Нет, - Игнат тоже закурил и сел. - Не спится, Андрей. И знаешь, о чем я думаю? Что будет, если кого-нибудь из нас забракуют по здоровью? Провожали нас с шумом, называли летчиками и вдруг… Как будем смотреть на Лизу?..
Что же тут такого! - искренне удивился Андрей. - Что мы, рождены быть летчиками, что ли? Ну, вернемся, объясним, в чем дело, снова мастерок в руки - и пошла работа. Да и здоровые мы с тобой, как черти, не забракуют нас!
Ого, братишка, не пыжься! - сказал вдруг лежавший на противоположной полке здоровенный плечистый парень в тельняшке. - Не таких орлов браковали, понял?
Это был Василий Нечмирев, помощник кока пассажирского теплохода, получивший вместе с Андреем и Игнатом путевку в летную школу. На вокзале его провожали человек двадцать матросов, и Вася Нечмирев, бывший слегка навеселе, сказал на прощание такую речь:
Братишки! Моряки не любят сидеть на причале. Летчики - тоже! Понятно? Нынче - здесь, а завтра - там. Короче: мы будем встречаться с вами и на Дальнем Востоке, и в Улан-Удэ, на Сахалине и в Гамбурге, на Земле Франца-Иосифа и в Ливерпуле. Так, братишки?
Далеко полетел, Вася, - засмеялся кто-то из моряков. - А вообще - попутного тебе ветра! Парень ты славный.
Так вот, бракуют и не таких, как мы с тобой, - повторил Нечмирев, обращаясь к Андрею. - Ты знаешь, что таксе медкомиссия? Знаешь?
Немножко слышал, - ответил Андрей.
Немножко слышал?! - Вася окинул его ироническим взглядом. - Слушай, братишка, что такое медкомиссия, когда из человека думают мастерить летчика. Двадцать кабинетов, сорок докторов, и каждый из них только и думает, чтобы поставить в твоей карточке: "К летной службе не годен". Почему? Да потому, что принять в училище надо сто человек, а приехало восемьсот. Понял? Начнут тебя вертеть туда-сюда на разных каруселях, пульсик твой щупать, а то еще и пальнут из винтовки над ухом: как, мол, воспринимаете сию музычку…
Вася помолчал, словно наслаждаясь эффектом, потом покровительственно улыбнулся и сказал:
А вообще в дрейф не ложитесь. Авось, выдержите.
А ты сам не боишься? - спросил Андрей, облокачиваясь на руку и внимательно рассматривая Нечмирева.
Я? - Вася удивился. - Я? А ну, братишка, посмотри вот на это! - Он засучил рукав тельняшки, согнул руку в локте и показал перекатывающийся бицепс. - Одним ударом я сбиваю с ног буйвола! Ты понял? В десятибалльный шторм Вася Нечмирев на мокрой и скользкой палубе танцует румбу. Ты понял? Вася Нечмирев боится! Ха!..
Ой! - вдруг вскрикнул Андрей и испуганными глазами посмотрел на моряка. - Что это у тебя? Подожди, не двигайся!
Он соскочил со своей полки, подошел к Нечмиреву и склонился над его лицом. Потом прикоснулся рукой к его губам и вдруг вытащил изо рта Васи ржавый гвоздь величиной с палец. Продолжая с тревогой смотреть на Нечмирева, Андрей спросил:
Как он попал тебе в рот? Ведь ты мог его проглотить и тогда…
Вася, ничего не понимая, облизал сухим языком губы и посмотрел на гвоздь.
Ты… Я… - проговорил он. - Это не мой гвоздь…
Стой, стой! - снова вскрикнул Андрей. - Не глотай слюну. Кажется, еще один. Игнат, чего же ты лежишь? Дай платок, я вытру руку.
Игнат спрыгнул с полки и подал Андрею платок. Тот на глазах у оторопевшего Васи вытер руку, разжал его вздрагивающие губы и опять вытащил изо рта гвоздь. Вася судорожно глотнул слюну, и ему показалось, что в горле у него больно кольнуло. Он хотел сплюнуть, но Андрей сделал предупреждающий жест и тут же извлек почти из-под самого языка кусок проволоки.
Лежи! Молчи! - говорил Андрей, со страхом глядя на Васю. - У тебя не рот, а утильсклад. Вот еще что-то. Терпи, братишка, это тебе не румбу танцевать на мокрой палубе… Ну-ка, попробуй глотнуть. Если будет больно, скажи.
Лоб у Васи покрылся испариной. Он теперь ясно чувствовал, что в горле у него застрял какой-то острый металлический предмет. Боясь проглотить его, Вася раскрыл рот и тяжело дышал. Он напряжения на глазах у него выступили слезы. Он все время умоляюще смотрел на Андрея. Андрей не отрывал скорбного взгляда от Васи. Игнат уткнулся в подушку, давясь от смеха. Наконец он не выдержал и закричал:
Довольно его мучить, Андр Юшка Степ-ын Ой! Моряк хоть и бесстрашный человек, но скоро умрет от страха!
Тогда Андрей положил на ладонь оба гвоздя и проволоку и сказал:
Гляди, человече.
Раскрыв рот, он бросил в него все, что было на ладони, и показал Васе пустую руку.
Вася ахнул и вытер лоб.
