И опять он услышал слова Любы, обращенные не к нему, будто бы к шоферу, хотя к тому обращаться было незачем - он здесь не командует.
- Сначала палатку надо.
- Да, да, палатку, - опять согласился Сафронов.
Палатку не могли закинуть в кузов. Брезент плохо свернули, и он расползался под руками, как вата.
- Отставить! - крикнул Сафронов. - Сверните снова. Туго сверните. Кубышкин!
- Тяжелая, стал быть, - кряхтел Лепик, затягивая палатку в кузов.
- А ты дрын подсунь, - советовал Трофимов. - Не за веревку тяни, за палку.
"Не зря он сержант, - оценил Сафронов. - Парень, видать, смекалистый".
Разные чувства одолевали Сафронова: и радостное волнение, с которым он бежал по тревоге, и желание сделать все быстро и хорошо, не отстать от других взводов, и досада, что дело не налажено и валится из рук. Он то бросался помогать подчиненным, то наблюдал за их работой со стороны, то давал указания, то отходил в темноту, скрывая раздражение.
Палатку погрузили вроде бы нормально, к самой кабине, носилки - плохо. Они торчали из кузова, как ложки из стакана.
- Переложить, - приказал Сафронов. - Сложить их аккуратно по бортам.
Он поминутно зажигал фонарик и поглядывал на часы.
- Время еще есть, - сказала Люба, неизвестно почему оказавшаяся рядом.
- Конечно, - согласился Сафронов и ощутил благодарность к этой девушке, ее успокаивающему голосу.
- Место у кабины оставьте, - попросила Стома. - Там мы сядем.
- Оставим, сестрица, оставим! - крикнул из кузова Галкин. - Само тепленькое, само мягонькое.
И снова он напомнил Сафронову Михаила Алексеевича - его подопечного в госпитале, в дни учебы на военфаке.
Мысль о Михаиле Алексеевиче, об учебе, о военфаке промелькнула неожиданно и показалась далекой, почти потусторонней. Здесь, в ночном прифронтовом лесу, был он, был его взвод, было ощущение неизвестности, а там, где-то далеко, почти в сказочном тылу, - свет, громко говорящее радио и все остальное.
- Кубышкин! - прервал свои размышления Сафронов. Он видел, что погрузка окончена, но ему хотелось услышать об этом, хотелось, чтобы все было как положено. - Кубышкин, как дела?
- Да вроде бы порядок.
- Отвечайте как положено.
Даже в темноте было видно, как лейтенант передернул плечами.
- Товарищ капитан, погрузка закончена. Приемно-сортировочный взвод к выезду готов.
Сафронов посветил фонариком.
- Уложились. Не расходиться. Иду докладывать.
И он побежал к штабу.
Штабной палатки уже не было. Но там, где она стояла, горел свет и виднелась группа людей. Среди стоящих Сафронов издали заметил плотную фигуру корпусного врача.
- Товарищ гвардии подполковник, разрешите обратиться к капитану…
Он доложил о готовности. Лыков-старший кивнул:
- Со мной поедете.
Сафронов был удивлен и огорчен приказанием. Ему хотелось быть со своим взводом, а вовсе не с командиром медсанбата. С чего это вдруг? Но приказание есть приказание.
- Разрешите передать команду лейтенанту Кубышкину?
- Передавайте.
VI
Колонну вел НШ. Сафронов с командиром должны были ехать на мотоцикле другой, более короткой дорогой.
- К рассвету будем на месте. Все рассмотрим и наших встретим, - объяснил свой план Лыков-старший.
Машины начали выходить на опушку. Запахло бензином. Из-за туч выглянула луна, блеснув на стеклах очков сидящего в одном из кузовов человека. Сафронову показалось, что это был Штукин, и он помахал рукой.
- Покедова, дядя Валя, - услышал он неожиданно дребезжащий басок Чернышева.
И тотчас "хирурги" затянули песню:
Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море.
Ее подхватили другие взводы:
И ранней порой мелькнет за спиной
Солдатский мешок вещевой.
Припев успели переделать, и Сафронов подумал: "Кто же автор?"
Чувства Сафронова раздвоились. Было радостно, что наконец-то он медленно, но верно добирается до своей цели, и немножко грустновато: покидали обжитое место.
Колонна тронулась, и Лыков-старший сказал:
- Пошли.
В коляске уже кто-то сидел. Виднелись голова и плечи. По волосам, прикрывающим щеки, Сафронов догадался: женщина. И удивился. И еще более удивился, когда подошел и узнал в сидящей Галину Михайловну. Расспрашивать и выяснять ситуацию не было времени. Мотоцикл взрычал. Сафронов успел вскочить на заднее сиденье, схватился руками за резиновое кольцо. И они поехали.
