- Я думаю, Раиса Григорьевна, что все, в сущности, просто, - вдруг сказал Казанцев. - Люди могут быть счастливыми. Нужно только, чтоб тебя окружали свои, близкие тебе люди. Я думаю, что сделал ошибку, уехав из Фонарева.
- Насколько мне известно, самые большие суда, которые строят в Фонареве, это лодки для рыбаков-любителей. Тебя, конечно, здесь все любят, но я не думаю, чтобы для тебя построили верфь. Не обманывай себя, Володя. Может, это и красивый обман, но все-таки обман.
- И все же мне было бы легче: меня все знают, здесь мой дом, здесь все проще: веселье - это веселье, дружба - это дружба.
- Мне кажется, я вас учила: дома ли ты живешь, вдали от него, удачлив ты или нет, нужно быть человеком, и только. Ты сам знаешь, что все в самом человеке, а не в том, где он живет.
- Да, конечно, - согласился Казанцев. Спорить он не мог, потому что хотел сохранить в себе сегодняшнее состояние - задержанное счастье.
Прыгали, кружились люди: что загадывать человеку, когда будет его обрыв, вот сейчас он вместе с людьми, которых не видел много лет, а не веселился с ними и того больше, сейчас он неотрывен от них, от их бед и радостей, центробежная сила лишь на некоторое время вынесла его в иные пространства, но он снова сумел прибиться к центру, надолго ли, нет ли, кто знает, да хоть на короткий миг, нет, нет, он не проиграл жизнь, даже если выпадет ему нечет - все равно не проиграл.
15
Так и веселились чуть не до полночи, кто-то входил в дом, чтоб укрепить в себе силы, и снова возвращался, чтобы нырнуть в водоворот свадьбы, а солнце давненько уже в залив завалилось, сумерки запеленали землю, утешили ее перед сном, а все плясали, утрамбовывая кочкастую землю, пыль вялую взбивая, и не притомлялись, верный взяв разгон, и Константин Андреевич был доволен свадьбой, гостями, а также самим собой - он хотел, чтоб двор был полон гостями, - так оно и есть, и Константин Андреевич стоял у крыльца улыбаясь.
Улыбался он уже несколько, что ли, часов, он рад был бы согнать улыбку, но она приклеилась к лицу и улетать никак не хотела.
Вдруг к нему подошел зять Николай, был Николай чем-то взволнован, и Константин Андреевич понял, что он хочет поговорить с ним о чем-то очень важном.
- Душно, - сказал Николай.
- Да, - согласился Константин Андреевич. А как не согласишься, если и верно душно, как перед грозой, но закат сегодня был ярко-красным и солнце намекало на завтрашнюю жару.
- Может, пройдемся? - предложил Николай.
Они пошли вдоль сараев,
- Вот что я хотел вам сказать, - начал Николай. - Спасибо я хотел сказать.
- За что же это? - удивился Константин Андреевич.
- Да вот за Таню такую. Что вырастили ее и воспитали. Я ее в обиду не дам. Она такая… Константин Андреевич… она такая хорошая. И спасибо.
Он пригляделся к Коле, не во хмелю ли он, но тот был почти трезв, и тут только до Константина Андреевича дошло, что Коля считает его близким человеком, что переполнила его любовь к Танюше и нужно поделиться с близким человеком. А может, он слышал, что положено благодарить тестя за невесту, но это вряд ли, - тут в словах Коли порыв.
- Все для нее сделаю. Работать буду, все ахнут. У нее все будет. Ничего не пожалею для нее.
- Да что же ей такое особенное нужно? - заинтересовался Константин Андреевич.
- Все будет. Вещи какие хочет, наряды любые. Мебель купим. Вы поверьте: нам все завидовать будут - вот как мы дружно жить будем.
- Дружно - это хорошо.
Конечно, Константин Андреевич хотел бы слово вставить, что жизнь теплая да сытая - дело не главное и даже неинтересное, но это вышло бы поучение, а поучать зятя он как раз не хотел.
- Работа-то нравится тебе? - все-таки спросил он.
- Хорошая работа. И ценят меня. Через год буду сдавать на первый класс, а это уже кое-что значит - первый класс. Да и получку прибавят.
Договорить им не дали - позвали к веселью. Да Константин Андреевич и не огорчился - о будущем лучше говорить не с пылу с жару, а на голову свежую. Если, конечно, вообще следует говорить.
- Вот вы где бродите!
- Так ведь пять минут всего.
- А ни минуты.
- Да что стряслось? Землетрясение, нет? Тогда наводнение?
- Гуляние!
- Что гуляние?
- В парке гуляние! Газеты надо читать.
- А мы исключительно радио слушаем.
- Неделю писали - народное гуляние. Всю ночь оркестры, буфеты с аттракционами.
- С чего это им так раззудилось?
- Встреча белых ночей!
- И верно: белые ночи приходят.
- Так и есть такое предложение: присоединиться к народу. Не отрываться от него.
- Добро!
- Повалили, значит?
- Повалили.