Этот железный хлам я глотаю, как бывалый моряк устриц, - сказал Андрей. - И у меня не потеет от страха лоб. Это потому, что в горле у меня ничего не задерживается. Гляди, моряк.
С этими словами он приложил руку к животу, потом показал ее Васе. На ладони лежали два гвоздя и проволока.
Моряк даже вскрикнул от восторга. Широко улыбнувшись, он проговорил:
Слушай, братишка, ты настоящий парень. Здорово это у тебя получается, слышишь? Показал бы ты свои проделки нашим морякам! Потеха! А вообще, будем друзьями, идет?
Если будешь меньше врать, тогда идет, - смеясь, ответил Андрей. - Насчет медкомиссии наврал?
Наверно, наврал. Я ведь и сам точно не знаю. Разное болтают…
3
Кабинеты, кабинеты, кабинеты… Хирург, невропатолог, терапевт, окулист, какое-то мудреное слово - "оториноларинголог"… Вдоль коридора - длинные скамьи, диваны, стулья. Над угловой дверью горят синие слова: "Рентген включен". На стенах поминутно вспыхивают и гаснут сигналы: "Тишина! Тишина! Соблюдайте абсолютную тишину!"
Но в этих сигналах не было никакой необходимости. Говорили шепотом, словно в одном из этих кабинетов лежал покойник. Только изредка хлопала дверь, и вышедший от врача вспотевший парень коротко бросал:
Забраковали!
Трудно было представить более страшное слово. Оно, как меч, сражало одним ударом, и после этого удара уже не было никакой надежды подняться. Это был приговор, суровый и беспощадный.
Забраковали!
Высокий, с широченными плечами, парень сделал два шага, прислонился спиной к стене и, ни на кого не обращая внимания, смахнул ладонью слезу. К нему сразу же устремились человек семь, ожидавших вызова к хирургу, и засыпали вопросами:
Почему забраковали?
Что он сказал?
Ревматизм?
Парень приподнял одну ногу и показал ступню:
Плоскостопие… Малая, видишь ли, выемка между пяткой и вот этой костью. Говорит, что нельзя прыгать с парашютом…
И сразу же все, кто стоял рядом, начали обследовать свои ступни. О несчастливце забыли мгновенно. Казалось, что в организме, в строении тела нет ничего важнее, чем ступня. Человек, имеющий приличную выемку на ступне, был совершенством. Ему, только ему разрешалось смело смотреть в свое будущее, смеяться, радоваться. Ступня - самое главное. Остальное - чепуха.
Но вот по коридору медленно, опустив голову, прошел черноволосый грузин, и по тому, с каким трудом он передвигал ноги и старался ни на кого не глядеть, все поняли: забракован!
Что сказали?
Почему?
Плохое сердце? Плохое зрение? Плохой слух? Ступня?
По правде говоря, в этих вопросах было больше любопытства, чем сочувствия. Обычно чуткие к чужой беде, здесь многие становились эгоистами.
Грузин остановился, присел на диван, помолчал, потом вдруг крикнул:
А, черт! Крутил-крутил на кресле, вправо-влево, вправо-влево, много-много раз. И говорит: "Встать!" Я встал. Почему, скажи, не встать? А голова - как после цинандали: туда-сюда, туда-сюда. Опять крутил. Опять вставал. И шатался. Тогда говорит: "Вестибулярный аппарат слабый. К летной службе не годен".
Он снова выругался и пошел одеваться.
Теперь всем казалось, что именно этот самый вестибулярный аппарат и есть то главное, от чего зависит жизнь человека. Если у тебя крепкая голова, значит, станешь настоящим летчиком. Ты сможешь сделать сто мертвых петель подряд и при этом спокойно улыбаться, будто сидишь не в кабине самолета, а на детских качелях. Да, конечно, вестибулярный аппарат - этосамое главное!
Когда грузин ушел, большинство сидевших в коридоре позакрывали глаза и стали быстро вращать головами - слева направо, справа налево. То там, то здесь слышался шепот: "Двадцать три, двадцать четыре… сорок, сорок один… Открыть глаза. Встать!.." Это была тренировка.
4
Последний кабинет… Последний врач… Если здесь не произойдет "осечка", Андрей Степной будет летчиком. Врач, выслушав сердце, сказал:
Как хороший механизм!
Против графы "Телосложение" стояла сокращенная запись "Атлетич.". В глазном кабинете написали: "Левый - 1,0, правый - 1,0". На вращающемся кресле его крутили бесконечно, но, когда кресло быстро останавливали и предлагали смотреть в одну точку, Андрей собирал всю свою волю, стараясь не качнуться в сторону.
И вот последний кабинет, на двери которого прибита под стеклом на дощечке надпись "Оториноларинголог". Андрей стоял, прислонясь к стене, и смотрел на противоположную дверь. Там у врача-невропатолога был сейчас Игнат. После того как начала работать комиссия, Андрей и Игнат встретились в коридоре один только раз. Андрей шел в кабинет терапевта, когда оттуда выскочил Игнат и, хлопнув Андрея по голой спине, воскликнул:
Чудесно, Андр Юшка! Пока все хорошо! Как у тебя?
Тоже хорошо, Бледнолицый. Куда ты сейчас?
К хирургу.
Ни пуха, ни пера!
И они расстались.