Несколько минут он привыкал к положению, еще напрягался и обхватывал коленями упругое седло, но потом свыкся, понял, что бояться нечего. Машина катила по прямой дороге, слегка подрагивая и потряхивая на выбоинах. Сафронову был виден крутой затылок комбата, околыш его фуражки и мягкий профиль Галины Михайловны, отчетливо различимый в темноте. По обе стороны дороги стоял тихий лес. Он казался не живым, а декоративным, и все вокруг тоже было бы неживым и нереальным, если бы не гудение мотора, не звездочка, мерцающая над головой, не легкий запах пыли и сосны.
Звездочка то появлялась, то скрывалась за тучами, и Сафронову чудилось, что там, высоко над ними, кто-то не отпускает их из виду, мчится с зажженной фарой.
Тряхнуло так, что Сафронов чуть не вылетел из седла. Галина Михайловна ойкнула. А Лыков-старший крикнул:
- Корневище! Сейчас на проселочную выедем.
Они и в самом деле выскочили на проселочную. На секунду выглянула луна, и дорога блеснула сероватой лентой. Мотоцикл загудел тише и ровнее. Сафронов молча сидел на своем сиденье, изредка скашивая глаза на Галину Михайловну. Она почувствовала его взгляд, повернула голову и улыбнулась.
Сафронов поразился: "Какие у нее белые зубы!"
Было тихо и пустынно. Звездочка наверху исчезла. И ничего живого как будто не было вокруг. Только они трое. Только машина. Только равномерное гудение мотора, которое никак не сливалось с этой тишиной и темнотой, казалось назойливым и чужим звуком.
Сафронову было как-то не по себе, непривычно и странно. "Быть может, мы заблудились? Быть может, тут прошли бои и лес полон мертвых людей?"
Из-за поворота показалась деревенька. Сафронов с надеждой вглядывался в темноту: ни огонька, ни звука… Неживые дома. Неживые постройки. Лишь на самом выезде вдруг пронзительно тявкнула собачонка. Сафронов никогда бы и не подумал, что он так обрадуется этому тявканью, этому обычному земному звуку, Галине Михайловне, вероятно, передалось его состояние. Она вновь повернулась и улыбнулась Сафронову.
Мотоцикл неожиданно чихнул, словно подавился пылью, затарахтел непривычно резко.
- Начинается, - пробурчал Лыков-старший.
Он остановил машину и, светя фонариком, висящим у него на груди, начал копаться в машине.
Сафронов встал на землю, с удовольствием распрямляя затекшую спину.
Теперь можно было бы и поговорить, но он боялся нарушить тишину, вспугнуть лес, поле, выдать себя разговором, точно за ними следили и подслушивали.
Через некоторое время Лыков-старший вскочил в седло, с маху нажал на педаль.
- Подтолкните.
Сафронов подталкивал мотоцикл по мягкой дороге, ускоряя шаг, пока машина не завелась и не пошла плавным ходом.
Сафронову было приятно, что он помог командиру и так ловко на глазах у Галины Михайловны вскочил в седло.
И опять они покатили по безлюдной пустыне, как по другой планете. И опять Сафронову стало не по себе, и он подумал: "Хотя бы снова собачка тявкнула или хотя бы мы остановились".
И только он так подумал, мотор заглох. Лыков-старший что-то забурчал себе под нос.
Сафронов соскочил с седла и протянул руку Галине Михайловне. Они с удовольствием сделали несколько шагов, ощущая мягкую пыль под ногами. Только теперь, когда мотоцикл заглох, они поняли, что гудение его с непривычки раздражало их, как гудение комара над ухом, а тишина приятна и доставляет наслаждение.
- Вы пошли бы пешочком? - спросил Сафронов.
- С радостью, - ответила Галина Михайловна.
- Подтолкните! - крикнул Лыков-старший, будто испугался, что они и в самом деле могут уйти от него.
Галина Михайловна вновь уселась в коляску, а Сафронов начал подталкивать машину и, когда мотор загудел, вспрыгнул в седло, как заправский всадник.
И еще и раз, и два, и три чихал мотор. И Сафронову приходилось соскакивать и подталкивать железного коня. Он так поднаторел и так расхрабрился, что уже не спешил вскакивать на свое место, а бежал за машиной, отставал, догонял ее, словно играл в новую, придуманную им игру. Этот бег будоражил кровь, отвлекал от случайных мыслей, а присутствие Галины Михайловны придавало игре азарт и заставляло Сафронова казаться молодцеватым. Однажды он поскользнулся, припал на колено и ощутил теплоту еще не остывшей земли.
Они проезжали сонные, словно вымершие, деревеньки, лесочки, поля, поднимались в гору и скатывались под уклон, и казалось, конца не будет их дороге и этой странной пустынности вокруг.
Но вот вдали сверкнуло, и почти одновременно брызнул дождь. Сафронов подумал, что начинается гроза, но дождь шел мелкий, приятный. А свечение вдали повторилось, и было оно непохоже на молнию. Он догадался: "Ракеты. Значит, где-то там передовая". И еще более удивился тишине и пустынности, окружавшей их.
Дождь пошел чаще. Запахло землей. Дорога потемнела. Ехать по ней стало будто бы легче.
- Там плащ-палатка, - бросил через плечо Лыков-старший.