- Я тоже в первом бою, как увидел знакомого человека с оторванной ногой, - так чуть не заревел… А потом привык. Первый бой самый тяжелый. Но ничего, вон, видишь, наши танки в прорыв ринулись. Значит, завтра или послезавтра салют в Москве. Салют за Варшаву, понял?!
Перебегая вместе с Медведевым с одной позиции на другую, Леня пока не понимал, что происходит на поле боя, но старался все делать так, как делают старшие товарищи. Припадал к земле, полз по-пластунски, вскакивал, кричал "ура", порой не зная, где фланги, где противник и откуда угрожает опасность. Шальные пули, что свистели над головой, и осколки снарядов, царапающие землю, ему казалось, искали его, Леонида Прудникова, но он старался вести себя так, чтоб товарищи не подумали о нем плохо, что он трус, - этого он боялся пуще всего.
К счастью, ни один осколок и пуля не тронули его. Вечером, когда солдаты собрались возле батальонной кухни, к нему подошел подполковник Верба и сказал:
- Вот и кончился твой первый боевой день, теперь ты уже обстрелянный фронтовик.
И вдруг Леня увидел себя на Громатухе ранним зимним утром. Смешной сипловато-визгливый голос громатухинской электростанции разбудил прииск. Появились огни в окнах, заскрипели сани на конном дворе, по тропкам к шахтам пошли шахтеры. Леня Прудников шагал впереди бригады молодых проходчиков к штольне, заложенной в крутой откос нижнего плеча горы Каскил. Это было два года назад. Первый самостоятельный выход в забой. Самому старшему проходчику, Лене Прудникову, было шестнадцать лет. Но шли они важно, в болотных сапогах, в брезентовых шляпах с отлогими полями. Широкий покрой шахтерских курток придавал им солидность, и в темноте они были похожи на сказочных богатырей. Степенный, с довольной улыбкой на губах, Леня входил в штольню, пригибаясь; хоть кровля была высокая, но для солидности надо было пригнуться, как пригибались опытные шахтеры, с которыми ходил в забой на практику. Ведь теперь он тоже шахтер-забойщик.
В штольне каждый звук отдавался, как в трубе, и до слуха Леонида донеслись голоса его друзей:
- Слыхали, что говорят про нашего забойщика: жениться собирается.
- Не может быть, он ученый человек, десятилетку кончает…
Леня остановился, повернулся, направил луч своей карбидки на лица товарищей. Ребята замолчали.
В забое после ночной отпалки еще стоял едкий дымок взрывчатки, смешанный с запахом смолистой крепи и подземной сырости. И если с Леней можно было побарахтаться в снегу там, на открытом воздухе, то здесь под землей, в забое, он - серьезный человек, и каждое его слово - закон для смены.
Постучав обушком в грудь забоя, Леня как бы сказал: "Ну, Каскил, иду на вы". Затем подтянул воздухопроводный шланг и, подключив к нему свой перфоратор, дал команду: "Начали!" - и навалился на рукоятку.
Застучал, загремел забой. Посыпались искры из слежавшегося слоя колчеданистой и кварцевой массы. Значит, уже недалеко золотоносная жила. Природа оградила богатства недр толстой и прочной броней. Скоро начнется еще сплошной колчедан почти алмазной крепости. Граненый стальной бур, высекая победитовыми рожками искры, сантиметр за сантиметром уходил в гранитную толщу.
- Добавь еще, - крикнул Леня подручному, и напор воздуха увеличился.
Словно длинные очереди крупнокалиберного пулемета гремели в штольне. Леня жал изо всех сил. Порой ему казалось, что не он, а забой трясется от ударов бура, что не он, а кровля забоя закачалась от такого напора. "Держись, Каскил, скоро твои сундуки откроем!"
Лене хотелось раньше всех добраться до богатой жилы каскильских руд, о чем, конечно, будет известно всей Громатухе, и Варя узнает об этом…
Из кровли сочилась вода. "Как бы она не затормозила работу", - тревожился Леня.
- Стоп! - вдруг закричал откатчик Степа, которому в ту пору было четырнадцать лет, но он прибавил себе два года, чтоб попасть на шахту и получить рабочую карточку.
- В чем дело? - спросил его Леня.
- Отключай!..
- Ну, отключил. Что ты кричишь?
- Вот смотри, - сказал Степа. В руках он держал кусок ноздристого кварца. - Это из нашего забоя. Понимаешь, выкатываю вагонетку с породой на отвал и смотрю - ведь это кусок от жилки. Беру его в руки, подул на него, под солнцем-то каждую ноздринку видно, и вглядываюсь. Раз кварц ноздристый и подгорел, значит, надо быть внимательным. Геологи так говорят, но я без увеличительного стекла разглядел: крапинки, крапинки…
- Не может быть!
- Честное шахтерское.
- Ну-ка, дай я сам посмотрю.
Леня взял камень, осветил его карбидкой и увидел ярко-желтые крапинки.
- Ага, убедился. Значит, жилка. Значит, подсекли мы ее! - не унимался Степа.
