Костер пылал, и причудливые тени плясали по лицам людей, по траве, принявшей неестественно красноватый оттенок. Казалось, собрались командиры где-то в прифронтовой полосе, зажгли огонь, бросив вызов врагу, нарушив законы светомаскировки. И может быть, от необычности обстановки, от того, что никогда еще здесь ночью не жгли костры, Мельнику показалось чужим и холодным все здесь, словно не он собирал этот полк по винтику, по шлеечке.
- Беда в том, товарищи, что по старинке порой живем. Кое-кто заучил азбуку: дворик чистенький, паутинки нет, там надраено, тут покрашено, флажочек, картинка, - значит, порядок. А невдомек некоторым, что флажочек, может, и есть, а знамен, знамен-то и нет! - повысил голос Беляев, а Мельник услышал гулкое биение собственного сердца.
- Большая и дружная, вижу, здесь собралась семья! - продолжал Беляев. - Однако помните: без суровой требовательности нет и не бывает в нашем деле успеха. Страшный вред солдатскому делу - семейственность, беспринципность. Я тебя прощу, ты - меня, круговая порука вместо чувства локтя. Суворов говорил: служба и дружба - две параллельные линии, никогда не сходятся. Что касается меня, то я со старого друга вдвое жестче спрошу. И, чур, не обижаться.
- Не забудьте после разбора пригласить в столовую, - шепчет Маслов, наклонившись к майору. - Я распорядился, все приготовлено.
Но Мельник не слышит.
Стойкая горечь вновь поселяется в сердце. "Выходит, чужие, чужие... Не справился, провалил. Перед кем? Перед учеником, выходит..."
Постепенно, то успокаиваясь, то снова отдаваясь чувству обиды, размышляя то лихорадочно, то холодно, невольно вспоминая всю свою жизнь от рядового до командира полка, жизнь, более согласованную с предусмотрительным уставом внутренней службы, нежели с неписанными законами ночных тревог и боев, Мельник вдруг понял закономерность всего, что происходит здесь.
Еще пылали, треща, сосновые сучья, еще звучал голос поверяющего, а решение уже пришло само собой, непоколебимое и пронзительное, как четырехгранный штык часового.
Глава третья
1
Кто не знает российских бань "по-черному", полутемных и сырых, царства пота и стойкого огня, который сказочно запрятан в раскаленных каменьях топки! Здесь шипит и как бы негодует вода, мигом превращаясь в пар, здесь устает от жаркой и утомительной работы веник, здесь изнемогает тело и веселится душа человека, дорвавшегося наконец до благодатного котла с кипятком и бочки с холодной водой. Такая баня гнездилась и неподалеку от штаба, то ли сработанная умелым русским плотником, получавшим до войны колхозные трудодни, то ли оставленная в наследство потомкам еще от батальонов военных поселенцев, вышедших на эти неприютные пустынные берега в далекие дни декабристов.
Как бы то ни было, а командир бригады, окатившись первой шайкой воды, услышал за дверью знакомый, приказной голос Агафонова, - адъютант тенью следовал за комбригом и ныне, вопреки его воле, охранял одиночество моющегося начальника.
- Саша, впусти! Слышишь? Не будь цербером! - крикнул Беляев, приоткрыв дверь, и через минуту в баню вошел окутанный седым туманом, неуловимый начальник строевой части майор Солонцов.
- Ага, попался! - весело сказал Беляев. - Давай заходи. Смелее.
- Я, товарищ полковник, не знал... - начал было Солонцов, но Беляев перебил его:
- Не полковник я нынче, а голый человек. Ясно? Бери шайку. Мыло есть? Мочалка? Друг другу хоть спины продраим.
Солонцов сверкнул своими металлическими зубами и взялся за шайку.
- По-черному умеешь мыться? - спросил Беляев, намыленный так, что его трудно было узнать.
- Так точно, товарищ полковник.
- Смир-рно! Отставить! - Беляев залился смехом. - Ну и службист. Прошу тебя, забудь о том, что я полковник и командую бригадой. Ты какой губернии?
- Вологодской, - ответил майор, начиная мыться, а Беляев только сейчас уловил в речи подчиненного окающий, именно вологодский, говорок.
- А я Симбирской, Ульяновской, то бишь... Почти земляки, в общем. Давай три основательно. Песок здесь, я вижу, злой, въедливый. Надо баню строить настоящую.
Солонцов мылся заправски. Он выразительно покрякивал, вероятно, точно так же, как покрякивали его пращуры, бородами подметая банные полки, дымящиеся в крутом пару. Он, видимо, получал истинное удовольствие, когда Беляев растирал мочалкой его мускулистое, хоть и немолодое тело. И Беляев подумал, уже окатываясь прохладной водой, что роль начальника как раз и заключается в том, чтобы ускорять живительный бег крови, игру мускулатуры, будить в людях инициативу.
В предбаннике, когда остывали после адской парной, Солонцов рассказал историю своих не очень удачных протезов из "нержавейки".
