Поднявшись, Протасов увидел Наташу: она бежала из укрытия к окопу, придерживая рукой сумку с красным крестом. Она вдруг остановилась перед какой-то темной, неподвижной кочкой, и Протасов вспомнил, что на том месте, где теперь чернела эта кочка, недавно стоял актер Волжский и хохотал.
Наташа склонилась к земле, и все побежали к ней. Актер лежал на земле, раскинув руки, на которых краснели кровавые мозоли.
- Вот его последняя роль, - с угрюмой иронией сказал Протасов.
- Что же, он прекрасно сыграл свою роль честного гражданина. Дай бог каждому, - сказал профессор Незнамов, вытирая платком глаза.
Волжского унесли, и Наташа пошла за носилками. Снова принялись рыть окопы.
"Вот только что смеялся Волжский - и его уже нет, - думал Протасов. - Вот так и меня убьют… Ужасно глупо!.. Если бы ранило, пусть даже тяжело, все же лучше, чем эта медленная пытка ожидания смерти…"
Он увидел Владимира, который снимал гимнастерку, словно ему стало жарко. Выше локтя на рубашке темнело какое-то пятно. Владимир вынул индивидуальный пакет и, протягивая Протасову, сказал:
- Помоги забинтовать руку.
- Ты ранен? - с завистью спросил Протасов.
- Пустяки, царапнуло…
"Боже мой, какой же он счастливый! - подумал Протасов. - Его эвакуируют… Ну, что ж, хорошо. Его не будет здесь".
Он перевязал рану, но кровь продолжала итти, пропитывая бинт.
- Иди на перевязку… к Наталье Викентьевне, - сказал Протасов.
- Если с такими ранами ходить по госпиталям, то некому будет и воевать, - ответил Владимир и поднял лопату.
"Рисуется", - с неприязнью подумал Протасов.
Под вечер на помощь ополченцам пришли рыть окопы люди из Шемякина. Владимир еще издалека разглядел Машу, и сердце его радостно забилось. Хотелось броситься навстречу к ней, но нельзя было покинуть свое место.
"Как хорошо случилось, что шемякинцы пришли помогать нам! Иначе я и не увидел бы Машу", - подумал Владимир. Он решил: как только стемнеет и работу прервут, пойти к академику и попросить у него разрешения отлучиться. Шемякинцам отвели участок метрах в ста правей, где начиналась березовая роща, в которую Владимир не раз ходил на тягу, - там происходили первые, робкие встречи с Машей в дни их счастливой юности.
В сумерках, получив разрешение академика, Владимир побежал к березовой роще. Он отыскал Машу возле маленького костра, который девушки развели, чтобы отогнать комаров. Возле костра сидел Яшка, не спуская с Маши своих мутных глаз.
Владимир отошел с Машей в глубину рощи.
- Кто этот парень у костра? - спросил Владимир.
- Из Шемякина. Яшка…
- А почему же он не в армии?
- Он был осужден за что-то. Пока не берут…
- Почему-то он мне сразу не понравился…
- Он никому не нравится.
Они присели на какой-то бугорок. В темноте они не видели друг друга в лицо.
- Я знала, что ты где-то здесь, близко. И я так хотела встретиться с тобой, - прошептала Маша.
- Спасибо тебе, - растроганно проговорил Владимир. - Как бы я хотел, чтобы мы были вместе все время!..
- Я тоже думала об этом, но я не знаю, как это сделать. Я готова вступить в армию. Я сумею быть полезной чем-нибудь. А здесь, в Шемякине, я сделала все, что могла. Вот видишь, все дружно пришли… Люди только привыкли ко мне, только начали дружно работать, и вот все пошло прахом… На моей пшенице вырыли окопы, - Маша тяжело вздохнула. - Скажи, неужели и сюда придет немец?
- Это будет зависеть от нас самих… Только от нас, Маша. Наш парторг, Николай Николаевич, славный такой парень, сказал, что здесь начало нашей победы…
- Значит, вы не уйдете отсюда?
- Мы не имеем права уходить. И мы не уйдем, Маша… Мы поклялись биться до последней капли крови. Мы дали эту клятву Сталину…
- Я тоже… не уйду отсюда, - тихо произнесла Маша.
Владимира позвали к костру: пришла Наташа.
- Вы скрыли, что ранены. Комариков приказал срочно явиться на перевязку, - сказала она и вдруг увидела Машу. - Здравствуйте, Маша… Я не ожидала вас встретить здесь, - смущенно проговорила она.
- Ты ранен? - тревожно воскликнула Маша. - Почему же ты ничего не сказал?
- Чепуха, царапина, - с досадой, что ему помешали побыть с Машей, сказал Владимир. - Если бы мне было плохо, я сам пришел бы к вам.
- Я передала вам приказание командира роты, а там как угодно, - обиженно проговорила Наташа и пошла в темноту.
- Видно, не очень уж больно, раз на свиданье пришел! - раздался насмешливый голос у костра.
И Владимир снова увидел Яшку, который разглядывал его злыми глазами.
Маша и Владимир отошли от костра, остановились. Владимир взял ее руку и поцеловал.
- Значит, вместе, Машенька?
