- Кто здесь?.. Пригуда? Сеня Пригуда?!.
- Здорово! - с соломы поднялась массивная фигура с перебинтованной головой. - Вот так встреча! Откуда и куда?
- На фронт. С маршевой ротой. Ты ранен?
- Пустяки: голову царапнуло, - нe без гордости сказал Пригуда. - Можешь поздравить, я уже лейтенант. К ордену представлен. И медаль уже отхватил! - Он откинул шинель, тускло сверкнув медалью "За отвагу". - А ты, значит, в тылах ошивался?
- Ну, знаешь, в армии не выбирают.
- Игорь! - шепотом окликнула Кима из глубины коридора.
- Меня зовут, - сказал Суслин. - Ну поправляйся, Сеня. Может, еще увидимся.
Пригуда недобро засмеялся и заговорил громко, в полный голос, чтобы слышали окружающие:
- Санитарочку подцепил? Ай да тыловики: орденов нет, так все девки наши! Ну правильно, Суслик, не теряйся! Особо пока мы в госпиталях…
Его громкий смех звучал вслед шедшему к чердачной лестнице Суслину. И он виновато пригнул голову.
- Что это он, Игорек? - спросила Кима.
- Товарищ по училищу, - вздохнул Игорь. - Уже лейтенант и уже - с медалью. А я - тыловая крыса, ловкач…
- Вот дурачок-то, Господи, - сказала Кима, открывая люк. - Влезай за мной. На чердак.
На чердаке было темно, и Игорь остановился возле люка, не зная, куда подевалась Кима и куда ему идти.
- Ну где ты там? - шепотом спросила Кима. - Закрой люк и иди сюда. Только люком не стукни.
Игорь осторожно опустил крышку люка, отчего стало уж совсем черно. Опустившись на четвереньки, он пополз куда-то в кромешной мгле, пока не треснулся лбом о балку.
- Это ты ударился? - поинтересовалась Кима с другого конца чердака.
- Я.
- Где же ты?
- Не знаю.
- А что ты там делаешь?
- Чешу голову.
- Фонарь у тебя есть?
- Теперь есть. На лбу.
И они оба весело рассмеялись.
- Похоже, мы обречены ползать по чердаку, пока не рассветет, - сквозь смех сказал Игорь.
- Я не ползаю, - ответила Кима - Я сижу на своей постели.
- А где это?
- Тут.
- А где это - тут?
И они снова засмеялись.
- Если я расскажу девочкам, они ни за что не поверят, - весело сказала Кима. - Они скажут, что я вычитала это у Марка Твена.
- У Твена, по-моему, этого нет.
- А ты читал "Простаки за границей"?
- Не читал, - признался Игорь. - Я опять поползу, ладно? До следующего фонаря: два фонаря - пара. А ты смейся, Кимка. Смейся. Я буду ползти на твой смех, как на маяк.
Кима тихо смеялась. Игорь преодолел наконец-таки темное пространство, и их руки встретились. И возникло молчание. Потом Кима очень серьезно спросила:
- Ты с кем на выпускном вечере целовался?
- Я?!. - с возмущением переспросил Игорь. - Я вообще никогда ни с кем не целовался.
- А Катька написала, что ты с ней целовался в раздевалке.
- Как ей не стыдно! - возмутился Игорь. - Если хочешь знать, единственный человек, которого я хотел поцеловать…
Он замолчал.
- Вспоминаешь, как его звали?
- Вспоминаю, что у этого человека была ангина, и на вечер он прийти не мог.
- Я знала, что Катька - врушка, - помолчав, сказала Кима. - А почему же ты не поцеловал меня, когда мы в походе ушли за хворостом?
- Я мечтал об этом, Кимка, но… Мне казалось, что ты сердишься на меня.
- Сержусь? Да за что же, Господи? - Она вздохнула. - Ничего-то вы, мальчишки, не понимаете. Разве я могла на тебя сердиться? Любая девчонка поняла бы, что не могла. Даже страшная дура поняла бы, а ты…
- Ты сердилась на меня, - упрямо повторил Игорь. - Мне очень стыдно, Кима, честное слово, стыдно. И всегда было стыдно. Мне и сейчас стыдно, но тогда я поспорил с Борькой Яценко…
- Он погиб, Игорь.
- Да, он погиб. А я всегда думал, что ты была в него влюблена.
- Вот глупости-то. Какие же вы, мальчишки, дураки! Так о чем вы поспорили?
- Ну, мы поспорили, - Игорь с трудом начал исповедь. - Ну, что… что я дотронусь до тебя. Ты стояла у доски, а я подошел и положил тебе руку на плечо. Вот… А потом взял и провел рукой… Ну там, где нельзя.
- А где нельзя?
- Ну там. Ну сама знаешь…
- Знаю? - Кима тихо засмеялась. В темноте послышалось какое-то шуршание, что-то негромко щелкнуло. - Да-да, это ужасно! Ты нарушил табу…
- Вот, - тяжко вздохнул Игорь. - А ты на меня так тогда посмотрела, будто я тебя ударил. И мне стало стыдно. И стыдно до сих пор.
- Иди сюда, - шепнула она. - Ближе. Еще. Тут места хватит. Дай руку. Значит, тут нельзя? Тут, да? Тут?..
Она была совсем рядом. И рука Игоря ощутила теплую и упругую девичью грудь.
