пушки, брат, не солгут…
Обе стороны успели отличиться, и Тулупова это устраивало больше всего. Он пока умышленно не вмешивался в развитие событий: в частях твердо и жестко действовали его помощники - офицеры штаба руководства учениями, и командующий внимательно присматривался, проверяя свои прогнозы и сомнения. На учениях и руководители их учатся. Учатся, может быть, даже больше, чем все другие участники…
* * *
Уцелевшим осколком авангарда оказалась рота капитана Ордынцева. Гусеницы ее машин не могли задержаться на месте боя - она оставалась головной походной заставой, ей следовало находиться далеко впереди батальона, оберегая его от случайностей. Ударная волна догнала ее вдали от сходящихся увалов, и будь это волна реального ядерного взрыва, в худшем случае она лишь посрывала бы с танков наружные баки. Но когда вырос позади гигантский гриб дыма и пыли, связь с батальоном оборвалась. Ермаков знал радиоволну штаба полка, несколько раз произнес его позывные, но эфир отвечал лишь громким злым треском: словно встала вокруг зона сплошной ионизации и воздух, как экран, отбрасывал и поглощал радиоволны. Возникло острое чувство оторванности от своих, и Ермаков решил обратиться к тому, кто знал больше его. Он назвал позывной посредника и спросил, как быть.
С полминуты в наушниках трещали сухие разряды, затем скрипучий голос ответил:
- Подобный вопрос я собирался задать вам, Десятый.
Радиомодуляторы обесцвечивают речь, и все же в тоне посредника Ермакову почудился оттенок недовольства: подполковник напоминал, что назначен не советником к командиру роты, а совсем напротив.
"Ты желал самостоятельности - так вот она. О такой полчаса назад и мечтать не смел. Чего же теперь скис? Легка самостоятельность, когда затылком ощущаешь дыхание батальона, полка, дивизии…"
А решать надо. Танки шли и шли вперед, удаляясь от своего полка, уже атакованного на флангах передовыми подразделениями "южных", о чем Ермаков пока не знал. Он оказался в тылу этих подразделений и не встретился с ними - на беду ли, на счастье? - ибо пересекал зону сильного "радиоактивного заражения", которую обходили встречные колонны. Парадокс, случающийся в современном бою не так уж редко, - когда командир одной части может утверждать, что он одновременно обороняется и ведет наступление. Правда, подполковник Юргин пока не ведал, что одна из его рот все еще наступает. Десятого искали штабные радисты, но он не отвечал, и командир полка решил: головная походная застава, по-видимому, где-то остановлена представителем штаба учений и выведена из строя…
Ермаков тревожно оглядывался. Ближние и дальние холмы таили угрозу. Люки танков были закрыты наглухо, тусклые бронестекла перископов смотрели угрюмо и настороженно. Земля уже не была землей, трава не была травой, воздух не был воздухом. Зона радиации - невидимая и неистребимая смерть. Лишь за мощной броней, в герметичных отделениях машин, ползли через мертвую степь кусочки живого, невредимого мира.
"Много ли навоюешь один со своей ротой?.. Только почему же один?! - вдруг стал злиться Ермаков. - Ты на современной войне, где невозможны сплошные фронты, и наверняка параллельным курсом движутся другие роты. Ты слишком самонадеян, если думаешь, будто опередил всех. И разве ты позабыл задачи своей роты и батальона?"
Не знал Ермаков, что он действительно один, далеко впереди боевых порядков своих войск, потерянный начальниками; не знал, что батальон теперь - это лишь его рота, а задача полка изменилась. Но выполнять он все равно мог только ту, которую получил. Тут, быть может, извечная уязвимость всех командиров, потерявших в бою связь со старшим начальником. Но в этом и сила армии, ибо каждый ее отряд до конца выполняет полученный приказ и даже самая малая частица войска всегда знает, что ей положено делать.
- Иду к переправам, - доложил Ермаков посреднику.
- Понял, - отозвался тот коротко.
Ермаков взглянул на карту. До реки по прямой - полтора десятка километров. Он не боялся бездорожья и крутизны холмов, которая ближе к реке нарастала. Крутые увалы лучше укроют роту, а на бездорожье меньше пыли. Зона высокой радиации кончилась, и он открыл люк, чтобы лучше сориентироваться. Сколь ни хорош обзор из нынешнего танка, человеку всегда хочется посмотреть на окружающий мир, не пряча глаза под бронестеклами.
Звено своих самолетов, летевших в стороне над холмами, могло и без карты указать ему направление на цель: Ермаков не сомневался, что летчиков, как и его, интересуют захваченные переправы.
- Двенадцатый, - вызвал он Линева, который по-прежнему вел головной дозор, - держите по курсу самолетов.
После встречного боя у Ермакова появилось чувство неловкости перед Линевым: вроде как перехватил у него власть. Возможно, Линев медлил вовсе не от растерянности. Вдруг у него назревало свое решение, не столь, может быть, рискованное, но ничем не худшее?.. Однако сомнения Ермаков быстро оставил. Он отвечал теперь за роту головой, и ничто не смело вторгаться в его право командовать ею.
Дозор, увеличив скорость, повернул в ближний распадок, и Ермаков снова увидел те же самолеты. Они делали круг, приближаясь к буроватому, в белесых полосках осыпей, горному отрогу, вклинившемуся в степь. Потом вдруг кинулись в стороны, закручивая в воздухе немыслимые фигуры и пропадая с глаз, а в небе появилось несколько знакомых треугольников. Значит, опять перед ним разыгрался мгновенный бой крылатых молний. Ермаков еще думал об этом, когда один из своих самолетов внезапно возник над отрогом. Он летел так низко, что казалось, вот-вот врежется в гребень, и все-таки еще сумел мгновенно спикировать на невидимую цель, тонко сверкнув крыльями.
"Вот это да! Как у них просто!.."
Откуда мог знать Ермаков, что летчик совершил почти невозможное, прорвавшись в охраняемую истребителями зону, и отчаянный его нырок для удара по цели потребовал всех сил и предельного мужества пилота? И что сделал он это, спасая тяжело пораненный "ядерным ударом", едва отбивший атаки танковый полк, которому грозила новая беда…
Ермаков продолжал следить за самолетом - тот неожиданно повернул к танкам роты. Уж не чужой ли?.. Машины увеличили дистанции, предупредительно вскинув к небу шишковатые стволы пулеметов. Над люками закачались ребристые шлемы стрелков.
Нет, это свой. Описав круг над степью, он низко прошел над колонной, качая крыльями, - звал за собой.
Чувство близкой и непонятной опасности охватило Ермакова. "Чего тебе, друг?" - шевельнул он сухими губами, словно пилот мог услышать его. А тот вернулся и снова позвал…