Наши наступают
Теперь, имея под своим командованием сто девяносто человека, целую роту, Никулин мог действовать смелее.
Он решил не задерживаться в немецком тылу. Погуляли и хватит, пора честь знать, пора возвращаться к своим.
Отряд, передвигавшийся до сих пор вдоль фронта, повернул к передовым вражеским линиям - на прорыв.
А на следующий день произошло событие, изменившее все планы и расчеты Никулина. В сумерки над селом, где отдыхал отряд, появился, пробив низкие грузные тучи, наш, советский самолет и сбросил белую стаю листовок; Ветер подхватил их, понес над крышами и деревьями; вдогонку с воплями и криками ударились мальчишки. А через десять минут село радостно и взволнованно загудело из конца в конец:
- Наши наступают!..
Да, в ту пору на этом участке наши перешли в наступление. Советское командование извещало об этом жителей оккупированных районов и партизан, призывая помогать наступлению, бить врага с тыла, резать пути его отхода, взрывать мосты, портить дороги.
Наши наступают! Эти слова звучали, перекатывались, отдавались во всех дворах и хатах.
Старый казак, хозяин хаты, где остановился Никулин, с торжественной медлительностью стал на колени перед образами и поклонился земно. За окнами ветер раскачивал деревья, хлестал в стекла дождем, шуршал очеретом на крыше, гудел в трубе. Перед образами красной каплей светила лампада, старика почти совсем не видно было в полутьме, слышался только горячий, то жалобный, то гневный шепот его. Никулин не шевелился, боясь помешать этой молитве, праведность и святость которой чувствовал сердцем. В тот памятный ненастный вечер многие старики и старухи молились перед образами, а кто помоложе, посильнее - доставали из стогов и кизячных штабелей густо залитые салом винтовки, гранаты, пулеметы, готовясь достойно попрощаться с фашистами, проводить их с нашей земли прямо в землю!
Никулин, собрав моряков в свою хату на экстренное совещание, сказал:
- Слушайте, товарищи! Красная Армия переходит в этих местах в наступление. Значит, пришло время и нам наступать, должны мы помочь Красной Армии разгромить и уничтожить вражеские дивизии, что позабирались в эти края. Хватит нам теперь от немцев укрываться, сторонкой их обходить, теперь сами будем их искать и бить везде, где только попадутся. Остаемся в немецком тылу - наше место теперь здесь. Завтра разобью отряд на подразделения, назначу командиров. Завтра же направим письмо нашему командованию от имени всех бойцов отряда.
Когда моряки разошлись, Никулин сел за письмо и сидел долго - все казалось ему, что слова, ложась на бумагу, теряют свой накал и живой трепет. Он перечеркивал, писал и снова перечеркивал. Было уже поздно, Когда он закончил письмо. Волнуясь и запинаясь, он вполголоса прочел его вслух и опять задумался, не зная, удалось ли наконец найти горячие, настоящие слова. "Пусть так и остается, - решил Никулин. Поймут…"
Спать не хотелось. Никулин вышел на двор. Дождь кончился, тучи ушли, над землей стоял светлый лунный туман. Было сыро и тихо, ветер вздыхал только изредка. Вдруг Никулин вздрогнул и насторожился, уловив глухой, слабый рокот. Не шевелясь и напряженно вслушиваясь, он стоял долго, но рокот больше не повторился. Так и не понял Никулин - то ли почудилось ему, то ли вправду донесся по ветру далекий орудийный раскат - голос нашего наступления.
Клятва
Утром, выстроив отряд, Никулин прошел вдоль шеренг, внимательно вглядываясь в лица своих бойцов.
- Товарищи бойцы! - сказал он. - Красная Армия наступает, вам это известно. Наша задача - бить врага с тыла, резать ему пути отхода. И я должен предупредить, что поведу вас на самые опасные дела, не считаясь с численностью противника и с его вооружением. Бои будут жестокие, неравные, может быть, всем нам суждено погибнуть. Если кто чувствует слабость, сомневается в себе, пусть скажет сразу, чтобы потом не создавать в бою паники, не подводить товарищей. Наши наступают, скоро будут здесь. Сомневающиеся могут где-нибудь укрыться и дождаться прихода наших частей.
Передохнув, он закончил:
- А кто за Советскую власть, за Родину готов биться до смерти - шаг вперед!
Строй всколыхнулся и весь подался вперед. Прямо перед Никулиным, выкатив могучую грудь, стоял седобородый казак с серебряной серьгой в ухе и медалью "За трудовое отличие" на груди - какой-нибудь колхозный бригадир или пасечник.
