- Ну, давайте поедем на такси до станции.
- Такси! Такси! А для чего бог дал вам ноги? Проводите меня до Пятидесятой улицы.
Вилли вспомнил, как восхищали Джорджа Мередита прогулки под дождем, и перестал настаивать на такси. Певичка взяла его под руку. Шли они не спеша, капли дождя падали на их лица и скатывались на одежду. Тепло, идущее от ладони Мэй, растекалось по всему телу Вилли.
- Действительно, прогулки под дождем не лишены прелести, - изрек он.
Мэй искоса взглянула на него.
- Вы так не думали бы, если б шли один, Принстон.
- Еще бы. Это ваша первая работа?
- В Нью-Йорке, да. Я пою только четыре месяца. Много выступала в дешевых ресторанчиках в Нью-Джерси.
- И как принимали Моцарта в Нью-Джерси?
Мэй пожала плечами.
- Я обходилась без него. Там думают, что "Звездная пыль" такая же классика, как Бах.
- Кто написал английский текст? Вы сами?
- Мой агент, Марти Рубин.
- Слова ужасные.
- Напишите лучше.
- И напишу. - Они пересекли Бродвей. - Сегодня же.
- Это шутка. Я не смогу вам заплатить.
- Вы уже заплатили. Никогда в жизни Моцарт не доставлял мне такого наслаждения, как сегодня.
Мэй отпустила его руку.
- Не надо. Я не люблю лести. Я сыта ею по горло.
- Иногда, скажем, раз в неделю, я говорю правду.
Мэй посмотрела ему в глаза.
- Извините.
Они остановились у газетного киоска. Мимо сплошным потоком шли пешеходы.
- Благодарю вас за обед, - Мэй повернулась к Вилли. - До понедельника.
- А раньше мы не увидимся? Я позвоню. Какой у вас телефон?
- У меня нет телефона, - Вилли поморщился. Мэй Уинн таки принадлежала к самым низким слоям общества. - В крайнем случае можно звонить в кондитерскую, она в соседнем доме, и меня позовут.
- А если возникнет этот случай? Дайте мне телефон кондитерской.
- В другой раз, - она кокетливо улыбнулась. - До понедельника мы все равно не увидимся. Буду готовиться к выступлению. До свидания.
- Наверное, я наскучил вам разговорами о книгах, - Вилли пытался оттянуть расставание.
- Нет, вы меня развлекли, - помолчав, она протянула руку. - За сегодняшний день я узнала много интересного.
Мэй спустилась по ступенькам и затерялась в толпе. Вилли пошел в "Таити" с таким ощущением, будто родился заново. Нью-Йорк, с его яркими ресторанными вывесками и мчащимися такси, казался ему таким же прекрасным и загадочным, как Багдад.
В три часа ночи мать Вилли открыла глаза. Ей снилось, будто она в оперном театре. Прислушиваясь к звукам музыки, она вдруг поняла, что слышит ее наяву: любовная песня Керубино доносилась из комнаты Вилли. Она встала, накинула синее шелковое кимоно, прошла в комнату сына.
- Вилли, дорогой… Пластинки, в такой час?
Вилли сидел у проигрывателя с блокнотом и карандашом в руках. Виновато взглянув на мать, он нажал кнопку "стоп".
- Извини, мама. Не думал, что разбужу тебя.
- Что ты делаешь?
- Хочу украсть у Моцарта пару нот для нового номера.
- Какой нехороший мальчик, - она всмотрелась в лицо сына и решила, что возбуждение его вызвано творческим порывом. - Ты обычно ложишься спать, когда приходишь домой.
Вилли поднялся, положил блокнот на стул, зевнул.
- Я как раз подумал об этом. Устал. А Моцарт подождет до утра.
- Хочешь стакан молока? Мартина испекла изумительный шоколадный торт.
- Я уже съел кусок. Извини еще раз, что разбудил тебя. Спокойной ночи.
- Ты решил украсть прекрасный фрагмент. - Она подставила Вилли щеку для поцелуя.
- Лучше не придумаешь, - поддакнул Вилли, закрывая за ней дверь.
Мэй Уинн пела в "Таити" три недели. Ее Моцарта приняли хорошо. С каждым вечером она держалась на сцене все раскованнее, в движениях появилась плавность, исчезли лишние жесты. Марти Рубин, агент и учитель Мэй, приходил несколько раз в неделю послушать ее. После выступления они не меньше часа обсуждали его за столиком или в артистической. Тридцатипятилетний Марти, низенький, полный, в очках с очень толстыми стеклами без оправы, одевался по последней бродвейской моде, носил пиджаки с подложными плечами и широкие брюки, но предпочитал спокойные тона, серые или коричневые. Вилли несколько раз мимоходом говорил с ним. Он не сомневался, что Рубин - еврей, но не видел в этом ничего предосудительного. Вилли нравились евреи за их сердечность, юмор, деловую хватку. В то же время в пригороде, где он жил, дома евреям не продавали.
