II
Прошли танки, и вновь наступила тишина и спокойствие. В медсанбате потекли обычные деньки, вроде бы и занятые, и в то же время пустые. Подъем, спецучеба, совещания. Все по расписанию, но все как бы не серьезное, а игрушечное. Люди что-то делали, но находились в ожидании настоящих дел.
Медсанбат при танковом корпусе только что создавался. До сих пор существовала медико-санитарная рота. Однако жизнь, последние боевые операции показали, что рота не может выполнить задач по оказанию срочной медицинской помощи раненым бойцам и офицерам. И вот в 1944 году в танковых соединениях начали создавать медсанбаты, точно такие же, как в стрелковых дивизиях. Новому медсанбату спешно присвоили необычный номер "0013" и записали в списки действующих медицинских подразделений.
И людей, и медикаменты, и необходимый инструмент - все собирали с миру по нитке: из армейских и фронтовых резервов, из госпиталей. За несколькими врачами, в том числе и за капитаном Сафроновым, специально приезжал в Москву корпусной врач Лыков-младший. Но все равно медперсонала не хватало. А уже пришли танки. И Сафронов слышал от опытных людей: "Скоро наступление начнется". Он еще никогда не участвовал в наступлении, только все ожидал его. Ждал, ждал, ждал, но, когда оно началось, их часть неожиданно переформировали, а его направили в резерв, в Москву.
"С кем же, и как же, и что же мне делать? - думал Сафронов, лежа на носилках, за брезентовой занавеской, в той же двухмачтовой палатке, где находились сестры, пока что единственные подчиненные его, командира приемно-сортировочного взвода. - Надо ж будет принимать раненых, сортировать, поить, кормить, оказывать помощь, подавать в операционную". Еще полагалось четыре санитара и фельдшер, но их не было. Фельдшера обещали при случае. О санитарах говорили коротко: "Будут".
"Но когда же? Когда?" - в душе негодовал Сафронов.
Остальные медики - его товарищи по медсанбату - уже побывали в нескольких операциях и, казалось Сафронову, были даже рады затишью и покою. Им как будто доставляло удовольствие это состояние ожидания, и чем далее откладывалось то главное, ради чего их собрали в один батальон, тем было лучше для них. В свободное время они охотно ходили по лесу, собирали грибы и ягоды, слушали птиц, а по вечерам, сойдясь в кружок, пели песни.
Сафронову стоило большого труда сдерживать себя, не показывать своего нетерпения, быть со всеми, делать, как все, - сидеть, слушать, петь песни. Он ни с кем не говорил о том, что его тревожит и не дает покоя. Да и с кем говорить? У него еще не было ни друзей, ни близких товарищей, были пока что сослуживцы. И было достаточно времени изучать коллег, приглядываться к ним и делать выводы о них для себя.
После первого столкновения с командиром медсанбата Лыковым-старшим Сафронов ожидал неприятного разговора с ним. Но все кончилось миром. В тот же день командир, встретив его у столовой, позвал к себе в палатку, усадил, налил в зеленую кружку спирта. "Не пью", - отказался Сафронов. "Зря", - сказал Лыков-старший и вылил в себя спирт, как в пустой сосуд. Зажевал кусочком черняшки, повторил: "Зря". А потом посадил Сафронова на мотоцикл, и они поехали в корпус выбивать обмундирование для вновь прибывших.
Ведущего хирурга майора Малыгина еще не было. Говорили о нем разное. Надо было увидеть человека, тогда и составлять мнение.
Замполитом был назначен капитан Доброхотов - седой человек в годах, родом из Ленинграда. Он сам пришел в палатку Сафронова. "Слышал - из Ленинграда? В блокаду были?" - "Не полностью. Но еще застал". - "Ну как там? Расскажите. Я на Васильевском жил. На Четырнадцатой линии". Капитан Доброхотов покашливает. "Значит, кхе-кхе… На Выборгской?.. И все равно, кхе-кхе, приятно… А почему не в партии?.. Ну, кхе-кхе… Посмотрим".
С завхозом Колодкиным, или, точнее, с заместителем командира по материально-техническому обеспечению, Сафронов схватился при первой же встрече. Не выдавал положенные носилки, перевязочный материал, шины, костыли, поильники. "Это ни к чему сейчас… Мы ж не это…" - "Вы не это, а мы это". На следующий день Сафронов вновь явился к Колодкину все с той же просьбой "выдать положенное". "Вы… это… еще не выдохлись?" - "Не выдохся и не выдохнусь".
Командир медицинской роты капитан Чернышев прибыл одновременно с Сафроновым. Высокий, полноватый, добродушный, с наметившимся брюшком. Посмеяться любит. Смех заразительный, во весь рот. Похлопает себя по животу и засмеется: "А ничего подрубал". Все у него дяди, все у него тети. И Сафронов - дядя. Дядя Валя.
