- Ну и што-о, товарищ Верхотуров, на проводах казаков всегда гуляли. А тут еще лафа такая: спиртовоз Ганька-хромой целую бочку спирта приволок из-за границы, в долг дает, чего же зевать-то. А уж насчет платы, как говорится, жди на мне, а получай на пне. Заходите к нам, мы у сослуживца моего Евлахи Кузнецова пируем, угостим по дружелюбности.
Не ответив Башурову, Верхотуров посмотрел на членов комиссии, покачал головой:
- Что с ними делать? Пойти арестовать этого прохвоста Ганьку, чтоб не разводил тут пьянку?
- Э-э, ну его к черту! Он теперь наверняка распродал всё, что было.
- Делом надо заниматься, вон и Устин вышел, идем же выбирать коней.
В то время как Устин с плохо скрытой злобой наблюдал, как его лучших лошадей седлают чужие люди, в доме у него шла попойка. Старший сын хозяина Платон усердно подливал гостям в опорожненные стаканы разведенный спирт и втемяшивал в охмелевшие головы:
- Чего вы взбулгачились-то? Абрамку Федорова послушали, врет он, гад ползучий, а вы поверили и поперли как будто по всамделишной мобилизации. А что вы сделаете одной-то станицей супротив всей области?
- А другие-то что, не поддержат, думаешь? Да нам стоит начать, а там и другие зашевелятся.
- Верно, Иван! А с Амуру Лазо с войском подойдет, Балябин со своим отрядом, мадьяры.
- Мадьяры? Э-э, были мадьяры, да сплыли, их, браток, всех, до единого перебили.
- Как?! Кто перебил?
- А вот пойди спроси Федьку Пискунова. Он только вчера оттудова на побывку прибыл и сам в том бою участвовал.
- Врет он, гад, контра семеновская!
- Он-то правду говорит, а вот ваши сомустители врут, и никакой власти советской нету в Благовещенске, а Лазо с Балябиным в Америку укатили. Хапнули золота в Чите и теперь будут поживать в свое удовольствие.
- Чего ты брешешь… твою мать! Я сам в Чите был, когда банк-то ограбили анархисты. Да я тебе… зоб вырву!
- Подожди, Агапитов, охолонись!
Но тот, стараясь вырваться из рук крепко охватившего его сзади казака, хрипел, задыхаясь:
- Пусти, где моя шашка, я его, гада… в гроб… в печенки!
- Да ты послушай хоть…
- В штаб его, чего вы уши-то развесили!
- Верно. Там им покажут кузькину мать, а сначала выпьем…
- Отстань…
- За советскую власть держи стакан, ну!
- За советскую выпьем, а этих гадов…
- Потом успеем, куда они денутся от нас, тяни, ну! Во, давно бы так. Споем:
Вихри враждебные вею-ют над нами,
Темные силы нас зло-обно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.
Песню подхватили еще два или три голоса, пытался подпевать и Агапитов, но хмель одолел его, и вскоре он уснул, уронив голову на стол.
А вокруг не утихал пьяный говор и споры:
- Неужто мадьяр то и всамделе побили, а?
- Надо нам самим наведаться к Пискунову-то, спросить его.
- А не рвануть ли нам по домам, братцы? Вить весна над головой!
- Правильно, время подходит хлеб сеять, а мы тут восстаниями занялись, наслушались чужих умов.
- Ну это ты брось, начал тут разводить контру…
- В зубы его!
- Я т-тебе дам, сучье вымя.
Шум, гам, забияк растаскивают по сторонам, а над столом возвышается Платон.
- Тихо, товарищи! - вопит он, размахивая графином. - Хватит спорить! В горле пересохло, выпьем лучше.
- Выпьем, а завтра разберемся, что к чему.
- Разберемся, подставляй стакан.
Пьяный разгул все больше и больше захлестывал поселок: гуляли казаки, молодежь, пожилые люди и бабы. Из домов веселье выплескивалось на улицу, стоном стонала Какталга. К вечеру уже трудно было встретить трезвого человека. И странное дело, среди пьяных бодрее всех держались старики, из тех, что еще утром приходили к Устину Астафьеву. О чем они там толковали, неизвестно, но теперь они по одному переходили из одной компании в другую, выпивали помаленьку, нашептывали казакам:
- Куда вас черт несет, одумайтесь.
- Мадьяр-то вон перебили, сказывают, и вам то же будет. И семьи ваши пострадают ни за что. Разъезжайтесь по домам, пока не поздно.
И эти нашептывания возымели свое действие: казаки поначалу спорили и со стариками, и между собой, дело доходило до драки, но чем дальше, тем больше ширился раскол, к ночи то тут, то там слышались разговоры; а и в самом деле, не лучше ли возвернуться по домам? Что нам, больше других надо, чего вперед других-то выскакивать.
- Домой, братцы, домой!
- Весна подходит!
- К севу надо готовиться, а не к войне!
А в это время в штабе, в обеих комнатах купеческого дома, шла напряженная работа. Верхотуров распорядился, и помогавшие ему фронтовики протопили печи, натаскали от соседей столов, скамеек, раздобыли чернил, а трое из них еще с вечера махнули на прииск Аркия. Вернулись утром и к великой радости Федорова приволокли с прииска пишущую машинку и большой рулон желтой оберточной бумаги.