- Молчи, - бессвязно шептала она. - Можно, понимаешь. Можно, потому что вас убивают… а мы остаемся. Можно, потому что я люблю тебя. Можно, дурак ты несчастный, и я дура несчастная, и пусть хоть наши дети будут счастливее нас…
Тенгиз охапками доставал гвоздики из корзины, а Юнесса, Валентина Ивановна и сестры Крынкины складывали из них букеты.
- Подумать только, гвоздики - в марте, - сказал профессор Сайко. - За парочку этих корзин можно, я полагаю, и "Волгу" купить?
- Можно, - спокойно согласился Тенгиз. - Можно купить "Волгу". А можно положить на могилу отца.
- Вопросы будут, профессор? - ехидно поинтересовался Лавкин.
- Извините меня, Тенгиз, - виновато произнес Сайко. - Я имею глупую привычку неудачно острить.
- Я тоже люблю шутки, - сказал Тенгиз. - Только сегодня не время для шуток. И не место. Так мне кажется. Извините.
Анна и Константин сидели в узкой светелке и молчали, то ли прислушиваясь к разговорам в соседней комнате, то ли думая о своем. Потом Анна спросила:
- Сколько же ему лет?
- Кому?
- Илье Ивановичу, - пояснила Анна. - Отцу вашей жены. Вы что, забыли? Вы же только что говорили о нем.
- Да, да, - Константин вздохнул. - Позвольте, сколько же ему?.. Да, пожалуй, лет шестьдесят - шестьдесят пять. Признаться, я точно не знаю.
- Значит, его день рождения в вашей семье не отмечают, - невесело усмехнулась Анна. - Неужели так ни разу и не отмечали?
- Да как-то не получалось, - виновато сказал Константин. - Знаете, как в части? То учения, то стрельба, то еще что-нибудь.
- Еще "что-нибудь" - самый точный ответ. Я не права?
Константин подавленно молчал. Из соседней комнаты донесся голос Лавкина:
- А что у тебя в третьей корзине, Тенгиз?
- Цоликаури, Леня, - ответил голос Тенгиза. - Ровно восемнадцать бутылок цоликаури. Мы будем пить его вечером, вспоминать наших отцов и говорить хорошие тосты.
- Это правильно, Тенгиз, - помолчав, сказал Лавкин. - Ты очень хорошо сказал, летчик.
В доме Валентины Ивановны спали гости. На полу, на лавках, по двое на кроватях.
Начало светать, когда Анна проснулась. А может быть, она и не спала, а просто тихо лежала рядом с мирно посапывающей Валентиной Ивановной. Но посмотрела на светлеющее окно и осторожно выбралась из постели. Подошла к окну, отдернула занавески. Спокойно было за окном. Быстро светало.
Валентина Ивановна шевельнулась, посмотрела на стоявшую у окна Анну. Подошла, стала за спиной.
- Морозно, - тихо сказала она.
- Как тогда, - эхом отозвалась Анна. - Мне мама рассказывала. Сейчас кончится их счастье…
Резко откинулся чердачный люк. Высунулась девичья голова:
- Буди своего лейтенанта, Кима. Тяжелого полковника привезли. Он срочно требует кого-нибудь из офицеров. Буди лейтенанта, Кимка!..
В операционной лежал умирающий полковник. Худое матово-бледное лицо его уже было неподвижным, как у мертвеца.
Рядом хлопотали двое немолодых врачей в белых халатах. Мужчина и женщина. А за окном стучал молоток.
Молоденькая медсестра ввела Игоря, на ходу застегивающего портупею. Молча кивнула на полковника. Игорь подошел, склонился над ним:
- Товарищ полковник, младший лейтенант Суслин. По вашему приказанию.
- Оставьте нас с офицером, - с усилием проговорил полковник. - Скорей. У меня мало времени…
Врачи и сестричка вышли, плотно притворив за собою дверь.
- Немцы вырвались из окружения, - с трудом шептал полковник. - Механизированная группа. Танки и бронетранспортеры.
- Понял, товарищ полковник.
- Обожди. Не перебивай. Идут на Ильинку. Здесь полно раненых. Я доложил о прорыве. Помощь будет. Но ты должен задержать немцев. Должен. Сколько у тебя бойцов?
- Взвод истребителей танков.
- В Ильинку ведут две дороги. Постарайся перекрыть обе. И продержись. Продержись, лейтенант.
- Продержусь! Разрешите выполнять?
- Никому ни слова. Помочь тебе не смогут. Только возникнет паника. А помощь придет. Слово даю… Продержись.
- Понял.
- Продержись, сынок, - умоляюще шептал полковник, и по худому мертвенному лицу текли слезы. - Здесь раненые, женщины. Немцы всех передавят. Помни об этом, сынок. И все - бегом, бегом. Встреть немца подальше от деревни. Оседлай дороги. По целине они не пройдут. Снегу много… Ну ступай. Ступай, сынок, ступай…
Игорь вдруг наклонился, прижался губами ко лбу умирающего и сразу же вышел из палаты.
В коридоре толпились встревоженные врачи и сестры. Двое тотчас же прошли в палату, следом шмыгнула сестричка. Игорь подошел к Киме.
- Ну пока, - бодро сказал он. - Тороплюсь.
- Что сказал полковник? - тихо спросила Кима.
- Чтобы я тебя поцеловал! - громко выпалил Игорь.
Он и вправду поцеловал ее. В губы. При всех. Выхватил из ее рук свой полушубок и бросился к дверям.
Кима догнала его, когда он уже спрыгнул с крыльца. Догнала, обняла, прижалась.