Со старшим лейтенантом Галиной Михайловной Василенко тоже вместе ехали. Красивая женщина с мягкими волосами. Ехали в тесном купе. Она сидела рядом с Сафроновым, задремала, склонила голову на его плечо. И он чувствовал мягкость ее волос на своей щеке. Галина Михайловна - командир госпитального взвода. У нее в палатке марлевые шторки желтого цвета, риванолом покрасила. И штат полностью - сестра Настенька и санитар. Ее укомплектовали, уважили.
Еще капитан Дорда, хирург. Тоже из резерва. Сухой, приглаженный. От него одеколоном пахнет.
Да вот шофер Петро - здоровый, неуклюжий, безобидный парень - к сафроновским сестрам приходит, помогает переносить имущество, заменяет иной раз недостающих санитаров.
Были и еще: врачи, офицеры, шоферы, сестры, десятки людей, собранных сюда из многих частей, их Сафронов еще не успел узнать за те пять-шесть дней, что он здесь, хотя и встречался, и перебрасывался словами, и стоял в одном строю на общем построении, сидел за самодельными столами в столовой, сталкивался на узких тропинках, ведущих от палатки к палатке.
Всех палаток было развернуто восемь. Три большие, двухмачтовые, - сортировка, хирургия, терапия - и пять малых, одномачтовых, - аптека, командирская, штабная, хозяйственная и замполита. В них хранились медикаменты, хозяйство, по ночам спали люди. Остальное время суток все находились под открытым небом, в лесу, благо, что дни стояли теплые и сухие.
Еще имелся машинный парк - десяток далеко не новых полуторок, забросанных сверху хвойными ветками для маскировки. На машинах иногда выезжали по делам в корпус или в соседние части. Остальное время машины стояли на приколе, тоже ждали своего часа.
"Им легче", - думал Сафронов каждый раз, когда проходил мимо машинного парка.
За короткое время он успел изучить территорию медсанбата, все дорожки-тропинки, ходы и выходы, так что даже ночью без фонарика мог найти дорогу.
А ночью его поднимали не раз: "В штаб. Срочно!" Тревога оказывалась ложной. Возвращаясь в свою палатку, он долго не мог уснуть, проклиная в душе начальника штаба, проверяющего таким способом "боевую готовность" личного состава.
Начальником штаба был старший лейтенант Царапкин, но сам он не выговаривал букву "ц" и рекомендовал себя - "Сарапкин", пехотный офицер, как видно, не очень грамотный, но Сафронов понял: НШ тоскует по боевой жизни и, вероятно, этой видимостью деятельности пытается развеять свою тоску.
Зашуршал брезент. В палатку просунулась голова посыльного.
- Товарищ капитан, вас в штаб. Срочно.
- Иду, - отозвался Сафронов, а про себя обругал НШ: "И когда кончится эта проверка боевой готовности? Черт бы его побрал! Он тоскует, а нам покоя нет".
Сафронов вышел без фонарика, потому что знал путь до штаба наизусть, на ощупь. Сейчас поворот направо, меж двух сосен - там бугорок - осторожно. Потом кусты и за ними штабная палатка.
В кустах он столкнулся с капитаном Чернышевым.
- Дядя Валя! - обрадовался тот, будто они век не виделись. - Тоже срочно?
- Что делать!
Чернышев засмеялся добродушным смешком, передразнил НШ беззлобно:
- "Сель - проверка боевой готовности", - и похлопал сначала себя по брюшку, а затем Сафронова по плечу.
Сафронов, как положено, попросил разрешения, вошел, доложил. В палатке горел свет от танкового аккумулятора. В первом отсеке за столом сидел Царапкин. Он кивнул Сафронову и, многозначительно помолчав, позвал:
- Кубышкин!
Из второго отсека появился лейтенант Кубышкин.
- Чувствуете? - спросил НШ Сафронова.
- Что именно?
- Какого офисера вам отдаю.
"Офисер" сделал движение, будто у него вдруг зачесалась спина, и одновременно передернул щекой, точно хотел улыбнуться, но постеснялся.
НШ встал, застегнул ворот, произнес официально:
- Лейтенант Кубышкин поступает в ваше распоряжение на должность фельдщера приемно-сортировочного взвода.
- Благодарю, - сказал Сафронов, хотя совсем не обрадовался этому переходу. Кубышкин, с его движениями, с его кривенькой попыткой улыбнуться, не вызывал у него симпатии. - Разрешите идти?
- Идите.
Козырнув, они вышли из штабной палатки. Первым - Сафронов, вторым - Кубышкин.
"И зачем это делать было ночью? - рассуждал Сафронов, явно не одобряя действий НШ. - И чему я должен радоваться?"