X
По широкой улице большого села с высокими шапками снега на крышах ехал всадник в буденновке. Рослая кобыла нарядной игреневой масти, покачиваясь на тонких ногах, шла бодрым шагом. Под копытами мягко похрустывал притоптанный снег.
У перекрестка всадник остановился и оглянулся по сторонам. Из боковой улицы выехали сани, запряженные парой крупных вороных лошадей.
- Эй, браток! - окликнул всадник важно развалившегося в кошеве ездового, молодого белобрысого парня с невозмутимым лицом. - Это Велико-Михайловка?
- Ну?
- Как мне до штаба проехать?
- Езжай прямо. Доедешь до площади - возле церкви белый дом.
Всадник поблагодарил и тронул лошадь рысью.
Проехав в конец улицы, он свернул на площадь. На завалинке большого белого дома с приткнутым у палисадника кумачевым значком сидели красноармейцы.
- Здорово, ребятки! - весело поздоровался всадник, останавливаясь у завалинки. - Здесь, что ли, штаб Первой Конной? - Он нагнулся в седле и, ласково оглаживая нетерпеливо переступавшую лошадь, быстрыми черными глазами смотрел на сидевших.
- А ты откуда, милок? - спросил боец в косматой папахе.
- С одиннадцатой дивизии.
- Зараз в штабе совещание. Никого пускать не приказано. Слазь, милок. Отдохни.
- Вот еще!.. Есть мне время отдыхать, - насмешливо сказал всадник. - Некогда мне, ребятки! Давайте принимайте пакет.
Всадник легко перенес ногу через широкий круп лошади и спешился, звякнув шашкой о стремя. Тогда только бойцы разглядели, что перед ними девушка. Была она повыше среднего роста, тонка и стройна.
- Ну? Долго я буду ждать? - нетерпеливо спросила она, поиграв надетой на руку плетью. - Кто у вас старший?
- Я за него! - сказал сидевший с края молодой вихрастый боец в сдвинутой на затылок кубанке.
Он поднялся с завалинки и, развалисто ступая, подошел к девушке. Недоверчиво улыбаясь, он пристально вглядывался в задорное мальчишеское лицо девушки с свежеобожженной припухшей щекой.
- Это кто ж тебя так разукрасил-то? - спросил он, усмехаясь.
- Так это ты старший? - не отвечая на вопрос, с большим сомнением спросила она.
- А что?
- А чего скалишься?
- А что мне, плакать? - резонно заметил Митька Лопатин, берясь за бока и выставляя ногу вперед.
- Я приехала не шутки шутить!
- Братва! А ведь и верно баба! - вскрикнул Митька с таким радостным удивлением в голосе, словно в первый раз видел женщину.
У девушки дрогнули брови.
- Бабами сваи забивают, - сердито сказала она.
- Но? А кто ж ты есть?
- Я? Боец!
- Боец? Гм… Как же ваше фамилие, извиняюсь, товарищ боец? - спросил Митька насмешливо.
- Ворона, - осиливая улыбку, сказала девушка и со скрытым любопытством посмотрела на Митьку, чувствуя во всей его повадке что-то родное.
- Ворона?.. - Митька прищурился и, положив руку на тонкий стан девушки, живо спросил: - Взводный с девятнадцатого полка родственник вам?
- Нашему сараю двоюродный плетень… А ну, пусти!
- Не пущу.
- Пусти! Ну? Кому говорю! - девушка высвободила руку и подняла плеть.
- Тише! Чего шумите, ребята? - раздался со стороны суровый начальственный голос.
- Вот он, старший, - сказал Митька.
Девушка оглянулась. С крыльца, звякая шпорами, спускался человек саженного роста с желтыми усами.
- Так бы и говорил, шляпа! - сердито сказала она.
- От шляпы слышу.
- Кто тут шумит? - спросил Ступак, подходя.
Митька презрительно сплюнул сквозь зубы:
- А вот какая-сь ворона с пакетом приехала.
- Я и то слыхал, что вы уж познакомились, - усмехнулся Ступак. Он подошел к девушке и сверху вниз взглянул на нее. - Маринка?! Откуда ты взялась?! - воскликнул он, радостно улыбаясь.
- Ой, товарищ взводный! - Маринка всплеснула руками, обнажая в улыбке мелкие, как у белки, ровные белые зубки. - А я вас с усами и не узнала. То-то вы изменились!
- Ты где сейчас служишь?
- В одиннадцатой дивизии.
- А к нам зачем приехала?
- Пакет привезла.
- Срочный?
- Ну, что вы! Стала бы я тогда с этим стрюком растабаривать, - кивнула она на Митьку, который при слове "стрюк" весь насторожился и подвинулся к ней. - Сведения из санитарной части привезла. - Маринка пошарила за пазухой и, подавая взводному пакет, сказала: - Нате вот, передайте дежурному.
- А как ты от Жлобы в одиннадцатую попала? - спросил Ступак, пряча пакет в карман полушубка.
- Из госпиталя. Теперь всех кавалеристов из госпиталей в одиннадцатую направляют. У нас народу нехватает… Слушайте, взводный, переходите к нам! У нас ребята хорошие.
- А разве у нас плохие? Не-ет… Да и дивизия ваша молодая.
