- Я не просил об этом Академию наук и считаю, что она не в праве распоряжаться моей жизнью. Я останусь здесь, - твердо сказал Викентий Иванович.
- Но Академия наук правильно поступила, поставив вопрос о вашем возвращении к научной работе. Ваш метеорит ждет вас в Якутской тайге…
- Мой метеорит здесь… на смоленской земле, - с большим душевным волнением произнес академик вставая. - Разрешите итти?
Белозеров с изумлением молча смотрел на него.
- Чаю хоть выпейте с нами, - сказал генерал Дегтярев.
- Нет, спасибо. Как же я буду пить чай, когда товарищи роют окопы?
И он ушел, высокий, прямой, строгий, с длинным охотничьим ножом у пояса.
- Он похож на Дон-Кихота, - сказал генерал Дегтярев.
- Нет, на Сусанина, - задумчиво произнес Белозеров. - Да, теперь и я уверен, что вы задержите врага… Какие у нас чудесные люди!
Вдруг дверь распахнулась, и в комнату вошла Анна Кузьминична, ведя за руку академика.
- Вы и не думайте, Викентий Иванович, чтобы я вас так отпустила! Сейчас самовар поспеет, картошка отварится… И для Володи захватите покушать, а то вам там и поесть-то некогда…
- Ради вашего сына я готов обождать, Анна Кузьминична. Прекрасный у вас сын! - сказал академик, вытирая ноги о половичок.
- Только в разведку его не посылайте, Викентий Иванович. Это, кажется, самое страшное, разведка…
Вошли Шугаев и Николай Андреевич. Они провели несколько дней в лесах, выбирая места для баз партизанского лагеря. Николай Андреевич был назначен командиром партизанского отряда, а Шугаев - его комиссаром, Они доложили Белозерову, что продовольствие и оружие завезено на базы, созданные в самых глухих трущобах.
- А кто знает о местонахождении этих баз? - спросил Белозеров.
- Только несколько человек, вполне надежных, - ответил Николай Андреевич. - Все свои.
- А что вы скажете на это? - сказал Белозеров и, вынув из портфеля розовую немецкую листовку, положил на стол.
На листовке был портрет Тимофея Дегтярева и под ним напечатано, что этот крестьянин из деревни Спас-Подмошье, Смоленской области, давно уже недоволен советской властью и приветствует немецкие войска, несущие крестьянам избавление от коммунизма.
- Тимофей-то и помогал нам выбирать базы, - подавленно, опустив голову, сказал Николай Андреевич. - Что ж… это такое? Позор-то какой!
- Я одного не понимаю, - проговорил Шугаев, - какой смысл был немцам сбрасывать эту листовку? Ведь Тимофей здесь…
- Просто не рассчитали. По их планам Спас-Подмошье они должны были занять еще двадцатого июля, а сегодня двадцать второе. Они привыкли считать, что их планы выполняются с абсолютной точностью. И летчики сбросили листовки, полагая, что Спас-Подмошье уже в руках немецких войск…
- Убить его! Убить! - воскликнул Николай Андреевич, судорожно роясь в кармане, где лежал браунинг.
- Подожди, Николай, - спокойно сказал генерал, удерживая брата за руку, - убить недолго… Прежде всего его надо арестовать и допросить, как это могло случиться.
Тимофея привели под конвоем. Приказав конвоирам удалиться, генерал подошел к брату и долго смотрел в его испуганные глаза.
- Только позавтракать сел - хлоп! И повели, как арестанта, - проговорил Тимофей, глуповато улыбаясь. - И чего, дураки, привязались? Я говорю: "У меня брат - генерал…"
- Нет у тебя брата-генерала! Подлец! - вдруг визгливо закричал Михаил Андреевич багровея. - Изменник! Предатель! - Задохнувшись, он умолк и расстегнул ворот дрожащими руками.
- А кого же я предал, Миша? - спокойно спросил Тимофей, садясь на скамью и с усмешкой глядя на брата. - Кто набрехал тебе?
Генерал молча протянул ему листовку и, отступив на шаг, как бы стараясь держаться подальше от человека, запятнавшего себя самым подлым из преступлений, спросил:
- Узнаешь себя?
Тимофей повертел в руках листовку и, удивленно покачивая лохматой головой, сказал:
- Вот штука-то!.. А я гляжу, чего он пристал: дай сыму и конец! А я отродясь не сымался на портреты…
- Кто к тебе приставал? Где? - спросил генерал.
- Да по весне приезжал какой-то на машине… Говорил: из Москвы. Просил на охоту сводить… Обходительный такой человек, вином угощал все… Винишко, верно, пил… Люблю винишко, грешный человек! Да знал бы я, что он из немцев, я бы его и на порог не пустил! По-русскому чисто говорил… на иконы крестился… Вот диво! - Тимофей удивленно развел руками и простодушно усмехнулся: - До чего ж они, немцы, ловкие! И набрехал же! Про зайцев да про медведей я ему говорил, а он наплел тут нивесть что!.. Да как же я буду против советской власти говорить, когда и ты вот - генерал, брат ро́дный, и Николай - председатель, тоже брат, и почитай полдеревни - родня? Ну, верно, обидно мне, что вы в люди вышли, а я все в лесу маюсь. Так ведь я за каждую елку дрожу, для государства стараюсь! Ночей не сплю, как леший, все по трущобам… Да я за советскую власть горло ему зубами перегрызу! - плачущим голосом выкрикнул Тимофей.
