"Разве так можно? Ведь впереди еще рвутся снаряды!" Леня взволновался, думая о Максиме. Смутно и разорванно пронеслось воспоминание о вчерашнем дне. Он был у Максима в гостях, рассказывал, как живет Громатуха. Максим задумчиво смотрел Лене в глаза, слушая о новых шахтах, о рабочих, расспрашивал о методах проходки штолен. В блиндаже сидели ординарец Миша, голубоглазая девушка в погонах старшины медицинской службы и высокий чубатый лейтенант Движенко - комсорг полка, с которым Леня познакомился в штабе, когда становился на комсомольский учет. Все напряженно слушали рассказ о Громатухе, интерес их был так неподделен, словно на этом далеком прииске жили их родители или близкие. Лене хотелось поподробнее рассказать Максиму про Фрола Максимовича, про Татьяну Васильевну, про Варю, от души пожалеть Василия, пропавшего без вести, но Максим почему-то упрямо все переводил разговор на другое. Не хотел, видимо, перед наступлением тревожить свое сердце разговорами о пропавшем брате, да еще в присутствии своих подчиненных. Весь он был в отца - молчаливый, замкнутый. Такие не любят показывать свое горе.
Вскоре Максима вызвали в штаб полка, и Лене не довелось больше поговорить с ним. А сейчас, повернув голову, он увидел на озаренном вспышками косогоре Максима, бегущего вперед. Широко раскинув огромные руки, Максим поднимал батальон раньше установленного срока. Поднял и повел роты под огонь своей артиллерии.
"Что он делает? Может, он не сверил часы, они у него спешат?.."
3
Нет, часы у комбата Корюкова были сверены и шли точно. Но он действительно спешил.
Прошло лишь около полутора суток с тех пор, как ему удалось заметить в обороне противника новые неведомые сооружения, похожие на колодцы. Он не сомневался, что в этих колодцах таится какая-то неожиданность. И он решил атаковать эти укрепления раньше, чем закончится артиллерийская подготовка, раньше, чем солдаты противника вернутся из укрытий к огневым точкам: противник не успеет открыть огонь из этих новых неизвестных сооружений. Всего лишь на считанные секунды надо опередить врага. Конечно, тут не обойтись без риска и даже без возможных потерь от огня своей артиллерии. Но легче потерять несколько бойцов, чем сотню.
Ночью уговаривал Корюков командиров батарей, расчеты орудий, по-братски обнимал наводчиков, упрашивая, чтобы на участке батальона они на две минуты раньше установленного срока перенесли огонь. Артиллеристы понимали, зачем он просит их об этом, и обратились к своему артиллерийскому начальнику. Последовал категорический отказ.
- Ну что ж, батальон я все же подниму на две минуты раньше срока, - сказал Максим командирам батарей. - Бейте по своим.
И ушел от них.
Просьбу Корюкова действительно было трудно выполнить. И даже невозможно. Дело в том, что по участку, о котором идет речь, был запланирован огонь орудий различных мощностей и калибров. Значит, чтобы изменить режим огня на одном участке, надо было внести поправки в график и план артиллерийского наступления во всех инстанциях, вплоть до командующего фронтом. А оттуда в свою очередь должны были дать команду по полкам, дивизионам и батареям всех систем ствольной и реактивной артиллерии. Времени для такой ломки графика и плана оставалось мало, весь огромный механизм огня был уже приведен в движение. Еще с вечера дивизионы реактивной артиллерии, получив координаты, мчались из глубоких тылов фронта к огневым позициям. Принять поправки они уже не могли. Если бы Максим Корюков передал свою просьбу лично командующему фронтом, то и тот, пожалуй, отказал бы ему. Изменить график огня было так же невозможно, как невозможно вернуть звук колокола после удара…
И вот уже двадцать восемь минут, не умолкая, гремели орудия.
Мощность огня возрастала - приближался конец артподготовки. Давая заключительные залпы, усилили огонь и батареи непосредственной поддержки пехоты, и орудия прямой наводки. Не было, пожалуй, другого человека, который с таким напряжением следил бы за разрывами снарядов в границах наступления батальона, как Корюков. И вдруг он заметил (или ему показалось это), что огонь перед батальоном несколько ослаб. Да, скорее всего, только показалось, потому что он ждал этого. Но раз батальон поднялся - останавливаться нельзя. И Максим, Поверив, что батарейцы вняли его мольбе, восторженно воскликнул:
- Молодцы наводчики, молодцы!..
Солдаты не слышали крика комбата, но всем существом чувствовали, что медлить нельзя, и пошли за ним.
Минута, другая… Батальон достигает первой траншеи противника и, не останавливаясь, устремляется вперед, ко второй траншее. Самые проворные гвардейцы, выделенные Крюковым для блокирования новых, неразгаданных сооружений противника, приближаясь к цели, обнаруживают, что перед ними железобетонные колодцы, расположенные в шахматном порядке. Это противотанковый узел. Раздумывать некогда. В колодцы летят гранаты. Затем весь батальон как бы проваливается в землю; минута - и, разделившись на мелкие группы, он устремляется по ходам сообщения, к базе противотанкового узла.
