"Что ж, - подумалось мне, - такое естественно услышать из уст советского солдата. Но если Хуррам стал врагом, то, надо признать, притворяется он умело".
Со смешанным чувством восхищения и недоверия наблюдал я за тем, как он потребовал в санчасти расписку о том, что вручил им сумку лично, и как, получив ее и внимательно перечитав, проследил за дежурной, убиравшей сумку в шкаф, под замок.
Через некоторое время дежурная по санчасти - русоволосая кудрявая девушка - сказала, что звонят из штаба дивизии, просят меня. Я взял трубку. Говорил подполковник Калашников.
- Давай, капитан, бегом в штаб, здесь услышишь, что за птица твой земляк. Отличная птица!..
II
Штаб дивизии располагался в нескольких блиндажах у подножья вытянутого в длину холма, под его прикрытием. Калашникова я нашел в блиндаже майора Заки Мавлянова - начальника связи части. Мавлянов - из Казахстана, я видел его два или три раза раньше, когда приезжал сюда по командировке штаба армии.
- Входи, приятель, входи, - сказал Заки, поднимаясь мне навстречу и горячо пожимая руку.
- Так что же за птица мой земляк? - спросил я, когда мы расселись вокруг грубо сколоченного стола.
- Хороший парень, - улыбнулся Мавлянов.- Я ведь его знаю, капитан, уже без малого год. Он служил у меня, во взводе связи. Все время был на передовой. Трижды ранен, вновь возвращался... Нет, четырежды. В четвертый раз тяжело, думали - не выживет. А он вернулся, тогда перевели где полегче, в полевую почту. Но он и до того однажды угодил немцам в тыл, и когда полз обратно, попал к нашим в "плен".
- Следовательно, мои разведчики недаром приняли его за немца? - сказал подполковник Калашников тоном, в котором сквозило явное желание выгородить своих бойцов, отнесшихся к Хурраму - чего уж греха таить - далеко не лучшим образом.
- Он и вправду похож на европейца, - засмеялся Мавлянов. - Хотите, расскажу, как попал в "плен"?
- Ну, ну...
- Получили однажды приказ подключиться к телефонной связи противника, взять ее под контроль. Отобрали и отправили к фрицам в тыл с необходимой аппаратурой троих. Один из них - этот твой земляк, капитан. Чтобы обмануть немцев, нарядили своих связистов в их форму - и стоило появиться Хурраму в этой форме, как все чуть не надорвали животы от хохота. Он до того был похож на немца, что нежданно подоспевший начальник штаба дивизии устроил нам разнос и приказал немедленно, без всяких проволочек и задержек, под мою личную ответственность отправить "языка" в штаб. А, каково? - усмехнулся Мавлянов.
Представив Хуррама в немецкой форме, я едва удержался от смеха. Майор, глянув на меня, тотчас же поднялся с места и среди хранившихся под подушкой папок и бумаг отыскал пакет с многочисленными фотографиями, отобрал из них одну, протянул нам с Калашниковым. На фотографии были изображены трое в полевой форме немецких солдат, в середине стоял Хуррам. Тот, кто не знал его, никогда бы не признал за таджика.
- В таком вот облачении бродили по тылам противника четверо суток и отлично справлялись с заданием,- продолжал Мавлянов рассказ. - Благодаря им мы почти целый месяц перехватывали переговоры немцев, были, так сказать, в курсе всех их планов, замыслов.
- Ну и наградили наших за этот подвиг?
Майор понимающе усмехнулся.
- Дело в том, что мы его чуть не потеряли, - сказал он.
- Как так?
- А так... Двое бойцов, уходивших с ним, на четвертый день налетели на мины и погибли. Хуррам был ранен в ноги. Вечером пятого дня полил дождь. Хуррам сбился с пути и, как сегодня, попался в руки нашим разведчикам из соседней части. Приняли его за фрица, связали и притащили к себе в окоп. А он - ругаться. И до того крепко ругался, что лопнуло у бойцов терпение, один из них чуть не застрелил его. К счастью, подоспел кто-то из офицеров, велел отвести к нам в штаб. Так он и попал в "плен"... Но храбр, храбр парень! - восхищенно произнес Мавлянов. - Четыре раза ходил в тыл к немцам, задания выполнял образцово. Награжден орденом Красной Звезды и медалью "За отвагу".
- Ну, а теперь, как же теперь, служа в полевой почте, он оказался в тылу у врага? - спросил я.
- Вот майор и выяснял целое утро эту задачу, - сказал подполковник Калашников.
- Нес письма в одну нашу штурмовую группу, которая несколько дней назад отбила у немцев важные позиции, - пояснил Мавлянов и в ответ на мой вопрос: "В какой же части служит Хуррам?" - добавил: - Эта часть еще в прошлом месяце была передана соседней армии.
Радуясь за Хуррама, я теперь жаждал увидеться с ним и услышать продолжение рассказа из его уст.
- Почему он не доставил письма адресатам?
- Как он трое суток находился в тылу у противника?
- Неужто ж он не смог внятно и толково объяснить, кто он и откуда?
