- А насчет кота ты ловко придумал, - с довольным видом ковыряя в зубах, сказал Кузьмин обращаясь к Харламову. - Ишь, вредная бабка, чорт ее забодай! И чего только не было в печке! А прибеднялась-то как.
- Чем люди богаче, тем жаднее, - заметил Харламов. - Бедный-то скорее последнее отдаст… Я вот, товарищ доктор, как Донбасс проходили, у одного шахтера заночевал, так у него у самого ничего не было, а мне на дорогу последнюю корку насильно совал.
- Н-да! - с довольным видом протянул Кузьмич и, благодушествуя, загудел под нос песенку, которую слышал в Ростове:
У кошки четыре ноги
И длинный хвост,
Но тронуть ее никто не моги,
Несмотря на маленький рост.
- Товарищ доктор, может, дойдем до эскадрона? - предложил Харламов. - Там ребята собирались на площади танцы изладить.
- Ну что ж ты раньше не сказал? Я б тогда ел поменьше, - с огорчением в голосе сказал Кузьмич. Но в глубине души он был очень доволен, что у него есть предлог отказаться от лишних движений. - Куда ж теперь после обеда! Нет, уж мы лучше с Василием Прокопычем соснем немного. Да после обеда оно и не мешает. Факт. На это и медицина указывает, - заключил он, поглаживая себя по толстому, как котел, животу.
- Ну, так счастливо оставаться, - Харламов кивнул и пошел по улице.
Навстречу ему показался человек. Он то бежал, то, переводя дух, быстро шел, размахивая руками. "Крутуха никак? - подумал Харламов, вглядываясь в приближавшегося человека. - Ну да, он самый!"
- Харламов! - еще издали крикнул Крутуха, приметив товарища. - Харламов, слышь-ка, наши приехали!
- Какие наши? Откуда? - с любопытством спросил Харламов, когда Крутуха, тяжело дыша, подбежал к нему с мокрым от пота, веселым лицом.
- Да казаки наши. Те, что-сь на Дону пооставались, - сказал Крутуха задыхающимся от волнения голосом.
- Ну?! И Назаров приехал? - радостно вскрикнул Харламов.
- Все! Все вернулись! И Назаров, и Хвыля, и Дрозд, и Задорожный.
- Где они?
- На майдане, - показал Крутуха в сторону сельской площади, откуда, теперь было слышно, плыл приглушенный гул голосов.
На площади, у церковной ограды, шумела толпа красноармейцев. Со всех сторон по одному, по-двое и чуть не целыми взводами на площадь сбегались бойцы.
Возбужденно размахивая руками, они лезли на плечи товарищей, жадно заглядывали через головы впереди стоявших.
В середине стояло несколько донских казаков. Один из них, пожилой, с сильно тронутым оспой лицом, с огромным чубом и блестевшей в ухе серьгой, смущенно улыбался и, разводя руками, что-то говорил, видно оправдывался.
- Ты скажи, Назаров, как сюда добрались? - спросил боец с забинтованной головой.
- Тише, братва, не слыхать! - крикнул голос из задних рядов.
- Назаров, братушка, стань повыше!
Несколько услужливых рук подкатили тачанку. Назаров смаху взлетел на нее, поднял руки и гаркнул на всю площадь:
- Ребята! Товарищи! Во первых словах прошу нас не виноватить… Вы не серчайте, братва. По несознательности на Дону мы остались. Дюже не хотели с своей земли уходить. Думали так: побили Деникина, и с нас, значица, хватит, а с панами нехай бьются другие… А потом в Ростове на митинге, когда товарищ Ворошилов выступал и душевно так говорил, мы здесь же в народе стояли и всё слышали… Я тогда ищо хотел воротиться, да перед станичниками, совестно было, вместе уговорились остаться…
Назаров перевел дух и провел рукой по светлым усам.
- А ты скажи, как до полка добрались? - снова спросил боец с забинтованной головой.
- Давай, давай по порядку! - закричали вокруг.
- И вот, товарищи, - продолжал Назаров, - как вы, значица, уехали, у меня в грудях будто что оборвалось. Своя, можно сказать, родная буденная армия уходит, а мы остаемся. И поняли мы, товарищи бойцы, что свою шкуру поставили выше народного дела, но ежли обратно сказать, то поздно это сознали. За это мы виноватые и готовы понести что следовает. Да. Собралось нас человек триста, а кубыть и поболе, догонять буденную армию. Пришли в Ростове до коменданта. Он нам - вагоны. Вот и поехали… Доезжаем до Харькова. Там трое суток стояли. А потом добрались сюда. Потом ищо и подводами ехали - полки искали. И вот, значит, нашли… - Назаров поднял руку и громко закончил: - И будем, товарищи, вместе биться до полной победы! А командиров попросим: пущай посылают нас в самый огонь. - Он махнул рукой и спрыгнул с тачанки.
Бойцы зашевелились, освобождая кому-то дорогу. К тачанке торопливо шел Иван Ильич.
- Назаров, чорт, вернулся-таки? - крикнул он весело. - Добре! А ведь я это знал. Не гадал только, что так быстро вернетесь.
У Назарова потемнело лицо, он опустил голову.
- Виноваты, командир, - тихо сказал он.
