Вадим Пархоменко - Вдалеке от дома родного стр 26.

Шрифт
Фон

И неожиданно Петька вспомнил умирающего деда Илью. Измученное лицо, тяжелое, хриплое дыхание и сиплый, хлюпающий голос: "Пи–и–вка бы…"

* * *

Еще через две недели Петьку Иванова выписали из больницы. Нога работала - хоть бегай, хоть пляши. Лейтенант Василий Ахнин записал ему свой домашний адрес и подарил широкий офицерский ремень. Кожаный. Подарок этот и сам Василий накрепко остались в памяти мальчишки. Навсегда.

…Когда Петька в сопровождении воспитательницы Серафимы Александровны Овцыной выходил с больничного двора, туда завернули сани–розвальни, в которых, закутанный в розовое ватное одеяло, лежал Боря Колгушкин.

- А он чего? Совсем плох? - спросил Петька.

- Совсем, - сказала Серафима Александровна. - Ты ведь понять должен был давно, с Нерехты еще…

Борька Колгушкин умер к весне, и похоронили его на кладбище за элеватором, возле интернатского картофельного поля.

Сразу за картофельным полем и кладбищем тихо шумел пригорюнившийся лес.

Комиссарская дочь

До чего же лихо носится по укатанным улицам села комиссаров Воронок, запряженный в легкие санки! Косит игриво карим глазом, позвякивает тонкими удилами, расшвыркивает скрипучий от мороза белый снег бегущими копытами…

Военком спешит, но грустно ему: совсем молодые парни, не парни даже, а парнишки уходят на беспощадную войну - мальчишки семнадцати лет!

Комиссару грустно и тяжело. У него с полдюжины ранений, он и вовсе голову сложить готов, только бы не они, не юнцы эти! Но нет, не он, а эти безусые ребята пойдут в последний бой: это они плечом к плечу с ветеранами ринутся на последний приступ и, гордые, станут под алое знамя Победы! А она, Победа, совсем уже рядом…

Грустно военкому Штыкову. Хочется обнять каждого, кого готовит он к нелегкому ратному делу, но он не дает воли чувствам и сурово хмурит лицо.

Быстро мчит комиссара Воронок, летит искристый на солнце снег из–под острых копыт да заносит легко и красиво на поворотах тонкополозные санки. Любили интернатские мальчишки цепляться за них проволочными крюками, и никогда строгий ездок не охлестывал их плеткой…

Жена комиссара умерла рано. Была у него дочь, белобрысая и веснушчатая, звали ее Надей. Училась она в четвертом классе, жила, беря строгий пример с отца, и вдруг встретился ей смешной и удивительный ленинградский мальчишка Петька Иванов.

Петька, который недавно выписался из больницы и уже начал было розоветь от усиленного питания, вдруг потерял аппетит и стал бледнеть. Влюбился! Второй раз в жизни за свои двенадцать лет!

Впервые Петькино сердце дрогнуло из–за девчонки за год до войны. Это случилось в Крыму, в Мисхоре, в санатории "Коммунар", куда восьмилетнего Петю отправили врачи и родители "укреплять слабые легкие". Там и увидел он смуглую большеглазую девочку с гладкими черными волосами, ниспадающими на плечи, - Нину Погоньеву. Увидел, и в сердечке у него тихо зазвенели нежные колокольчики. Странная робость охватила его. Ему все время хотелось быть рядом с этой девочкой, но он боялся подойти к ней и только следил за каждым ее движением восторженными и восхищенными глазами.

Нине было десять лет, и она уже перешла в третий класс. Но какое значение это могло иметь для маленького влюбленного Петьки! Правда, он не осознавал себя ни большим, ни маленьким, а о том, что восемь и десять лет не одно и то же, - далее не задумывался. Ему просто нравилось красивое.

Перед самым отъездом загоревших и окрепших за южное лето детей домой Петька набрался смелости и во время обеда подкинул Нине записку, в которой искренне сообщал, что она, Нина, очень красивая, и что он любит ее.

На другой день мальчики и девочки вместе с сопровождающей были уже в поезде.

Нина ехала в соседнем купе. Петька часто слышал ее веселый голосок, заливистый звонкий смех, и ему казалось, что Нина так громко говорит и смеется специально для него.

Бедняга! Наивный влюбленный восьмилетний мальчик! Он и думать не мог, что смеется она не для него, а… над ним.

Заглянув к мальчишкам в купе, Нина заговорщически поманила Петьку указательным пальчиком и, когда он подошел, шепнула: "Пойдем в тамбур".

Там она с любопытством, долго и внимательно рассматривала мальчика, даже повернула сначала в одну, затем в другую сторону, так что он совсем смутился. Неожиданно спросила:

- Это ты записку написал?

Петьке ничего не оставалось, как смущенно кивнуть головой.

- Ты меня любишь? Да?

- Люблю. Ты очень красивая. И хорошая, - немного подумав, добавил Петька.

О, святая наивность и слепая доверчивость! У красивой девочки оказалось жестокое сердце. Она громко рассмеялась, потом лицо ее вдруг стало сердитым, даже злым, и она сказала:

- Если ты, первоклашка, еще раз заикнешься мне об этом, я расскажу всем–всем!