Максим Корюков еще не знал, куда выведут батальон подземные тропы. Но ему было уже совершенно ясно: время, необходимое для того, чтобы ворваться в эти колодцы, выиграно! Теперь дело за находчивостью и боевой смекалкой солдат. Максим верил в своих солдат так же крепко, как в самого себя.
4
Батальоны, действующие слева, тоже дружно устремились вперед. Но сделали они это на две минуты позже и перед второй линией окопов противника попали под губительный огонь пулеметов.
Леня Прудников вместе с Медведевым, Роговым и Файзуллиным едва успели укрыться в неглубокой канаве. Над головами засвистели пули, осколки мин.
- Вперед! Вперед! Вперед!.. - кричали командиры.
Оживали все новые и новые пулеметные точки противника, и атака захлебнулась. Роты залегли. Упал рядом с Леней пулеметчик Рогов. Лежал и не шевелился. "Вот, кажется, и останется при нем весь запас его шуток, которые он скопил для деревни на целую пятилетку", - мелькнула у Лени горькая мысль. Файзуллин поднял Рогова за плечи, отер его лицо горстью снега, смешанного с землей.
- Коля, друка… зачем так? Не дышит. - И звякнула о ствол пулемета каска, свалившаяся с головы Файзуллина.
Этот звук будто разбудил Рогова. Он чуть приоткрыл один глаз и, поморщившись от досады на себя, произнес:
- Ага, напугался… Погоди, погоди, не вставай, иначе опять умру… а без меня ты сразу на смерть нарвешься…
Воротник у Рогова был в крови, видно, пуля царапнула ему шею. Но он и не думал покидать поле боя. Сейчас самое важное для него - удержать друга возле себя.
- Раз атака захлебнулась, - пояснил он, - нечего горячку пороть. Надо подождать, пока артиллеристы подтянут орудия, и тогда снова вместе пойдем.
- Ладно, друка, ладно, - поспешно согласился с ним Файзуллин. - Я думал, ты совсем туда один пошла.
- Ишь ты какой, в могилевскую послал… не выйдет. - Рогов приподнял голову и, взглянув своими острыми глазами на Леню, закричал:
- А ты что? Ложись, говорю!..
Через час на этом участке началась повторная артподготовка. Теперь в атаку вместе с пехотинцами ринулись тяжелые танки. Они должны были подавить пулеметные точки немцев.
Бежать за танками как-то легче, и всегда кажется, что менее опасно. Но вот один танк воспламенился, за ним второй, третий… Здесь тоже оказался противотанковый узел противника. Таких узлов перед плацдармом - не один.
- Танкисты горят!
- Как горят? Надо спасать! - не то вслух, не то про себя крикнул Леня и пополз к ближайшему горящему танку.
- Осторожно, боеприпасы взорвутся!.. Стой, я сам! - остановил его Медведев, подползая под днище танка. Он постучал в нижний люк и стал звать: - Скорей вылазь!
Но никто не откликнулся: экипаж погиб в момент удара в броню фаустпатрона.
Леня заглянул в танк через люк механика, и под шлемом у него зашевелились стриженые волосы…
Между тем как-то сами собой, словно ручейки в промоину, отделение за отделением, взвод за взводом, затем рота и весь батальон потекли вправо, на тот участок, где наступал батальон Корюкова. Потянуло туда и Леню.
Максим Корюков со своими ротами еще не вышел на открытое место, и где он находился - никто точно не знал. Тем не менее на участок, где наступал его батальон, вскоре устремился весь полк, затем дивизия, - там обозначился прорыв.
Часа через два где-то уже далеко впереди своей роты Леня встретил санитаров с носилками. Они несли стонущих солдат. Внимание Лени привлекла девушка. Она лежала на носилках, как-то неестественно повернув голову. Леня признал: та самая голубоглазая, что была вчера вечером в блиндаже Максима.
Виктор Медведев наклонился над ней, и его раскрасневшиеся пухлые щеки медленно бледнели.
- Это Надя Кольцова, - сказал он, - наша солдатская сестра. В ногу ее, кажется… Всю икру снесло…
"Вот она передовая, - подумал Леня. - Вчера эта голубоглазая улыбалась, смотрела на всех счастливыми глазами, и верилось, что ей, такой красивой и жизнерадостной, жизнь готовит большое счастье. А сегодня, сейчас погас ее взгляд. Теперь немного радостей ждет ее. Она, вероятно, умела хорошо танцевать… Да, что и говорить, девушка с покалеченной ногой - чему она может радоваться?.."
И Лене так стало жалко ее, что, если бы можно было, он отдал бы ей свою ногу, лишь бы она осталась такой же счастливой, какой видел ее вчера в блиндаже Максима.
- Ты вроде приуныл? - прервал его грустные думы Виктор Медведев.
- Да нет, так просто, постоять захотелось, - ответил Леня, не зная, что говорить.