На все эти вопросы, обуревавшие меня, ни Калашников, ни Мавлянов ответить, естественно, не могли.
Ответить мог лишь один человек - сам Хуррам.
III
Надо сказать - интерес мой был вызван не только том, что Хуррам оказался другом детства, но и служебным долгом. Являясь представителем штаба армии, я был обязан изучать все, что касалось наших воинов, и, анализируя те или иные факты и явления, обобщать их, представлять по инстанции командованию.
Мне пришлось на несколько дней задержаться в дивизии, подождать, пока Хуррама подлечат. Эти дни я провел в полках и батальонах, в окопах среди бойцов.
Дня через четыре наконец собрался в санчасть. Какого же было мое изумление, когда узнал, что Хуррама и след простыл. Врачи и санитары в один голос утверждали: он ссылался на майора Мавлянова, выписался с его помощью, так и не долечившись.
- Куда он отправился? - спросил я.
- Кто знает...
Я собрался уже уходить, но в дверях столкнулся с русоволосой кудрявой девушкой-медсестрой, той самой, которая принимала Хуррама в санчасть.
- Письмо получили? - спросила она
- Какое письмо?
- От товарища того, вашего...
- Нет, не получал.
Девушка отыскала письмо. Я торопливо открыл "треугольник". Хуррам писал:
"Извините, товарищ капитан, не смог Вас дождаться. Учитывая, что адресаты живут ожиданием вестей из дому, я был вынужден любыми путями вырваться из "плена" и поспешить доставить письма. Если выдастся случай, известите своего покорного слугу. Полевая почта 1237/2"И". С приветом, Ваш земляк Хуррам-той".
Письмо меня обрадовало. Оно вновь навеяло воспоминания детства. Как далеко было то время! Ах, как безоблачно, радостно и весело протекало оно! Какие мы только не придумывали игры! Мы играли и в войну. Строгали себе из досок, веток и прутьев боевых коней, винтовки, маузеры и клинки и с утра до вечера гонялись за "басмачами". Хуррам числился у нас пулеметчиком. Он тайком выносил из дому отцову колотушку и дробно стучал ею, издавая длинные и короткие "очереди"; заслышав тарахтенье "пулемета", "басмачи", конечно же, разбегались.
Да, счастливое было время... Я вдруг вспомнил, что мы тогда действительно прозвали Хуррама - Хуррамом-той, так как был он резв и горяч, силен и вынослив... Ну, ни дать ни взять, истинный той - жеребенок.
Где же он теперь, куда запропастился?
Надо, очевидно, сходить к майору Мавлянову, он, наверное, знает, где искать Хуррама.
Мавлянова, однако, не нашел - он ушел на передовую, не застал и подполковника Калашникова.
В конце концов решил вернуться в штаб армии и там, на месте, по адресу, оставленному Хуррамом, уточнить расположение его части. Тут уж я его найду хоть на краю света.
Выбраться к нему мне удалось примерно через неделю. Полевая почта пряталась среди развалин населенного пункта, покинутого жителями. Я спустился в выложенный кирпичом подвал и увидел высокого мужчину, который, согнувшись над кривым громадным столом, разбирал груды писем.
- Я из штаба армии, - сказал я, протягивая ему удостоверение личности, - Истамова Хуррама ищу.
Он внимательно изучил документ, потом сказал:
- Истамов пошел с почтой.
- И надолго?
- А бог его знает.
- Но к вечеру должен вернуться?
- Хорошо, если вернется завтра.
- Так долго?
- Так долго. У него привычка такая: пока не вручит письма лично адресатам, не возвращается.
Упоминание о письмах стало той ниточкой, которая помогла завязать разговор с мужчиной. Желая узнать о том, как повел себя Хуррам после возвращения из санчасти и доставил ли он письма, бывшие у него в немецкой сумке, я спросил:
- А он разве не рассказывал, как из-за этой своей привычки чуть не пропал?
- Знаю. Пропадал дней шесть-семь, потом, однако, вернулся и доставил письма по назначению.
- И давно доставил?
- Два дня назад. Этот парень телом железа крепче, а душой - камня.
- Мы с ним с одной улицы, - сказал я.
Мужчина улыбнулся и только теперь, глянув на меня, предложил сесть.
Я сел.
- Удивительный он парень, ваш друг, - продолжал мужчина. - День глядите - веселее человека нет, а на другой - нос повесил, ходит хмурый. "Что с тобою, батюшка?" - спрашиваю. А у него, верите, в глазах слезы. "Эх, товарищ старшина, говорит, и незавидна же доля почтальона. Сегодня опять выбыло несколько адресатов. Навечно выбыло. Тяжелый сегодня день..."
Старшина произнес это и вздохнул.
Мы помолчали.
- Хуррам и в детстве был добросердечным, - нарушил я затянувшуюся паузу.
- Да, человечен он... Мы с ним сейчас - как братья. Один я на белом свете остался. От грудного ребенка до жены с матерью - всех фашисты порешили...
- Вы откуда родом?