Шло время. Один за другим мелькали дни, до краев заполненные напряженной учебой. И только иногда, по вечерам да в выходные дни, Ковтунов, Славинский и Тукманбетов собирались вместе, сидели в парке, вспоминали школьные годы и домашних, читали книги, ходили в кино или просто бродили по улицам большого города.
…Быстро пролетели три года. Училище, как и среднюю школу, Георгий Ковтунов закончил на "отлично" и попросился в Закавказский военный округ. Туда и послали его командиром взвода в артиллерийский полк стрелковой дивизии. Готовясь к отъезду, Ковтунов с удивлением подумал, что вот он с таким нетерпением ждал этого момента - окончания училища, а пришло время расстаться с ним - жалко! Впрочем, так всегда бывает в жизни.
Павлик Башлаев, Хасан Тукманбетов и Борис Славинский получили назначения в другие округа.
4. ЗА СТАЛИНГРАД
К началу октября 1941 года, после продолжительных, кровопролитных боев, войска Юго-Западного фронта закрепились на рубеже Глухов, Полтава, Днепропетровск. Части Н-ской стрелковой дивизии занимали оборону по реке Северный Донец, западнее города Волчанска. В ноябре ударили ранние морозы, предвещавшие суровую, холодную зиму. Медленно тянулись похожие один на другой, скучные, ничем не примечательные дни. Боевые действия ограничивались артиллерийскими дуэлями да вылазками разведчиков.
В один из декабрьских дней в политотделе дивизии шло заседание партийной комиссии. Покончив с очередным вопросом, секретарь партийной комиссии подполковник Дестичан объявил:
- Переходим, товарищи, к вопросу приема в партию. Пригласите товарища, - кивнул он головой по направлению к двери.
В комнату вошел худощавый, среднего роста капитан в новенькой, аккуратно сидевшей на нем шинели, с шапкой-ушанкой в руках. Стараясь не скрипеть до блеска начищенными сапогами, прошел к свободному стулу, на который указал ему Дестичан, и осторожно сел на краешек, чувствуя на себе внимательные, изучающие взгляды. Это был Ковтунов, недавно назначенный на должность командира артиллерийского дивизиона. Около двух недель тому назад он подал заявление в партию и все это время нетерпеливо ждал вызова, тщательно обдумывал то, что он скажет на партийной комиссии. А вот теперь, войдя в тесную прокуренную комнату, робко оглядывая сидевших полукругом за небольшим квадратным столом людей, как-то растерялся, забыл все то, о чем хотел сказать, и, не в силах сдержать волнения, прислушиваясь к учащенным ударам сердца, мял шапку в руках и ждал, что же будет дальше…
Дестичан сообщил анкетные данные: "…Ковтунов Георгий Никитич, год рождения тысяча девятьсот восемнадцатый, русский…" Потом не спеша зачитал заявление. Ковтунов пристально смотрел в смуглое, до синевы выбритое лицо подполковника, вслушивался в слова заявления и сожалел, что написал его слишком коротко, не сумел сказать в нем всего, что хотелось.
- У кого есть вопросы к товарищу? - спросил Дестичан. - Нет? Тогда есть предложение заслушать автобиографию. Не будет возражений?
Ковтунов вздрогнул, поспешно поднялся с места и с минуту стоял, собираясь с мыслями.
Поблескивая стеклами очков, на него ожидающе смотрел начальник политотдела полковой комиссар Воронин. Улыбались из-под густых, кустистых бровей круглые, навыкате, глаза командира артиллерийского полка. Вздергивал голову, словно ободряя, недавно контуженный взрывом снаряда начальник штаба майор Кучер.
Медленно, стараясь успокоиться, Ковтунов рассказал о себе. Потом четко ответил на вопросы из Устава партии.
- Как живешь с комиссаром, товарищ Ковтунов? - спросил начальник политотдела. - Не ругаешься?
- Хорошо, товарищ полковой комиссар, - ответил Ковтунов и замолчал, настороженно обводя глазами членов парткомиссии, ожидая новых вопросов. Но вопросов больше не было.
- Кто желает высказаться? - снова поднялся Дестичан. - Товарищ Голощапов?
Командир полка, морщась, поднялся со стула: его все еще мучил ревматизм.
- Знаю Ковтунова около трех лет. Еще по службе в Закавказском военном округе и вот здесь, на фронте. Грамотный артиллерист. В боях ведет себя смело и инициативно. С обязанностями командира батареи справляется. За отличное выполнение заданий командования товарищ Ковтунов представлен к награждению орденом Красного Знамени. А вот теперь, как один из лучших, назначен на должность командира дивизиона. Работает неплохо… Уверен, что оправдает оказываемое ему доверие и, будучи членом партии, не уронит высокое звание коммуниста.