Защитники Севастополя полюбили зубного врача Лидию Петровну - ее протезная мастерская помещалась в береговой штольне. Все они, ее пациенты, тайно верили в свою долговечность: искусственные зубы вставляются не на один день. Но под Севастополем шли ожесточенные бои. И сам Солонцов чудом ушел на баркасе в открытое море. А Лидия Петровна, говорят, погибла под бомбами...
- Может быть, вам в город надо, к специалистам? Не стесняйтесь. Вижу, как мучаетесь с протезами, - сказал Беляев, преисполнившись уважения к скромному человеку, перенесшему севастопольскую драму.
- Полагаю, привыкну, товарищ полковник. Она предупреждала, между прочим... Вы разрешите идти? Я уже готов.
- Пойдем вместе.
По дороге Солонцов осторожно поделился с Беляевым своими планами боевой подготовки войск. Он предложил бы организовать наступление пехоты за огневым валом. Это очень эффектное зрелище, да и не только зрелище, а серьезная тренировка войск в условиях, приближенных к фронтовым.
- Вы артиллерист? - спросил Беляев.
- Никак нет. Общевойсковик.
- Академик?
- Что вы... - майор искренне застеснялся. - В прошлом я учитель. Учитель географии, потом инструктор райкома, третий секретарь.
- Откуда же вы знаете... этот огневой вал... и прочее? - в голосе Беляева просквозила едва скрываемая, почти мальчишеская досада, что не он вот первый вспомнил об этой отличной форме тренировки войск. - Вам приходилось организовывать подобные учения?
- Никак нет, товарищ полковник. Просто был на фронте. Применяюсь. Полагаю, что при наличии артиллерийского полка в бригаде особых трудностей не представится.
- Применяетесь? Это хорошо. - Беляев уже увлекся предложением Солонцова. - А полигоны устроят нас? Есть настоящие артиллерийские полигоны? Отлично. Значит, вы уже вопрос подработали, как говорится?
- Я выносил этот план еще при прежнем командире бригады, при генерале. Он и слушать не хотел. - Солонцов грустно развел руками. - Он заявил, что не желает отвечать за возможные жертвы. Я писал туда, повыше... Но, знаете, не всегда достучишься. Кое-кто склонен был воспринимать эту идею как химеру! Или досужую выдумку. Так вот и готовили войска по старинке. Да, да, по старинке, точно так же, как в первую империалистическую... "Прикладом бей, штыком коли..."
Беляев вспомнил полковника Чернявского в ночь тревоги.
- Винтовкой тоже надо владеть в совершенстве, - сказал он. - Вы знаете, как Чернявский выполняет ружейные приемы?
- Я знаю также, как он руководит штабом соединения, разрабатывает документацию, лично "поднимает карты", читает Шекспира в подлиннике...
Они, Беляев и Солонцов, еще долго толковали после жаркой бани. И оба расстались с тем чувством, когда вдруг каждому становится понятно: как все же хорошо сложилось в жизни, что скрестились их пути.
2
Командир артиллерийского полка, гигант с наголо бритой головой, выслушал командира бригады стоя, несмотря на приглашение садиться.
- Вы хотите, чтобы я стрелял через голову маршевых рот с полной гарантией безопасности? - переспросил он, когда Беляев кончил.
- Да, это необходимо.
- Но это невозможно в наших условиях, товарищ полковник.
Беляев заметил под носом Семерникова капельки пота.
- Трусите?
- Откровенно скажу - да, трушу.
- Да вы садитесь.
- Нет уж, постою. Разрешите стоять.
- Стойте, ладно. - Его начал раздражать этот трусливый великан. - Какая разница: стоите вы или сидите? Факт тот, что трусите. - Хотелось сказать что-либо смертельно обидное по адресу бравого на вид полковника. - А я хочу обучать войска так, как этого требует фронт. Слышите? И найду в вашем полку батарейца, который не посмеет так откровенно, так постыдно признаться в трусости. Прикажу - и откроет огонь.
- Может быть, батареец и возьмет, товарищ полковник, грех на душу, а я, если разрешите...
- Какие же вы, с позволения сказать, артиллеристы, если не можете обеспечить элементарной точности на полигоне с предварительной пристрелкой; занимайтесь хоть две недели, хоть месяц наводкой, если пожелаете...
- Дело не в предварительной пристрелке, товарищ полковник...
- Дело в том, что засиделись, благодушествуете здесь... - Беляев уже почти с ненавистью смотрел на лоснящееся от пота округлое лицо Семерникова. - Нельзя оставаться тыловым обывателем, владея такими мощными средствами уничтожения, как артиллерия. Вам доверили материальную часть не для того, чтобы вы ее ежедневно протирали тряпочкой. Из пушек надо стрелять, черт возьми...
- Мы стреляем, товарищ полковник. Но только не по своим. - Семерников говорил густым басом, и в повадке его сквозила уверенность бывалого и даже бесстрашного человека.
- Да почему же обязательно по своим? - вскричал Беляев, не выдержав. - Вы, бог войны, выскажитесь наконец определенней. Или в самом деле струсили? Тогда, честное слово, нам с вами в одной бригаде делать нечего.