Качнулся череп.
Уходя неживой походкой, Ганс Корн бросил задумчивый взгляд на холмы, и вдруг, выкрикнув "завтра начинается вчера", рассыпался, растворился в воздухе. Послышался острый запах свежевскопанной terra incognita*
Я проснулась.
Меня трясло от –
обжигающего состояния растерянности,
возбуждения,
страха,
жалости,
охватившего душу предчувствия, будто наш мир ожидает нечто ужасное.
Ты крепко спал в кресле.
Я включила радиоприёмник. Из Венеции сообщали, что на красной дорожке для почётных участников кинофестиваля была обнаружена кем-то обронённая вставная челюсть. До сих пор на потерю никто не отозвался.
*(лат) Неизвестная земля.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ЛОТАН
"Если человек шагает не в ногу со своими спутниками, это, может быть, потому, что он слышит другой барабан"
Генри Дэвид Торо.
- Лия! - спросил я. - И что же теперь?
- Теперь? - Лия рассеянно провела рукой по воздуху. - Возможно, Ганс Корн вернулся в своё небытие, а может, бродит где-то рядом…
Я твёрдо проговорил:
- Если где-то и бродит, то, разумеется, спотыкаясь. Помнишь, Кафка говорил:
"Правильный путь больше предназначен для того, чтобы об него спотыкались, чем по нему ходили".
Лия подошла к окну, сказала:
- Мне надо побыть одной.
Я не поверил моим ушам.
Не поверил моим глазам.
Не поверил моему дыханию.
- Мы собрались провести мой отпуск вместе, - напомнил я.
- Тот памятник и этот сон… Мне необходимо разобраться… - изменившимся голосом проговорила Лия.
Мне стало ясно: ожидаемый праздник ускользнул.
- Что ж, разберись…Надеюсь, тамошний посланник прибыл в единственном экземпляре…Страшно представить себе, во что превратится мир, если и другие, подобные этому господину, задумают погостить у нас…
Лия достала из дорожной сумки газетные листы.
- Прочти на досуге...
- Что это?
- Пятничное приложение к газете "Маарив" за 2011 год. - Она протянула газету мне. - Прочти, ладно?
- Это касается меня?
- Это касается всех.
Лия замолкла.
Я вгляделся в глаза девушки и прочёл: "Жаль, что вышло так…"
Меня прорвало:
- Тебе часто снятся страшные сны?
- Нет, - покусав губу, сказала Лия. - Иногда ещё и кошмарные.
- Какой-то бред, нелепость…- возмутился я. - Встреча с покойником… Твой мертвец притворяется живым, прекрасно сознавая, что уже давным-давно иссох. Тебе не кажется, что он ведёт недозволенную игру?
- Но это был только сон...
- Тем более. Вряд ли сам Зигмунд Фрейд извлёк бы из твоего сна какую-либо пользу. Всё это так же странно, как если бы встретить на улицах Иерусалима сидящего на моём мотоцикле Софокла.
Лия покачала головой, уголки губ затрепетали.
- Лия… - прошептал я и замолчал.
- Прости! - выдохнула Лия.
Меня охватило ощущение, будто мой позвоночник рассыпается, и всё, что мне оставалось – это утешиться мыслью, что если сны сами по себе включаются, то и сами по себе выключаются.
За окном занималось солнце.
Вызывать раздражение своим присутствием не имело смысла: если женщина что-то задумала, то…
Подойдя к двери, я вскинул руки, как это делают, когда сдаются в плен.
- Лотан, приложение к газете "Маарив" прочти, и ты поймёшь", - посмотрев
мне в глаза, сказала Лия. И улыбнулась.
Я улыбнулся в ответ.
***
- Уезжаешь? - охранник дышал хрипло, прерывисто. Он неважно выглядел.
Я спросил:
- Плохо спали? Устали от жизни?
Охранник закашлялся.
- Не спал вовсе. А жизнь – это всегда испытание, хотя временами может показаться привлекательным. Когда ты молод, то больше всего опасаешься потерять себя, а в старости выясняется, что на самом деле так оно и есть...
- Доктор, вы не тот случай! - сказал я.
Охранник оживился и, благодушно покачав головой, сказал:
- Мир скроен так себе, и есть только один способ спастись: не позволять себя убивать. Время от времени я хлопаю себя по плечу и говорю: "Medice, cura te ipsum"* Кто верит в пустоту, получит пустоту, а кто ни во что не верит, тот ничего и не получит.
Охранник достал из кармана рубахи бумажник, а из него – фотографию. "Мой отец, - лицо охранника исказилось. - Даже мёртвого, я его ненавижу. Но он мой отец… И он, и ты, и я на этой земле посланники, вопрос только в том, кем посланы и зачем?"