Сюда уже сбежалась вся смена. Леня оглядел забой, чтобы определить, откуда, из какого угла оторвался этот кусок.
- Да это отсюда, - сказал он товарищам, затем набрал в брезентовую шляпу воды и выплеснул ее в верхний угол забоя. Товарищи последовали его примеру, и обмытый забой как бы улыбнулся им. Из угла в угол по диагонали протянулся узкий слой драгоценной руды.
- Вот ты где притаилась! - воскликнул Леня. - Жила, ребята, жила!
- Ура-а-а! - загремели голоса ребят.
- Зовите начальника шахты, - приказал Леня, и два его помощника опрометью бросились выполнять приятное поручение.
- Жила! Жила! - громко повторяли они, выбегая из штольни на простор с радостной вестью.
А Леня и оставшиеся с ним друзья, словно забыв о полагающейся им серьезности, возвратились в свое, законное по летам мальчишество: запели, засвистели.
- Не свисти, в шахте не положено свистеть, от свиста, говорят, горный черт сердится и крепи выбивает, - сказал ради шутки один из крепильщиков.
- Ври толще, смеху больше, - возразил ему другой, - я бы еще гармонь сейчас сюда принес.
- Слушай, бригадир, разреши по такому случаю салют дать? - спросил дотошный Степа.
- Какой салют?
- Вот смотри, - ответил Степа, вытащив из-за пазухи что-то похожее на пистолет. К деревяшке был прикручен ствол из медной трубки с иголочным отверстием для запала - самопал.
- Заряжен?
- Конечно. Давно готовился. Пальнем?
- Давай, - согласился Леня.
Долго ковырялся откатчик. Наконец раздался выстрел.
- Здорово? Вот бы твою Варю пугнуть этим, сразу бы другая стала. Подарить?
- Я тебе, Степа, подарю, я тебе постреляю… - послышался в штольне голос. Это Фрол Максимович пришел в забой.
Он внимательно осмотрел жилу и, к еще большей радости ребят, сказал:
- Молодцы, товарищи проходчики! Теперь этот забой назовем "Гвардейским", ведь вы у нас гвардейцы трудового фронта. Отдохнете день-два - и на новый объект. Каскил будем брать вот так, с двух направлений. А потом, как кончится война, когда вернутся люди с фронта, мы раскроем перед ними все наши победы!..
Леня часто встречался с Фролом Максимовичем, но такого восторженного и мечтательного увидел впервые.
Что-то подобное он заметил сейчас и в глазах подполковника Вербы, который сказал ему: "Теперь вы обстрелянный фронтовик", - и подумал: "Как похож этот первый день в бою на первый день в забое!"
Глава пятая
ЦОССЕН - БЕРЛИН
1
Весть о большом наступлении русских с плацдарма южнее Варшавы прилетела в генштаб, расположенный в Цоссене (дачный район южнее Берлина), неожиданно.
Начальник генерального штаба Гудериан не сразу поверил этому. По сведениям разведки и по его личным расчетам, такое наступление могло начаться по крайней мере только суток через восемь. Командующий группой "Висла" вчера заверил фюрера, что наступление маршала Конева, начатое 12 января, будет остановлено к исходу дня 14 января, а остальным он вообще не даст подняться.
Но вот 1-й Белорусский поднялся…
- Нет, это не наступление, это маневр. Пора убедиться в неповоротливости русских штабов, - успокаивал Гудериан своих помощников. - А если это не маневр, то тем лучше для нас. Их ждет глубокое разочарование…
Гудериан считал, что все или почти все люди - актеры; маленькие умом всю жизнь играют больших, злые - добрых, грешные - святых, хитрые - откровенных, ленивые - трудолюбивых. И только он, генерал Гудериан, не играл, он оставался самим собой: опытным, высокоодаренным военным специалистом, которому неотступно приходится внушать своим подчиненным спокойствие, чтобы они могли сохранять способность нормально мыслить и давать правильную оценку событиям - в данном случае, начавшемуся сражению на Висле.
Неторопливым движением руки Гудериан нажал кнопку "машину к подъезду" и так же не торопясь спрятал личный пистолет в ящик стола: он собирался к фюреру, а после 20 июля 1944 года к Гитлеру никого не пускали с оружием.
20 июля - день покушения на Гитлера. Заговором руководил бывший начальник генерального штаба Людвик Бек и бывший имперский комиссар по контролю над ценами Карл Герделер. Они решили убить Гитлера и сформировать новое правительство. Гудериан был тогда не у дел и, зная о заговоре, готовился стать при новом правительстве начальником генштаба. Заговор, по мнению Гудериана, был подготовлен хорошо. Заговорщики сумели внести в ставку Гитлера, которая находилась в то время около Растенбурга, в Восточной Пруссии, сильный заряд взрывчатки и включить адскую машину (портфель со взрывчаткой поставил под стол Гитлера начальник штаба армии резерва полковник Штауфенберг как раз в то время, когда Гитлер проводил очередное совещание ставки).