- Спасибо, товарищи, молодцы! - от души радовался Федоров, бережно, как малого ребенка, принимая машинку из рук приземистого бородатого казака в широченных шароварах с лампасами. - Где же вы раздобыли эдакую благодать?
- На прииске, - пояснил бородач. - Управляющий-то из немцев, Шварц по фамилии, сбежал и дела свои бросил. Забрались мы к нему в контору и посреди другого-протчего увидели эту штуковину, - думаем, пригодится в штабе, а заодно и бумаги прихватили.
- И бумага пригодится, спасибо, товарищи. А машинка вот так нужна, - Федоров провел пальцами по горлу, оглянулся на своих соратников. - Только найдется ли кто работать на ней, товарищи, кто сможет?
- Я могу, - отозвался сидящий за столом бывший инженер Долинин. - Приходилось когда-то стучать на такой.
Приняв от Федорова машинку, он установил ее у себя на столе, заложив бумаги, отстукал строчку.
- Исправна, - Долинин, улыбаясь, полюбовался стройным рядом печатных букв, глянул на бородатого казака: - А копирки привезли?
- Какие гопырки?
- Бумага копировальная, черная така, тонкая.
- Нет. И в голову не пришло. А видел я эти листки черные, будь они неладны, видел. А без них уж нельзя?
- Без копирки один лист напечатаешь, а с нею четыре, а то и пять.
- Смотри-ка! Что же делать-то теперь? Обратно ехать на прииск?
- Чего, чего такое? - спросил Верхотуров и, узнав, в чем дело, ощерил в улыбке желтые от курева зубы: - Переводной бумагой нуждаетесь? Хэ-э, да я наделаю вам ее хоть сто пудов. Урюпин, найди-ка мне уголь осиновый.
Сбросив с себя полушубок и подсучив рукава гимнастерки, Верхотуров принялся за дело: зачернив три листка бумаги углем, он смазал их слегка ружейным маслом, растер тряпочкой и передал Долинину:
- Пробуй, мы эдак-то в прошлом году в штабе полка делали.
Долинин заложил три листа, отстукал строчку, вторую и, проверив, просиял лицом:
- Получается, спасибо, товарищ Верхотуров.
- На здоровье, шпарь.
Все снова занялись каждый своим делом: там составляют эскадронные повзводные списки, там вычерчивают маршруты, пишут приказы, воззвания, как пулемет стрекочет машинка. А на раскаленной дотла плите кипит ведерный котел чаю, рядом с ним громадная чугунка щей, вкусно пахнет вареным мясом и луком.
Обедали уже вечером, перед закатом солнца. К этому времени все тот же неутомимый Верхотуров принес в штаб две булки хлеба, деревянную поварешку, чашку соли и даже ложки для тех, кто не имел своей за голенищем сапога. Когда все уселись за стол и принялись за щи, Верхотуров присел на корточки около печки, свернул самокрутку.
- Дела идут неплохо, - заговорил он, - реквизию провели, казачков наших снабдили и конями, и седлами, все честь честью. Только пьяных много сегодня. И чего оно такое люди с ума посходили?
- А ты куда же смотрел? - взъелся на него Федоров.
- А что я с ними сделаю? Ведь не один, не два, а все. По правде сказать, беды-то никакой нету, всегда в таких случаях гулянки бывали.
- Рассуждаешь, как прежний атаман.
- Я правду говорю.
- Нет, не правду. Надо не потакать дурацким обычаям, а бороться с ними.
- Э-э, ты тоже чудишь, Абрам Яковлич, - заговорил Аксенов, отодвигая от себя глиняную миску и вытирая губы ладонью. - Думаешь, легкое это дело - искоренить то, что прививалось веками?
- Борьбу-то надо с этим вести.
- Надо, но не сразу же, пусть повеселятся. Нагуляются - воевать лучше будут.
Аксенова поддержали и другие члены штаба: всегда на проводах казаков гуляли и не скоро еще отвыкнут от этого.
После ужина заговорили о другом: о митинге, намеченном на утро следующего дня, и выступлении в поход. Было намечено разделиться на два отряда: первый, под командой Аксенова, пойдет на Аргунь, где должны влиться в него казаки Усть-Уровской и Аргунской станиц; второй отряд поведет сам Федоров на Урюмкан и Газимур, чтобы поднять на восстание рабочих золотых приисков, крестьян Газимур-Заводской волости и казаков Богдатской, Актагучинской, Догьинской и Красноярской станиц. Затем отряды соединятся, установят связь с Алтагачанским военно-революционным штабом и будут действовать по его указаниям.
- Ночевать-то где будете? - спросил Верхотуров.
- Да здесь, пожалуй. - Федоров глянул на Аксенова: - Как ты думаешь?
Тот утвердительно кивнул головой.
- Караул назначить?
- Да надо бы.
- Тогда я подберу человека три надежных ребят. - Верхотуров надел папаху и, уже держась за дверную скобу, добавил: - А сам-то я дома заночую, тут почти что рядом. В случае чего - пошлете за мной караульного. - И вышел, легонько прикрыв за собой дверь.