- Старый конь борозды не испортит, Никифор Савельевич!
К академику подошел, сверкая большой лысиной, кругленький, толстенький человечек в очках.
- Голубчик, Викентий Иванович! Да неужто и вы?
- А чем же я хуже вас, Сергей Петрович? - с шутливой обидой проговорил академик. - Знакомьтесь, товарищи. Это профессор истории Незнамов Сергей Петрович… Моя дочь. Тоже идет на войну…
- "Друзья мои…" - воскликнул Незнамов, растроганно оглядывая стоявших вокруг. - А как это было сказано!
- Говорят, будто не всех будут брать, а только здоровых. Верно или нет? Не слыхали? - спросил седоусый с орденом Красного Знамени.
- А вы что же, боитесь, не возьмут? - спросил толстяк. - У вас что?
- Язва желудка, - тихо сказал седоусый.
- Ну, это ерунда. У меня вон гипертония - и то думаю, проскочу, - улыбаясь, сказал толстяк. - И еще одышка… проклятая.
- Там все пройдет - и язвы и одышки, - убежденно сказал рабочий с мешком. - Воздух свежий… Питание хорошее. Человек все время в ходу, кровь у него не застаивается… Все болезни от застою крови, - говорил он серьезно, поучительным тоном.
- Там-то кровь не застоится, она там льется рекой. - мрачно проговорил Протасов.
И на минуту все умолкли, но девушка с голубыми глазами вдруг рассмеялась, глядя на Протасова.
- Что вы? - спросил он, невольно проводя рукой по лицу.
- Да уж очень вы напуганный какой-то! Крови испугались.
- Нет… Но я просто трезво смотрю на вещи. А для вас война - это увеселительная прогулка? Я помню, что на войне умирают…
- А зачем же вы тогда пришли сюда? - недоуменно спросила девушка. - Провожаете кого-нибудь?
- Я? - Протасов замялся. - Тоже записываться, - вдруг проговорил он, чувствуя, что иначе не может ответить девушке с ясными глазами, потому что рядом стоит Наташа.
На другой день во дворе школы маршировали профессора, учителя, строгальщики, печатники, студенты, писатели, повара, актеры, бухгалтеры, музыканты и парикмахеры.
Командиром роты, в которую попали Дегтярев, академик и Протасов, был назначен некто Комариков - человек лет тридцати пяти, с темными строгими глазами и звонким голосом. Выстроив роту, он прошел вдоль шеренги, вглядываясь каждому в лицо, как бы определяя, на что годен человек. Остановившись против академика, он удивленно посмотрел на длинный охотничий нож, висевший у пояса, потом оглядел всю его плотную крепкую фигуру, от начищенных ботинок до гимнастерки, туго стянутой поясом.
- Фамилия?
- Куличков.
- Профессия?
- Астроном.
- Гм… Должность по службе?
- Действительный член Академии наук.
- Возраст?
- Шестьдесят два.
- В армии служили?
- В первую русско-германскую войну. Имел даже георгиевский крест.
- Та-ак, - с уважением протянул Комариков; этот крест окончательно покорил его. - Будете старшиной роты, товарищ Куличков.
Академик деятельно принялся вводить порядок и дисциплину в роте. Заметив, что на вороте гимнастерки профессора Незнамова нехватает пуговицы, он снял пилотку, в подкладке которой торчала игла с ниткой.
- Пришьете пуговицу, а иглу вернете, - сказал он.
- Спасибо, Викентий Иванович, - с поклоном ответил профессор.
- Теперь для вас я не Викентий Иванович и ни академик, а старшина роты. Прошу этого не забывать и обращаться ко мне согласно уставу, - строго проговорил академик.
Весь день Комариков гонял роту по двору, добиваясь четкости поворотов и перестроения на ходу. В сумерки ополченцы улеглись на соломе, разостланной на полу в классах школы.
- Комариков думает, что мы на фронте будем заниматься шагистикой, - раздраженно сказал Протасов. - По-моему, он недалекий человек… Ему больше подходит фамилия Кошмариков…
- Боец Протасов! - раздался вдруг громкий голос академика.
- Да, я слушаю вас, Викентий Иванович, - вяло проговорил Протасов.
- Встаньте, когда с вами говорит командир! - сказал академик, сердито раздувая ноздри; Протасов медленно поднялся. - Во-первых, я для вас теперь не Викентий Иванович, а старшина роты. Во-вторых, товарищ Комариков является вашим командиром, и вы не имеете права умалять его авторитет в глазах бойцов…
- Но ведь мы же не мальчики какие-нибудь, чтобы нас гонять по двору… - начал было возражать Протасов.
Но в это время раскрылась дверь и на пороге появился генерал Дегтярев.
- Встать! Смирно! - крикнул академик и пошел навстречу генералу; остановившись в трех шагах с вытянутыми по швам руками, он громко отрапортовал:
- Товарищ генерал! Первая рота народного ополчения на отдыхе. Никаких происшествий не случилось.
- Здравствуйте, Викентий Иванович, - сказал генерал, протягивая руку. - Вот где нам довелось встретиться…
- Да. Я тоже не предполагал, Михаил Андреевич, - тихо проговорил академик.