Его увели и посадили в трансформаторную будку, которая бездействовала, потому что электростанция давно была остановлена.
- У меня такое впечатление, что он по глупости влип, - сказал Белозеров.
В этот день ополченцы рыли окопы между Спас-Подмошьем и Шемякином, вдоль границы колхоза "Искра". Здесь приказано было создать прочную линию обороны. У многих ополченцев это вызвало разочарование. Война, как думали они, заключается в том, чтобы стрелять в ненавистного врага, бросать в него гранаты, бомбы, громить его из минометов и пушек, а тут вот приходится рыть землю.
Рыли молча, с тревогой прислушиваясь к отдаленному грому орудий: бой шел километрах в десяти западнее. Лопаты с трудом вонзались в крепкую глинистую почву, скрежетали, натыкаясь на мелкие камешки. Непривычные к физическому труду люди быстро утомились.
- Говорят, черт сотворил смоленскую землю, - сказал актер Волжский, потирая кровавые мозоли, вздувшиеся на ладонях.
- Ничего, копайте, Волжский, учитесь делать жизнь, - с усмешкой сказал профессор Незнамов, укрепляя на носу сползающие очки. - Вы привыкли на сцене играть в жизнь, а теперь попробуйте хоть раз по-настоящему испытать, какая она бывает у множества людей. После этого вы будете лучше играть на сцене, убедительней. А то ведь придешь к вам в театр, смотришь, как вы "вживаетесь в роль" или как это у вас там по системе называется… видишь, что не мужик перед тобой с кровавыми мозолями на руках, а человек, который даже не умеет держать лопату в руках…
- Боюсь, профессор, что вам не удастся увидеть меня еще раз на сцене, - угрюмо проговорил Волжский, поплевывая на ладони.
- Почему вы так пессимистически настроены, коллега? Мы еще с вами встретимся в театре на новой пьесе неизвестного еще теперь драматурга.
- Да… Теперь бы я сыграл свою роль! Как бы сыграл! - воскликнул Волжский, втыкая лопату в глину и нажимая изо всех сил ногой на нее.
- И вы сыграете, Волжский, - уверенно ответил Незнамов.
- Откуда у вас такой оптимизм? - насмешливо спросил Борис Протасов, откидывая прядь волос с потного лба.
- Я профессор истории, а история дает убедительные доказательства, что всегда в схватке с отжившим, мертвым миром побеждает новый.
- Отсюда до Москвы около трехсот километров, - тихо сказал Протасов.
- Ну и что же? Наша страна велика… Мы можем отходить далеко вглубь. Кутузов победил благодаря тому, что сохранил армию…
- Стало быть, вы полагаете, что и Москву можно… - задыхаясь от волнения, проговорил академик и выпрямился, отставив в сторону лопату. - Вы так полагаете, Сергей Петрович? - грозно повторил он и шагнул к Незнамову, волоча за собой лопату.
- Да ведь вы же сами знаете, Викентий Иванович, что…
- Я вам не Викентий Иванович, а товарищ старшина, боец Незнамов! И я прошу… да! Приказываю! Рыть окоп и не сочинять вредных теорий! - крикнул академик и с такой силой ударил лопатой в землю, что держак переломился пополам.
- Воздух! Воздух! - вдруг прокатилось по рядам, и все глянули на небо.
Оно было усеяно на западе черными крестиками самолетов. Когда Протасов увидел, что самолеты снижаются над местом работы ополченцев, он ничком упал в яму, вырытую им на полметра глубины, и закрыл глаза.
Загремели разрывы, и земля вздрогнула, осыпалась в яму.
"Вот и смерть! - подумал Протасов, прижимаясь всем телом к холодной глине. - Как глупо!.. Зачем я записался? Хотел казаться мужественным в глазах Наташи? А она даже не удостаивает разговором и все время возле Дегтярева… Хотя бы убило его!.. Да, да!.. Я хочу, чтобы его убило!.." - исступленно твердил он.
А вокруг все гремело и грохотало, и земля сыпалась в яму, как в могилу.
Потом все стихло, и Протасов услышал громкий смех. Подняв голову, он увидел актера Волжского, который хохотал, схватившись за живот.
Все ополченцы стояли с лопатами и смотрели на него с улыбкой.
- Как он сиганул в ямку! Вот это была игра! - вскрикивал Волжский, и Протасов понял, что Волжский смеется над ним, что все видели, как он струсил.
Протасов поднялся, стряхнул с одежды землю, чувствуя, что лицо его бледно, и начал рыть землю, ни на кого не глядя. Но самолеты снова появились на горизонте, и снова ноги Протасова неудержимо затряслись, и он расслабленно опустился на землю.
Опять грохотало, и дрожала земля, и что-то выло вокруг. Это длилось долго, и Протасов лежал неподвижно; ему казалось, что стоит пошевелиться - и бомба угодит прямо в него. Он оглох и, не слыша, что бомбежка давно окончилась, все еще лежал, уткнув лицо в ладони.
- Санитара! - услышал он испуганный крик.