За исключением бесед с Рубином, все время между выступлениями Мэй проводила с Вилли. Обычно они сидели в артистической, курили и разговаривали. Говорил, в основном, Вилли, а Мэй слушала, ограничиваясь редкими репликами. Спустя несколько вечеров, Вилли уломал Мэй встретиться с ним днем. Он повез девушку в Музей современного искусства, но экскурсия завершилась провалом. В ужасе смотрела Мэй на шедевры Дали, Шагала, Челищева, а затем на нее напал безудержный смех. Более удачным стало посещение "Метрополитена". Ей очень понравились Ренуар и Эль Греко. Она заставила Вилли пойти туда еще раз. Тот оказался хорошим экскурсоводом.
- Неужели всему этому вас научили в колледже за четыре года? - спросила Мэй, когда Вилли познакомил ее с творческой карьерой Уистлера.
- Не совсем. Мама водит меня по музеям с шести лет. Она у меня меценат.
- О, - только и ответила Мэй.
Вилли скоро получил телефонный номер кондитерской в Бронксе, они перешли на ты и продолжали встречаться, после того как Мэй закончила выступления в "Таити". Шел апрель. Они гуляли по зазеленевшим паркам, обедали в дорогих ресторанах, целовались в такси. Вилли дарил ей фарфоровых кошечек, плюшевых медвежат и цветы, много цветов. Он сочинил несколько плохоньких сонетов. Мэй взяла их домой и перечитывала снова и снова, роняя на бумагу теплые слезы. Никто еще не писал ей стихов.
В самом конце апреля Вилли получил повестку из призывного пункта, приглашающую его на медицинский осмотр. Он вспомнил о том, что идет война, и, не откладывая, отправился на базу подготовки офицеров военно-морского флота. Его приняли в Училище подготовки резерва. Занятия начинались в декабре. Таким образом он выскользнул из когтей армии и получил длительную отсрочку.
Миссис Кейт, однако, восприняла его зачисление в училище как трагедию. Она метала громы и молнии в адрес волынщиков из Вашингтона, которые так затянули войну. Она все еще верила, что война закончится до того, как Вилли наденет форму, но у нее не раз холодело сердце при мысли о том, что ему придется-таки отправиться за океан. Советуясь с влиятельными друзьями, она всякий раз отмечала странную холодность в собеседнике, стоило ей заикнуться о тепленьком местечке в Штатах для Вилли. Она решила сделать все, чтобы последние месяцы свободы стали для Вилли лучшими в его жизни. Мэй Уинн занималась тем же, но без ведома миссис Кейт, вообще не подозревавшей о существовании девушки. Миссис Кейт заставила Вилли бросить работу и увезла его, вместе с согласным на все доктором, в Мексику. Вилли, которому скоро наскучили сомбреро, яркое солнце и оперенные змеи, вырубленные на разрушающихся пирамидах, тратил деньги на телефонные разговоры с кондитерской. Мэй ругала его за расточительность, но ее радостный голосок служил достойной наградой. Кейты вернулись в июле и сразу же поехали на Род-Айленд. С десяток раз Вилли вырывался в Нью-Йорк под надуманными предлогами. Осенью Марти Рубин организовал Мэй гастроли по ночным клубам Чикаго и Сент-Луиса. Она вернулась в ноябре, и Вилли провел с ней три счастливых недели. Он проявлял чудеса изворотливости, достойные отдельной книги коротких рассказов, придумывая объяснения частых отлучек из дому.
О женитьбе не было и речи. Иногда Вилли задумывался, а почему она не касается этой темы, но радовался тому, что их отношения не шли дальше страстных поцелуев. Он рассчитывал, что роман растянется еще на четыре месяца его пребывания в училище. А потом он уйдет в море - весьма удобный и самый безболезненный финал их любви. Ему импонировало изящество, с которым он вел интригу, выжимая из нее максимум развлечений при минимальных обязательствах. Он гордился тем, что не пытался соблазнить Мэй. Правильная линия поведения, решил он, заключалась в том, чтобы наслаждаться живостью и возбуждением, которые дарило общество девушки, не наживая себе неприятностей. Действительно, он выбрал достаточно правильный курс, но особой его заслуги в этом не было, потому что основывался он на трезвом подсознательном расчете: на его домогания Мэй могла ответить отказом.
3. Курсант Кейт
Второй день Вилли Кейта на флоте едва не стал его последним днем и на военной службе, и на земле.
Утром, в метро, когда он ехал на Бруклинскую военно-морскую базу, Кейт почувствовал, что синяя форма младшего матроса привлекает внимание. То обстоятельство, что ему предстояло проверить частоту пульса и степень искривления позвоночника, не портило удовольствия, которое доставляли взгляды стенографисток и учениц старших классов. Вилли собирал дань, положенную тем, кто штурмовал Соломоновы острова. В мирное время у него не было причин завидовать матросам из-за их формы, но теперь брюки клеш стали едва ли не самыми модными.