Потом выступил начальник штаба. За ним взял слово подполковник Дестичан.
- Что я могу сказать о товарище Ковтунове? - поднимая глаза к потолку, начал он с заметным акцентом. - Воевали рядом и не один раз приходилось ему поддерживать моих пехотинцев. Как поддерживал? Как справлялся?
При этих словах Ковтунов насторожился. "Сейчас скажет, что я опоздал открыть огонь в том, первом, бою под Харьковом", - подумал он, и сердце его екнуло.
- Спасибо ему говорят мои пехотинцы за эту поддержку. Храбрый товарищ. И когда отступали, товарищ Ковтунов хорошо прикрывал. Я желаю и дальше воевать с товарищем Ковтуновым, вот что я хочу сказать. Хорошо сражался товарищ Ковтунов. Думаю, надо нам принять его в члены партии.
- Есть другие предложения? Нет? Голосуем…
Ковтунов опустил голову и поднял ее только тогда, когда Дестичан громко и весело сказал:
- Единогласно, - и тут же добавил - Поздравляю, товарищ Ковтунов!
Радостный возвращался Ковтунов к себе в дивизион. Машина резко подпрыгивала на ухабах: шофер Камочкин обладал удивительной способностью попадать в выбоины даже там, где их можно было объехать, и Ковтунов всегда ворчал на него, но сейчас он не замечал ничего, погруженный в думы о том большом событии, которое произошло в его жизни.
В блиндаже его ожидал комиссар старший политрук Николай Иванович Михалев - смуглолицый, черноволосый, широкоплечий сибиряк, в прошлом секретарь Челябинского райкома комсомола. Он был недавно назначен в дивизион.
- Приняли? А я что говорил? То-то! Поздравляю! - окая, встретил он Ковтунова. - Ну, давай чай пить, за чаем и расскажешь. Мы, сибиряки, чай любим…
Ковтунов подробно, стараясь не упустить ни одной детали, рассказывал, а Михалев пил чай из блюдечка, часто вытирая платком капельки пота, обильно выступавшие на лбу, посмеивался, подшучивал.
- Теперь, Георгий Никитич, тебе надо партийное поручение дать. Вот только не придумаю, какое бы посложнее да поответственнее…
- Давай-давай, хоть десять, - с жаром откликнулся Ковтунов.
- Ну, десять многовато, это ты зря. Командовать, что ж, за тебя я буду?
- Зачем ты? У меня теперь сил прибавилось, на все хватит. Горы сверну.
- Горы? Вот это хорошо, - улыбнулся Михалев. - Помню, когда меня в партию принимали, тоже такое настроение было. И работать взялся за двоих, да где там - за троих. Но, правда, и критиковали - ух, как здорово! Словом, рад я за тебя, искренне рад, Георгий Никитич. Нашего полку прибыло, - поднимаясь и надевая шапку, сказал Михалев. - И еще прибудет. Вот пойду на НП к Васильеву. Рекомендацию просил, тоже в партию вступает. Надо побеседовать. Ну, пока. Если задержусь - может, ночевать там останусь, - позвоню…
Николаю Ивановичу Михалеву было за тридцать, а Ковтунову только двадцать четыре. Но, несмотря на разницу в возрасте, они хорошо ладили между собой. Михалев сумел как-то сразу и прочно завоевать в дивизионе авторитет. Помогла, видно, привычка работать с людьми еще на "гражданке", о чем он часто любил вспоминать, всегда начиная словами: "А вот у нас, на гражданке…" В работе он был неутомим. Проводил с артиллеристами занятия и политинформации, присматривался к их учебе, которая не прекращалась и здесь, в боевой обстановке. Нередко случалось, что противник, нащупав одну из батарей, обрушивался на нее огнем и, когда кто-либо выходил из строя, старший политрук Михалев занимал его место и выполнял обязанности не хуже, чем хорошо натренированный боец.
Частым гостем был комиссар и у командиров батарей на наблюдательных пунктах. Придет, спрыгнет в окоп, скажет своим окающим, медлительным говорком:
- А вот и я! Показывайте, что у вас тут и как? - Долго беседует с солдатами и сержантами, потом идет к командиру батареи и требует: - Давай подзаймемся, приобщи-ка меня к артиллерийской науке.
Повозится час - два, попыхтит и будто невзначай спросит:
- А почему у тебя, командир, люди уже третью неделю не мылись, не парились? Насекомых развели. А?
Ковтунов знал все это, знал, что бойцы любят комиссара, чувствовал ту большую помощь, которую оказывал ему Михалев, и высоко ценил его за это.