Советская власть! Он и тысячи, сотни тысяч таких, как он, утверждали ее и отстаивали с оружием в руках. После гражданской войны Никита Ковтунов возвратился в родную деревню, был председателем сельского Совета, боролся с местным кулачеством и бандитами. Потом закончил курсы железнодорожных служащих и был командирован в Казахстан, на станцию Чиили, Ташкентской железной дороги.
Никита Семенович был человеком строгим, даже суровым, но справедливым. Отличался он также большим трудолюбием и аккуратностью. И не в малой степени отличные оценки сына были заслугой отца, с которого Горка старался во всем брать пример.
Как-то во время одной из летних прогулок в степь с Хасаном Тукманбетовым и Павликом Башлаевым Горка Ковтунов обнаружил заброшенный колодец. Как и большинство колодцев в Средней Азии, он был без сруба; песчаные края, когда-то обмазанные глиной, осыпались, и, как друзья ни пытались подобраться поближе и заглянуть внутрь, это им не удавалось. Но у них была довольно длинная веревка, которую они всегда брали с собой. Кроме того, не в их характере было отступать, и, чтобы до конца обследовать колодец (а может быть, в нем есть вода?), ребята решили спуститься с помощью веревки.
Предложение Горки спустить его не вызвало особых возражений: он был легче других. Мальчик обвязался веревкой под мышками, проверил крепость узла, подполз к колодцу и лег на живот. Хасан и Павлик стали медленно опускать его. Упираясь ногами в стенку, а руками держась за веревку, Горка опустился уже метра на три, когда его ноги уперлись во что-то твердое. Ощупав уступ ногами, Горка встал на него и дважды слегка дернул веревку, что означало: приостановить спуск. Глаза постепенно свыклись с полумраком, и мальчик рассмотрел, что стоит на обломке какой-то доски, на вершок выдавшейся из стенки. По стенке с легким шуршанием струился песок, и по его звуку юноша понял, что колодец неглубок.
Напрягая зрение, он увидел дно, а на дне то, что мгновенно сковало его тело леденящим страхом. Там, внизу, неистово метались змеи, извивались, свертывались спиралями и прыгали вверх, пытаясь достать до него. Горка судорожно задергал веревку и вдруг услышал треск. Трухлявая, прогнившая доска от неосторожного движения подломилась, и он на мгновение повис на веревке в каких-нибудь трех метрах от ужасного соседства. На одно мгновение - потому что в следующее он, молниеносно перехватывая руками веревку и упираясь ногами в стенку, до крови прикусив губу, чтобы из груди не вырвался дикий крик и не испугал Хасана и Павлика, выскочил на поверхность. Но даже и этого момента было достаточно для того, чтобы одна из змей достала до него и, скользнув по телу, почти одновременно вырвалась из своей темницы.
Увидя его помертвевшее, серое лицо и быстро уползающую змею, ребята перепугались не меньше, чем Ковтунов. Они думали, что гадюка укусила товарища. Но, к счастью, этого не случилось. Долго отлеживался Горка, чувствуя нестерпимую боль во всем теле, не в силах пошевелить ни рукой ни ногой. Нервное потрясение оказалось настолько сильным, что юноша ходил сам не свой, ночами ему снились кошмары. Впрочем, вскоре это прошло. Зато пережитый случай словно переломил что-то в характере Горки Ковтунова - он понял, что необходимо научиться силой воли подавлять в себе страх, чем бы он ни был вызван.
Пришла осень. Начались занятия в школе. Ученики делились впечатлениями о том, кто как провел лето, где побывал, что делал. Горка Ковтунов стал героем дня. Его то и дело просили рассказать о приключении в заброшенном колодце. Уступая просьбам товарищей, Горка рассказывал и каждый раз, сам того не замечая, прибавлял к рассказу какую-нибудь новую деталь, придуманную им для красного словца. Спохватывался он уже тогда, когда замечал на лицах слушателей недоверчивые улыбки. "Что же это я привирать стал?" - осудил себя Ковтунов, но тут же решил, что беды в этом большой нет, что приукрасить не зазорно, да и делается это для интереса слушателей.
Однажды во время большой перемены зашел разговор о стилях в плавании. Горка высказал по этому поводу мнение, вычитанное в одном спортивном журнале, и выдал за свое.
- Да ты сам-то плавать умеешь? - спросил кто-то.
- Вот еще. Конечно, - не задумываясь, ответил Ковтунов и… осекся. Но слово, как говорится, не воробей, вылетело- не поймаешь. Плавать он не умел. На том бы дело, вероятно, и кончилось, так как поблизости ни реки, ни пруда не было, да случилось так, что старшие классы выехали в один из соседних районов в колхоз на уборку хлопка, где был небольшой искусственный водоем. После работы ребята пошли купаться и, конечно, увлекли с собой Ковтунова. Видя, что тот не раздевается, кто-то подтрунил:
- Да ты, наверное, плавать не умеешь? А еще говорил о стилях!
- Нет, умею! - вызывающе бросил Горка.