Леня Лапинский для отхода заиграл марш, и парни, друзья жениха, врубили "Прощай, не горюй, напрасных слез не лей". Конечно, не обошлось без потерь - Раиса Григорьевна и все Казанцевы отстали, а Вера Ивановна с Анной Васильевной остались порядок наводить. Прочие же гости медленно двинулись к парку - впереди Леня Лапинский, с ним рядом молодожены, за ними все остальные.
Ну и лихо получится, сообразил Константин Андреевич, это вроде двойного праздника, да такой вот свадьбы, чтоб с гуляньем в парке ни у кого не было.
Будоражили музыкой засыпающий город - а можно, никакая милиция пальцем не погрозит, - и снова началось оживление на улице и в соседних дворах, скорехонько подтягивались те, кто хотел прихватить к веселью еще и часть ночи, ошарашенные музыкой выходили сонные люди на балконы; видя знакомые лица, махали руками, а снизу им кричали - к нам, к нам, да порезвее; а тут еще и последний сеанс закончился, так что, когда переходили центральную улицу, вытянулись метров, что ли, на пятьдесят.
Плавному движению помешал единственный в городе каштан, вернее, не сам каштан, а тщедушный старичок возле него в черном мятом пиджачке и соломенной шляпе. Старичок этот то отступал от дерева на несколько шагов, то подходил вплотную, ощупывая кору.
- Что случилось, папаша? - спросил Константин Андреевич. - Может, клад под деревом зарыт? Только дело пустое - повалить каштан все равно не дадим.
- Что ты, сынок, - продребезжал старичок, - я же сам его и посадил. Женихаться приезжал из Луганска. Вроде невесте в подарок. Я и думать о нем забыл. А стоит. Пятьдесят два года прошло.
- Да еще как стоит, - подхватил Константин Андреевич. - Один на всю округу. Уезжаешь куда-нибудь, хоть и на войну, а вернешься - стоит дерево, значит порядок, все своим путем.
- Вот же думать не думал, что приживется. С тех пор не был здесь, а дерево свое узнал. Жену давно положил, сестру сегодня положил, а ему хоть бы что - стоит!
Его оставили в покое, потому что гулянье, парк, неспетые песни тоже своего требовали, тоже привлекали к себе внимание. Снова спели "Ромашки спрятались", девочки из Таниного окружения под шелест своих шагов - Леня Лапинский не знал мелодии и взял себе заслуженный перерыв - спели "Никакая внешность не заменит нежность, маленького сердца большую доброту", и Колины парни в ответ долбанули "Там, где пехота не пройдет", да под присвист, под прихлоп, под обалделые взгляды прохожих.
Так это весело и незаметно дошли до парка, а он вырос перед ними темно-зеленой горой, опутанный полумраком, лишь над верхушками деревьев угадывался розовый свет, но он был слаб еще против короткого напора сумерек.
Потом прошагали берегом озера, вошли в нижний парк и мимо ларьков и палаток дошли до концертной площадки. А здесь, заметить можно, веселье подутихло, однако ж люди не расходились, ожидая либо розыгрыша приза за лучший костюм, либо очередного концерта, либо какого неожиданного чуда, что всех расшевелит и даст новое ускорение празднику. Так и вот вам: словно бы по команде, маскарадные люди бросились к жениху и невесте и, окружив их, смеялись, улюлюкали, визжали, и черт те что, кого здесь только не было - лисы и зайцы, какая-то каракатица, крокодил Гена, Буратино и свинья, принцесса и Кот в сапогах - ну как раззудилась фантазия людей!
Окружили молодоженов, игру затеяли, гукали, плясали вокруг Танюши, и, посмеиваясь, вышел в центр дружок Николая и отстрелял чечетку под "Очи черные", да мелко семенил, стучал ногами, хлопал себя ладонями по груди, животу и ляжкам и под самый последний "ах" сунул палец в рот и громко выстрелил щекой.
- А теперь я, - не удержался и Петр. - Тоже хочу. Мне вальс нужен.
Вот бы не позориться на людях, но куда там, разве урезонишь человека, если понесла его струя счастья.
- Неймется. Это будет вальс-чечетка, - объяснил он зрителям.
Кружился, притопывал ногами, приседал, прицокивал языком, и, когда кто-то хотел ему помочь, он сказал:
- Это соло! Это только соло для вальса с чечеткой.
И хоть давно уже так не танцуют, лет, что ли, двадцать, но Петр так весело улыбался и такие ловкие фигуры получались у него, что все только ахали - вот это старая офицерская школа, ну как рукой поводит, ну как каблуки приставляет, вот беда - шпор ему не хватает, а так гусар он да и фу-ты ну-ты.
А потом Леня Лапинский заиграл для всех плясовую, и снова это была "барыня", и зверушки, накопившие во время предыдущего концерта энергию, бросились эту энергию тратить.
Взяли невесту в плотный круг, кривлялись перед ней, зайчишки прыгали на одной ножке, особенно удачно шло дело у свиньи, она переваливалась из стороны в сторону, красный язык показывала и очень уж ловко хрюкала, и ну разлетелись, раскудахтались, распетушились, так что Таню с трудом удалось вывести из маскарадного круга, и тогда Константин Андреевич дал своим сигнал двигаться дальше, оставив на растерзание Леню Лапинского, - тяжкая потеря, но да и людей понять следует.
- На аттракционы двинем! - сказал сияющий брат Петр.