- Да, больше мне ничего не нужно… Ничего, - прошептала Маша.
- Найди генерала Михаила Андреевича. Его штаб в нашем доме. Попроси его - и он все сделает…
- Горькое наше счастье, - со вздохом проговорила Маша. - Ну что ж, может, так нужно, чтобы всем было хорошо… после нас…
Владимир сжал ее руку.
- Не нужно так говорить, Маша… Все будет хорошо! Все будет хорошо, - весело повторил он и пошел, часто оглядываясь, хотя в темноте ничего нельзя было увидеть, кроме красной точки костра, где сидел странный человек Яшка.
А Маша стояла в темноте и с горечью думала:
"Опять эта женщина вместе с ним!.." И радость встречи с Владимиром померкла, сменяясь тоскливой тревогой…
Когда окопы были отрыты, генерал Дегтярев приказал полкам занять свои участки обороны и начать окопную жизнь, хотя бои шли еще в десяти километрах западнее. Туда непрерывно шли грузовики с пехотой, патронами, гранатами, снарядами, а оттуда везли раненых. Туда шли танки и орудия. Туда летели истребители, штурмовики, бомбардировщики, с красными звездами на крыльях. День и ночь там гремело, и небо по ночам озаряли багровые огни артиллерийских выстрелов и тревожные зарева пожаров.
Каждый день с рассвета и дотемна Комариков обучал свою роту бросать гранаты, ходить в атаку, незаметно подползать к условному противнику, стрелять из винтовок и пулеметов, уничтожать танки. Ополченцы, сидевшие в укрытиях, тащили на канате макет танка, сделанный из фанеры, а другие по очереди бросали в него деревянные чурки, похожие на гранаты, или консервные банки, наполненные песком, стараясь попасть в "уязвимое" место - в мотор или под гусеницы, вместо которых использовались полозья от крестьянских розвальней. Комариков был неистощим на выдумки. Он говорил ополченцам:
- Вы, товарищи, народ сидячий, бегать не привыкли, чуть пробежал - и одышка, а стрелять - винтовка ходуном ходит в руках, и летит пуля в белый свет. Конечно, товарищи, вы прошли много наук всяких, и мне с вами не сравняться в учености, но теперь вы должны одолеть самую трудную науку - как побеждать страх. Самым могучим оружием врага является страх. Страх идет впереди войска и поражает сердце. Человек перестает владеть собой, теряется, и он уже не боец, а жалкий заяц, которого давит танк. Страх подавляет волю, разоружает человека и делает его беспомощным, если даже в руках у него хорошее оружие. Не победивши труса в самом себе, нельзя победить и врага.
Комариков чувствовал, что речь у него не очень убедительная, и он старался подкрепить свои слова доказательствами из жизни.
Однажды он привел красноармейца в изорванном обмундировании, с забинтованной правой рукой и сказал:
- Вот боец Коровкин. Он уже много раз бывал в боях и сейчас ранен, эвакуируется в тыл. Их машина сломалась, и пока ее починят, боец Коровкин расскажет нам, как он первый раз пошел в бой, как ему было страшно и как он поборол страх.
Ополченцы разглядывали раненого бойца с тем восхищением, с каким дети разглядывают артиста, идущего по канату под куполом цирка.
- Рассказать можно, чего же не рассказать, - проговорил он, со снисходительной улыбкой разглядывая людей, не нюхавших пороху. - Сперва-то оно, верно, боязно было… Привезли нас ночью в какой-то лес, разгрузили мы свой эшелон и пошли… А куда идем - скажи, ну, словно мешок на голову надет, - ничего не видать. А он как шарахнет снарядом - кинуло меня куда-то по воздуху, а куда - не пойму. Полежал, чую, ноги-руки целы, голова на плечах, стал подыматься. А подняться не могу… Только стану на ноги - бряк об землю. Что такое, думаю? Ощупал опять ноги - в порядке. А как встанешь - опять с ног! Вот тут и взял меня страх, думаю, жилу мне становую повредило… До утра пролежал, а как рассвело - глянул я кругом, тут-то меня и прохватил страх. Вся земля в крови, и на березе висит голова, вроде как на тоненькой веревочке… Гляжу, а это боец Сушкин с нашего отделения, рядом со мной шел… Гляжу я на него, а самому так страшно, что я давай кричать что было сил…
- Ну, а потом все-таки преодолели страх? - нетерпеливо спросил Комариков.
- Преодолел, товарищ ротный командир! - бодро ответил Коровкин.
- Вот вы об этом и расскажите.
- Рассказать можно, чего же не рассказать, - сказал, чему-то усмехаясь, Коровкин. - Отлежался я дня два в санбате и опять в сражение. Ну, известно, отрыли окопы, сидим, дожидаемся его. Слышу, кричат: "Танки!" Гляжу - верно, штук десять танок прут прямо на нас по лугу, а у нас ничего, окромя винтовок да пулеметов, нету, а ему пуля, танку, что муха слону. Вижу, дело - дрянь. Подхватился я и бежать. А куда бегу, - и сам не знаю. В ямку какую-то повалился, лежу, а танки мимо прут, только дым столбом!
- Ты ближе к делу, - прервал его Комариков. - Страх-то поборол?