- Так я и думал, что в моем отряде подобрались настоящие люди! - сказал Никулин. - Спасибо, товарищи! Примем клятву верности. Повторяйте за мной: "Я, боец отдельного морского отряда, клянусь перед Родиной драться с фашистами за свою родную землю до последнего вздоха!".
Строй ответил сдержанным слитным гулом:
- "…до последнего вздоха!.."
- "Если изменю своим товарищам, своей Родине, то да покарает меня смертью рука советского правосудия!"
- "…рука советского правосудия!" - грозно и предостерегающе, с торжественной силой отозвался строй.
Разбив отряд на подразделения, Никулин назначил командиров. Фомичев, Жуков, Папаша, Крылов и Харченко получили по взводу. Командирами отделений стали другие моряки.
Письмо подписывали по старшинству. Первым подписал сам Никулин, за ним - командиры взводов, отделений и, наконец, рядовые бойцы, начиная с правого фланга. Маруся Крюкова - вечная левофланговая - подписалась последней.
- Ну как, Маруся, не раздумала? - спросил Никулин. - А то, может быть, другого человека пошлем, а ты останешься пока в селе, подождешь наших?
- Нет, не раздумала, товарищ командир. Раз уж вы меня в бой не берете, то я хоть письмо понесу.
- Опасное дело, Маруся. Через немецкие линии придется идти.
- Я знаю.
- Пройдешь?
- Думаю, пройду, товарищ командир.
- Держи, Маруся! - Никулин протянул ей письмо. - Держи и помни - в этом письме наш боевой рапорт… Всяко бывает, может быть, погибнем все до единого, и тогда никто знать ничего не будет о наших делах. Пропали куда-то люди; подумают еще, чего доброго, что мы немцам в плен сдались. Мы тебе, Маруся, нашу воинскую честь доверяем.
- Я сберегу, товарищ командир.
- Будь осторожна. А если случится беда, попадешься, тогда надо держаться…
- Не сомневайтесь, товарищ командир. Я клятву принимала: "до последнего вздоха!..".
- Верю! Ну, прощай, Маруся! - Он крепко тряхнул ее руку. - Скоро увидимся…
- Обязательно увидимся, товарищ командир.
Моряки сердечно провожали свою боевую подругу. Все говорили ей: "Не скучай, Маруся, скоро увидимся", а она отвечала всем: "Увидимся обязательно!".
Тихон Спиридонович задержался около Маруси. Он был смущен, расстроен, фуражка его съехала на затылок, сырой холодный ветер шевелил выбившуюся на лоб рыжую прядь.
- Вот и пришлось нам расстаться, Маруся… А поговорить о самом главном я так и не успел с вами.
Он заглянул ей в глаза. Она все поняла и слегка покраснела. Коснувшись ее локтя, он повторил со вздохом:
- Не успел… Да и не посмел, признаться…
Такое сиротливое, грустно-смешное сделалось у него при этом лицо, что Марусю вдруг в самое сердце толкнула горячая жалость. Оглянувшись, она приподнялась на цыпочки и, обхватив рукой его шею, неуловимо быстрым движением поцеловала в губы. Он испуганно отшатнулся, залился густой краской, а когда опомнился, Маруся пересекла уже улицу, в последний раз прощально махнула ему рукой и скрылась. Он рванулся было следом, но команда "стройся!" остановила его. Повинуясь привычке, он занял в рядах свое место; услышав справа: "восьмой!", без задержки отозвался: "девятый!"; а в душе его творилось что-то, ему самому непонятное, какое-то смятение и кипение разноречивых чувств! Сердце его горело и от радости и в то же время от горького сожаления, что счастье ушло и, может быть, навсегда, что оно не далось ему в руки, а лишь слегка опахнуло его лицо своим светлым крылом.
- Направо! Шагом…
Никулин оборвал команду, не закончив.
Далекий рокот, такой же, как и ночью, повторился подряд несколько раз. Его ясно услышали по ветру все бойцы.
Сомнений больше не оставалось: это рокотала наша артиллерия, это звучал издалека могучий голос нарастающего, стремительного наступления. Лавины танков, армады самолетов, колонны автомашин, артиллерия, конница и нескончаемые массы пехоты - все это, грохоча, лязгая, цокая, изрыгая огонь и сверкание, мчалось, летело, двигалось на фашистов, сминая, сметая, вдавливая в землю вражескую силу!
Никулин повел свой отряд на зюйд-вест наперерез немецким отходящим частям.
А на восток, прямо навстречу свирепому голосу боев, с ясным лицом и без ужаса в сердце, шла, освещаемая холодными косыми лучами восхода, маленькая девушка, постоянный левофланговый - Маруся Крюкова.