- Не умеешь!
- Умею, - твердил Ковтунов свое.
- Докажи.
Упрямо сжав губы, Горка медленно разделся, вразвалочку подошел к невысокому обрывчику и… ринулся в воду. Водоем был неширок, и Горка таки перемахнул его стилем, отдаленно напоминающим кроль, так как голова его то и дело уходила под воду, а руки неистово били по воде, подымая каскады брызг. При этом он, наверное, показал рекордное время. Выкарабкавшись на противоположный берег, изрядно наглотавшись воды, он еще нашел в себе силы с равнодушным видом поплескаться у берега, но с тех пор дал зарок: никогда не хвастать.
Учился он по-прежнему хорошо. Особенно по географии, истории, русскому и литературе. Правда, одно время у Ковтунова не ладилось с математикой. Когда дело зашло слишком далеко и он получил на контрольной двойку, его вызвал учитель математики Сергей Алексеевич Сникин. Сняв очки и тщательно протирая стекла носовым платком, он долго укоризненно смотрел на Ковтунова, а затем сказал:
- Вот вы, Ковтунов, хотите, как я слышал, стать военным, артиллеристом. Что ж, похвально! Да-с! А знаете ли вы, что вся артиллерийская наука зиждется на математике, и в частности на тригонометрии, к коей вы не проявляете должной любви?
Сергей Алексеевич, как, наверное, и все математики, был немногословен, но он затронул самую слабую струнку Ковтунова. С тех пор дела выправились. На выпускных экзаменах Ковтунов и по этой дисциплине получил пятерку.
И вот он в военном училище. Вместе с ним Павлик Башлаев, и Борис Славинский, и Хасан Тукманбетов. Наконец-то сбылась заветная мечта юноши: он станет командиром Советской Армии.
Первое время Ковтунов никак не мог привыкнуть к дисциплине. Подъем, отбой, построение - все вызывало в нем внутренний протест, хотя он, конечно, понимал, что все это необходимо, что без этого нельзя. Но прошел год, и то, что делалось раньше по принуждению, неохотно, стало привычкой, необходимостью, выполнялось легко и просто, как будто само собой.
Изрядно доставалось курсантам на тактических занятиях. Попробуй побегай да поползай на животе по полю с тяжелым ранцем за плечами, да еще с парой катушек телефонного кабеля в руках или с чем-нибудь из шанцевого инструмента. А длительные переходы в дождь и в слякоть, когда насквозь промокшая шинель казалась пудовой ношей…
Но и к этому привык Ковтунов. Он научился метко стрелять из винтовки и пулемета, бросать гранаты, ходить в атаку, работать в составе орудийного расчета и еще многому другому. И постепенно привычка к четкому, размеренному ритму военной жизни перешла в любовь. Ковтунов полюбил и военные предметы, интересные, увлекательные тактические и артиллерийские задачи, требовавшие от курсантов быстроты мышления и строгой логики.
Но больше всего ему нравилась артиллерийско-стрелковая подготовка, эта важнейшая для командира-артиллериста дисциплина. Любовь к этому предмету с особенной силой проявилась у Ковтунова после одного случая. Еще на первом курсе на полигоне, близ лагерей, курсанты смотрели артиллерийскую стрельбу. Ее демонстрировал мастер меткого огня командир батареи старший лейтенант Зеленский. Стрельба продолжалась всего несколько минут, и все это время Ковтунов почти не отрывался от бинокля.
…Первый снаряд разорвался правее цели, второй дал чистый недолет. Потом перелет. Вилка. Наконец огонь всей батареей, начавшийся дружным залпом. В районе цели все заволокло бурым дымом, вверх вместе с комьями земли легко, словно спички, взлетели бревна. И когда дым рассеялся, на месте "вражеского" наблюдательного пункта зияла черным зевом дымящаяся яма.
Отгремел последний залп, а Ковтунов все еще не мог опомниться. Перед глазами беззвучно вспыхивали огоньки разрывов, взлетали столбы дыма, перемешанного с землей. В ушах звучали спокойные, неторопливые слова команд старшего лейтенанта, виделись его точные, уверенные движения у приборов.
"И как это он быстро и точно все рассчитывает, - с завистью подумал Ковтунов. - Шутка сказать, почти все без записей. Вот бы научиться так!"
Жадно ловил Ковтунов каждое слово старшего преподавателя, разбиравшего стрельбу. "Помните, товарищи, чтобы хорошо, по-снайперски стрелять, офицер-артиллерист должен упорно тренироваться в подготовке исходных данных, ежедневно стрелять на миниатюр-полигоне. В этом артиллерист подобен музыканту или спортсмену- без ежедневных тренировок он не сможет стать мастером своего дела".
После этого случая Ковтунов налег на артиллерийско-стрелковую подготовку. Каждый день он старался решить несколько задач, кроме тех, которые давались как обязательные, настойчиво тренировал память, учился производить арифметические расчеты в уме. Через два месяца никто из курсантов уже не мог соревноваться с ним в быстроте и точности подготовки исходных данных.