- Молодая! А разве под Касторной мы себя не показали? Ого! Станцию захватили, Улагая разбили! Сам начдив Морозов сказал, что теперь мы буденновцы… Верно, переходите. Состав у нас хороший. Много наших, донбассовских.
Митька сделал быстрое движение к девушке и в упор взглянул на нее.
Маринка смерила его уничтожающим взглядом; сердито шевельнув бровью, спросила:
- Ну, чего вылупился?
- Так ты, значит, копченка? - Митька, не моргая, смотрел на нее.
- Да. С Макеевки.
- Ну?.. А я с Никитовки… Так мы с тобой земляки!
- Всю жизнь мечтала заиметь земляка, - сказала Маринка, сморщив обсыпанный веснушками вздернутый нос.
- Постой, постой, - заговорил Митька, вдруг помрачнев. - Как ты говорила твое фамилие? Ворона? Брешешь, товарищ боец! - произнес он с ударением. - Я ваших, макеевских, вот как знаю. Нет такой фамилии в вашем поселке.
Ступак рассмеялся.
- А откуда ты взял, Лопатин, что ее фамилия Ворона? - спросил он с удивлением.
- Она сама говорила.
- Белоконь ее фамилия.
- Семена Назаровича дочка? - быстро спросил Митька, весь просияв.
- Ага! А разве ты знал его? - живо спросила Маринка.
- Как же такого человека не знать! - ахнул Митька. - За весь Донбасс штегерь был… Все знаю. Прошлый год немцы его расстреляли.
- И до чего, ребятки, вы друг на дружку похожи! - заметил Ступак, переводя взгляд с Маринки на Митьку. - Ну, прямо родные брат и сестра!
Девушка внимательно посмотрела на засеянное веснушками скуластое Митькино лицо. Уголки губ ее дрогнули. Она ласково улыбнулась.
- А тебя как зовут-то? - спросила она.
- Меня? Митькой… Дмитрием, - твердо поправился он, перехватив взгляд ее черных насмешливых глаз.
- Ну, ладно, - помолчав, сказала она. - Я заболталась, а мне еще нужно по делу. Бывайте здоровы, гуляйте до нас!
Она ловко вскочила в седло, приветственно махнула рукой и, поднимая за собой снежную пыль, помчалась по улице.
- Ишь, черноглазая! А? - качнув головой и глядя ей вслед, сказал Митька. - Лихая, видать, девка-то!
- И бойцу не уступит, - заметил Ступак. - Мы с ней прошлый год вместе в колесовской бригаде служили. Наши ребята очень даже уважали ее. Да что говорить! И хороша и строга.
- Н-но-о?
- А ты что думал? Она и плеть-то для этого дела возит с собой. Всякие ведь люди бывают…
Проскакав площадь, Маринка свернула на знакомую уже ей пустынную улицу и поехала шагом вдоль занесенных снегом маленьких домиков. Короткий день кончался. Воздух синел. В степи под серым пологом снеговых туч горела розоватая полоска заката.
Маринка ехала в глубоком раздумье. На ее загорелом лице блуждала улыбка. "Какой славный этот Митя, - отвечая на свою мысль, вслух подумала девушка. - Митя, Дмитрий! Хорошее имя…" Она нагнулась и ласково потрепала лошадь по упитанной шее. Кобыла шумно вздохнула, вильнув хвостом, прибавила шагу. Впереди послышались негромкие голоса. Маринка подняла голову. У небольшого моста, перекинутого через канаву, стояли сани, запряженные парой вороных лошадей. В санях, разговаривая между собой, сидели три человека. Ездовой, выйдя вперед, осматривал разбитые бревна моста.
- Что случилось, браток? - спросила Маринка, подъезжая и узнавая в ездовом того самого красноармейца, который указывал ей дорогу.
- Да видишь, дело какое. Видать, артиллерия прошла. Теперь и не проедешь, - почесывая в затылке, сказал ездовой.
- А ты в объезд попробуй, - предложила Маринка.
- И то… Да нет, там, видать, канава глубокая, - нерешительно заметил боец.
Маринка храбро направила свою лошадь вперед и переехала через занесенную снегом канаву.
- Давай в объезд! Здесь неглубоко! - сказала она, заставив свою кобылу широким прыжком махнуть обратно через канаву и подъезжая к саням.
- Вот сразу видно, что смелый товарищ! - похвалил сидевший в санях военный в шапке-ушанке. - Вы что, четвертой дивизии?
- Одиннадцатой, товарищ начальник! - бойко ответила девушка, нагибаясь с седла и признавая в военном начальника.
Он, склонив голову набок, закуривал потухшую трубку. Потом убрал спички в карман шинели и, тепло улыбаясь, взглянул на Маринку. Его молодое лицо с едва уловимой горбинкой на прямом тонком носу и темными, скрывавшими углы рта усами показалось ей странно знакомым. Но вместе с тем она хорошо знала, что впервые видит этого человека.
- Ну, как у вас там? - спросил он, пристально глядя на нее.
- Хорошо, товарищ начальник. Только вот бойцы обижаются, почему второй день на месте стоим, - отвечала Маринка, перехватывая глубокий, мягкий взгляд его сильных и вместе с тем ласковых глаз.