- Убивать себя не позволим, - пообещал я.
Охранник вернул фотографию на место и покачал головой. Морщины на его лбу разгладились.
- Выходит, уезжаешь? - сказал он.
- Служба.
- Понято! - охранник вновь закашлялся, сглотнул мокроту и постучал себя по груди.
- А барышня?
- У барышни здесь остались кое-какие дела.
- Барышня милая. Очень привлекательная и достойная.
Я оглянулся на здание гостиницы.
- Она очень милая, - на губах охранника вспыхнула улыбка. - Думать иначе, мне было бы грустно.
Я подумал: "А мне было бы просто невыносимо".
Охранник потряс мне руку и сказал:
- У каждого своя судьба –
счастливая,
грустная,
несуразная,
обречённая, но никогда заранее не известная.
Подъехал автобус с туристами. Водитель протянул охраннику бумагу. Сетка ворот отошла в сторону.
- Вы не очень-то бдительны, - заметил я. - Ночью на территорию Яд ха-Шмона пробрался мертвец.
* (лат) Доктор, исцели себя сам.
Часть шестая
ЛИЯ
"Нет ничего сложнее, чем понять мёртвых, и нет ничего опаснее, чем ими пренебрегать"
Маргарет Этвуд "Слепой убийца"
Я заглянула в себя.
Я превратилась в сплошное молчание –
напряжённое,
тягостное,
бесплодное,
гнетущее,
непреодолимое.
"Лотан, - молчала я, - разве ты не видишь, что мои зрачки наполнены твоим отражённым светом? Только твоим, но сейчас позволь мне остаться в этой комнате одной – мне мучительно продолжать оставаться с тем грузом, который я испытываю на себе после ночной беседы с покойником о мировом хаосе. Мой университетский профессор Иосиф Котляр постоянно напоминает о том, что вместе с приобретением новых знаний, мы в ещё большей мере обнаруживаем масштабы наших незнаний. Не означает ли это, что человеку страшно знать равно, как и не знать, что свойство мозга – желать утаить равно желанию исповедаться. Конечно, я осознаю, какому состоянию обреку себя, оставаясь в этой комнате одна, однако позволь мне погрузиться в продолжение того сна, чтобы выйти из него в достаточной мере прояснённой, осмысленной…А затем я вернусь. Вернусь к тебе!".
Мой мозг заклинило, набившись скомканными мыслями.
Слова на губах застыли.
Лишившись слов, я подумала об Ирландии, где в замке Бларни туристы прикасаются губами к Камню Красноречия (Blarney Stone).
- Почему ты молчишь? - настороженно спросил Лотан, когда после завтрака мы вернулись в гостиничную комнату.
Мои щёки и шея горели.
Сердце колотилось.
Непроизнесённые слова повисли в воздухе.
Я продолжала заглядывать в себя.
- Не молчи! - просил Лотан.
- Ладно –
я рассказала о моей ночной встрече с Гансом Корном.
- Но ведь это всего лишь сон…
- Мне надо побыть одной, - сказала я и, достав из походной сумки газетные листы "Маарива", протянула их Лотану.
Лотан заглянул в мои глаза.
- Не понимаю, во что ты ввязалась, - приглушив голос, проговорил Лотан и толкнул дверь.
Теперь –
смыкается день. Свет ёжится и, исказившись, износившись, поддавшись напору вечера, покидает границы дня.
Я в комнате одна – никто не помешает мне вновь уснуть и продолжить беседу с Гансом Корном. Я должна понять… Я буду честно силиться понять…
Не спится.
Брожу по комнате.
Тишина –
унылая,
безответная.
Гляжу на плотно прикрытую дверь, и, словно заклиная, бормочу: " Лотан, прости – не сумела найти нужных слов…"
Тоскливо.
Грустно.
Недавно сообщили, что учёные из Левенского университета в Бельгии установили, будто чувство грусти длится в 240 раз дольше, чем многие другие эмоции.
Отворачиваюсь от двери.
Слышу осуждающий голос Ганса Корна: "Живёте не так, ведёте себя не так".
И вновь тишина –
искушающая,
чуть лукавая.
Думаю: "Неужели людям следует умереть, чтобы родиться другими?"
Перед глазами всплывает картина вчерашнего вечера.
В голове вертится сценарий –
Поселение Яд ха-Шмона.
Камень-памятник.
Мужчина, возложив на камень руку-протез, говорит: "Жаль несчастных".
Другой мужчина пожимает плечами: "Где могилы, там и воскресенье".
Женщина качает головой: "Тут – не могила".