К сердцу Ладыгина подступила теплая волна:
- Ну? А я и не серчаю…
Казак поднял голову, заблестевшими глазами взглянул на командира эскадрона и порывисто шагнул к нему.
- Ну, давай уж! - сказал Иван Ильич, широко разводя руки.
Они крепко обнялись.
Наступившая вдруг тишина прорвалась буйными криками. Буденновцы подхватили Ладыгина и Назарова на руки. Под веселый гул голосов и крики "ура" они высоко взлетели в воздух.
Когда Назарова поставили на ноги, он благодарно оглядел близ стоявших бойцов и ударил себя в грудь кулаком.
- Ну, братва, жизню отдам! - проговорил он вдруг дрогнувшим голосом.
Он хотел еще что-то сказать, но только всхлипнул и быстро провел рукой по глазам.
Отвечая на сыпавшиеся со всех сторон вопросы, пожимая десятки рук, Назаров ощущал, как большое и радостное чувство все сильнее охватывало и заполняло его. Предательские слезы застилали глаза, и он, как в тумане, видел вокруг улыбающиеся лица товарищей.
- Станица, здорово! - послышался знакомый полос Харламова.
- Степан! Здорово, братуха! - вскрикнул Назаров, узнавая приятеля и дружески похлопывая его по плечу.
- Ну, как мои там? - спросил Харламов. - Мать, отец живые?
- Слава богу. Живут. Поклон посылали.
- Ну, в час добрый! - Харламов оглянулся по сторонам, увидел, что бойцы совсем затормошили прибывших, и весело крикнул: - Ребята, да не тяните вы их за душу! Нехай отдохнут! Разбирай гостей по квартирам!
Красноармейцы, шумно разговаривая, гурьбой повалили по улице.
- Ты с кем на квартире, Степан? - спросил Назаров, когда, свернув мимо церкви, они стали спускаться к мосту, переброшенному через узкую речку.
- А мы с Митькой Лопатиным да с новеньким встали.
- Что, пополнение прибыло?
- Нет. Доброволец. Надысь к нам поступил. Вон в этой халупе стоим, - показал Харламов на маленький домик под соломенной крышей.
Он оглянулся, подозвал идущего позади Митьку, шепнул ему что-то на ухо и легонько толкнул его в спину. Митька, обгоняя бойцов, рысцою затрусил через мост.
Назаров вошел во двор первым.
У плетня перебирали сено расседланные лошади. Тут же на жердях лежали седла вверх потниками. На сложенных в углу двора бревнах сидел Сидоркин, свесив ноги в лакированных сапогах. Подле него стоял Афонька Кривой. Они, видимо, о чем-то беседовали и теперь, подняв головы, смотрели на вошедших.
- Здорово, братва! - поздоровался Назаров, бросив на Афоньку изучающий взгляд.
- Сидоркин! - окликнул Харламов.
- Ну?
- Взводного видел?
- Видел.
- Так тебя с назначением?
Сидоркин молча сплюнул сквозь зубы.
Назаров шагнул на крыльцо и вошел в хату.
- Энтот и есть новенький доброволец? - спросил он у вошедшего вслед за ним Харламова.
- Он самый.
- Ну и личность у него! А глаз-то будто штопором вынутый. Кто он такой?
- От Шкуро пострадавший. В плену был. Говорит, пытали его. Комэск документы смотрел. С восемнадцатого года в Красной Армии.
- Ну, ну. Все может быть…
Назаров вынул из кармана кисет и стал свертывать папиросу.
- Погоди, Василий, курить. Зараз будем обедать, - сказал Харламов. - А где ж наша хозяйка? Пойду пошукаю.
Он быстро направился к двери, но в сенях послышались шаги, и в хату вошла давешняя черноволосая девушка. Следом за ней показался Афонька.
- Вот и наша хозяюшка, - приветливо улыбнулся Харламов. - А ну, лапушка, собери-ка нам пообедать.
Девушка подошла к печке, вытащила большой чугунный котел и поставила его на середину стола.
- Сидайте, товарищи, - певучим голосом пригласила она, доставая из шкафчика миски и ложки.
Бойцы шумно расселись.
- Братцы, давай кто разливай, - сказал Назаров, принимая из рук девушки хлеб.
- Давай уж я разолью, - предложил Афонька.
- Ребята, погодить трошки надо, - сказал Харламов, нетерпеливо поглядывая на дверь.
В эту минуту кто-то взошел на крыльцо, послышались торопливые шаги, и в хату вошли Кузьмич и Митька.
- Никак опоздал? - тяжело отдуваясь, спросил Кузьмич, подходя к столу и вытаскивая из кармана бутылку. - Вот, ребята, полгода берег. Факт! Будто знал, что представится случай, - торжественно объявил он, ставя бутылку на стол.
Митька взял бутылку, посмотрел на свет и с опаской сказал:
- Ого, братцы, от такой штуки конь упадет.
- А казак повеселеет! - улыбаясь, подхватил Назаров. - А ну, красавица, дай-ка нам кружки.
- Дымка, что ль? - спросил Афонька, косясь на бутылку.
Кузьмич презрительно фыркнул.
- Дымка! Спирите вини ратификаты называется. Понимать надо! Крепость имеет сто пятьдесят градусов. Факт!
Харламов разлил всем, добавил из кружки воды, встал и густо откашлянул.