- Лежите, товарищи, отдыхайте, - сказал генерал Дегтярев ополченцам. - Не очень, верно, удобно на соломе? Ничего не поделаешь… Все придется испытать… Все… - Он заметил Владимира, с улыбкой кивнул ему. - Что ж, так и должно быть: Дегтяревы не могут сидеть дома в такой час…
- А что нового на фронте, Михаил Андреевич? - спросил Протасов, которому хотелось, чтобы генерал обратил на него внимание и чтобы все знали, что он знаком с генералом.
- А… и ты здесь? - удивленно проговорил Михаил Андреевич и долго молча разглядывал Протасова, как бы стараясь понять, почему этот человек оказался в числе ополченцев. - А я вот назначен к вам командиром дивизии, - проговорил он, не ответив на вопрос Протасова. - Будем сражаться, товарищи, за нашу советскую землю.
В комнату ввалился Тарас Кузьмич с огромным мешком за плечами, согнувшись под тяжестью его, красный, потный.
- Вот где я, наконец-то, застал вас, Михаил Андреевич, - проговорил он, отдуваясь и снимая с плеча мешок. - Весь день ищу… Я тут на курсах был!.. Все учат и учат, на старости лет… А тут хряп - война! Говорят, поезжайте по домам, а как же я поеду, когда ни билетов, ни поездов пассажирских, все забито войсками!.. Боренька вот в ополчение поступил, а Варенька одна теперь дома…
- Что же я могу для вас сделать, Тарас Кузьмич? - генерал развел руками. - Что это вы так нагрузились?
- Да вот купил кое-что домой, не бросать же, - сказал Тарас Кузьмич, садясь на мешок. - Я уж так решил: берите и меня в ополчение… У вас обоз свой будет, лошаденки, а я за ними присматривать буду, в случае какая ветеринарная помощь потребуется - пожалуйста… Вот я и доеду домой.
- Да ведь неизвестно, куда нас отправят. Может быть, совсем в другую сторону, а не к Смоленску…
- На Смоленск, Михаил Андреевич! Точно знаю, на Смоленск… Все войска туда гонят… Самая-то главная сила немецкая оттуда прет… Минск-то сдали… И Оршу сдали мы… К Смоленску немец подходит…
- Ну, раз вам все известно лучше, чем мне, - с усмешкой сказал генерал, - то уж ничего сказать вам не могу. Но советую все-таки не собирать всякие вздорные слухи, а слушать то, что говорят по радио, - сухо проговорил он и, обращаясь к академику, сказал:
- Занесите его в списки роты до особого распоряжения.
Генерал Дегтярев ушел, а Тарас Кузьмич, облюбовав себе местечко в углу, разлегся на соломе, блаженно улыбаясь.
- Боренька, может, калачика свеженького хочешь? - спросил он нежным голосом.
- Нет, не хочется, - пробурчал Борис краснея.
В комнату вошла Наташа с брезентовой сумкой через плечо, на которой был нашит красный крест. Она была в гимнастерке и в темносиней юбке; прозрачные чулки обтягивали ее стройные ноги. Она казалась еще красивей в этом полувоенном костюме; к ней очень шли пилотка, кокетливо сдвинутая набок, чтобы все видели тщательную прическу. Она вошла, громко отстукивая высокими каблучками.
- Все здоровы? - спросила она улыбаясь. - Никто не нуждается в моей помощи?
- Раненых пока нет, - сказал кто-то.
- Нет, есть! - весело подмигнув, воскликнул Тарас Кузьмич. - Есть среди нас раненные в сердце. Хе-хе-хе!
- От этих ран у меня нет никакого лекарства, - с шутливым вздохом ответила Наташа. - Но в одном из классов я обнаружила рояль, и если есть среди вас любители музыки, то я могу помочь вам скоротать время.
Торжественные звуки бетховенской сонаты раздались в сумеречной тишине. Ополченцы лежали на соломе, положив под голову тощие мешки, и слушали, погрузившись в раздумье. И только Борис Протасов знал, что Наташа играет лишь для одного Владимира, на которого она даже не взглянула, войдя в комнату, чтобы никто не догадался о ее чувствах. И он с ненавистью посмотрел на Дегтярева, лежавшего с закрытыми глазами.
"Неужели же сдадим и Смоленск?" - думал Владимир, припоминая, что от Смоленска до Спас-Подмошья всего восемьдесят километров, и ему хотелось, чтобы дивизию направили к Смоленску: только это давало надежду на встречу с Машей.
В ночь под 14 июля дивизия выступила на фронт. Грузовики прошли через центр столицы и повернули на Можайское шоссе.
"Значит, Тарас Кузьмич прав, - с радостным волнением подумал Владимир. - Едем к дому, на Смоленск. Я увижу Машу!"
Перед рассветом колонна остановилась в лесочке, передали приказ замаскировать зеленью машины. Ополченцы дружно принялись за работу, и когда колонна тронулась, актер Волжский воскликнул:
- Смотрите, как красиво! Движется лес! Это как у Шекспира!.. Помните?
Не раньше может быть Макбет сражен,
Чем двинется на Дунсинанский склон
Бирнамский лес…
- Что ж, московский лес двинулся на Гитлера-убийцу. И это добрый знак, - в тон ему сказал академик.