Она была прекрасна даже в своем возмущении, и Петька больше "не заикался". Маленькая искорка, вспыхнувшая в его совсем еще юном мужском сердце на берегу Черного моря, погасла…

Так закончилось первое Петькино объяснение в любви.

С тех пор прошло много времени - целых три с половиной года, даже чуть побольше, и вот снова пробудилось в нем светлое, волнующее и радостное чувство, вспыхнула и загорелась новая искорка.

Дочь райвоенкома Надя Шлыкова была такой же, как многие другие дети людей военных, - храбрым и бойким сорванцом в юбке. Таких испокон веку называли сорвиголовами.

Однажды, когда отец, взявший с собой дочь в поездку по району, возвращался в Бердюжье, с ним стало плохо - закружилась голова, потемнело в глазах, упали ночные звезды под копыта коня: военком потерял сознание - сказались старые раны и контузия…

Ночь была, словно все небо измазали сажей, и рухнуло оно, черное, на белую землю.

Надя натянула вожжи, крикнула: "Тпрру, Воронок!" - и, соскочив с саней, набрала полную пригоршню снега, приложила к осунувшемуся лицу отца.

Снег начал таять и потек комиссару за ворот. Надя, склонясь над отцом, тормошила его.

Девочка плакала. Кругом была злая и коварная степь и не было луны. И луна, и звезды попрятались за тучи, и совсем рядом тошно завыли волки.

Воронок храпанул, приседая, дернул было с места, но Надя прикрикнула на него: "Стой, миленький!.." И он остановился. Только продолжал похрапывать и нервно прядать ушами.

Надя вскочила в санки, вынула из отцовской кобуры холодный пистолет, сдвинула предохранитель и пальнула в страшную волчью черноту. Воронок испуганно заржал и понес, полетел, как на крыльях, к невидимому в ночи жилью, "У–уо–уа-ууу…" - завывало где–то сзади и постепенно затихало, застывало в стылой дали.

Дома Надя помогла уложить отца в постель и, когда старуха–хозяйка влила ему в рот какое–то горячее и пахучее снадобье и он перестал стонать, уснула, не раздеваясь, тут же, на полу, возле отца - военного комиссара Шлыкова. И только во сне ей стало по–настоящему страшно, она даже всхлипнула и глубже зарылась под отцовский тулуп, который набросила на себя перед сном.

Вот какая девчонка завладела теперь Петькиным сердцем!

Подружились они быстро. Петька учился в четвертом "Б", а Надя в четвертом "А", и классы их находились рядом. Он как–то вдруг, словно изнутри у него сработал невидимый переключатель, обратил внимание на шуструю светловолосую девчонку в красной кофточке и черной юбчонке, узнал, что зовут ее Надей, но подойти и познакомиться (мол, здрасьте, я - Петя) не мог: стеснялся, хоть и был не из робкого десятка.

Несколько дней на школьных переменках он крутился возле нее, стараясь быть на виду, громко смеялся, затевал веселую возню с мальчишками, а придя из школы, становился грустным и молчаливым. Белобрысая веснушчатая девчонка не выходила у него из головы.

С недавних пор ребят в интернате перестали стричь наголо, и Петька, чтобы понравиться Наде, решил зачесывать волосы наверх, но они упрямо падали на лоб коротенькой челкой. Тогда он смочил их перед уходом в школу, немного намылил и поплотней нахлобучил на голову шапку - пусть уложатся.

В школе он первым делом глянул в крохотное зеркальце, с которым последнее время не расставался: прическа вроде бы держалась.

На переменке он сразу же отыскал глазами Красную кофточку в толпе девчонок и, чувствуя себя чуть ли не сказочным принцем, направился в ту сторону. Пусть видят все, какой он уже взрослый и красивый!

И вот, когда Красная кофточка была совсем рядом и смотрела прямо на него, случилось то, чего он никак не ожидал. Ее лицо удивленно вытянулось, глаза сначала широко раскрылись, потом сузились, и она расхохоталась, всплеснув руками:

- Ха–ха–ха! Ну и чучело же!.. Ой, держите меня!

Вслед за ней и ее подружки разразились смехом и хохотом, даже подвизгивали, словно их кто щекотал и пощипывал.

Петька еще не понял, чем их так развеселил, и слово "чучело" обидело его.

Однако выдержки Иванову было не занимать. Он пренебрежительно глянул на смеющихся девчонок, с достоинством повернулся и зашагал в класс.

- Эй, посмотри–ка на себя! - крикнул ему Костя Луковников и тоже зашелся смехом.

Петька поспешно достал из кармана зеркальце, глянул в него и обомлел: высохшие, слипшиеся от мыла волосы торчали в разные стороны, как пучки грязной соломы. Очевидно, когда он шел по коридору, лавируя меж бегающими вокруг мальчишками и девчонками, кто–то задел его непрочную "прическу", и короткие волосы, не приученные к зачесу вверх, "взбунтовались"…

Петька с уроков сбежал. С ним вместе, за компанию, ушел и Лука.

Не торопясь брели они в интернат: ведь заявиться пред ясные очи воспитательниц раньше времени было нельзя - наказание последует немедленно.

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке