Лютик толкнул толстую, обитую железными полосами дверь, и она со скрипом распахнулась. Архивариус еще что-то бубнил в спину, но поэт его уже не слушал. Он вышел из башни архива, и его от свежего воздуха аж замутило. Привалившись к стене, он прикрыл глаза, поскольку их слепило солнце. И все не проходило ощущение, будто к пальцем его пристала покрывавшие ломкие страницы смесь из плесени, грязи и свечного сала. Хотелось немедленно вымыть руки.
Немного погодя полегчало. Поэт протер глаза, огляделся и двинулся прочь. Шагая кривым, поросшим крапивой переулочком, он думал о сведеньях, которые обнаружил более чем за половину дня кропотливой работы. Пригодятся ли они ему? Вот в чем вопрос.
Впереди, уже совсем недалеко, шумела толпа, кричали торговки, кто-то свистел, хохотал, распевал песни. Там была базарная площадь. А здесь, в переулке, царили тишина и покой. Здесь все, казалось, замерло, словно архивная башня обладала свойством притормаживать время на прилегающем к ней пространстве.
Мысль показалась ему настолько безумной, что он невольно улыбнулся. Подумал даже, что есть еще у него порох в пороховницах. А значит, и баллада никуда не денется, получится достойной.
Переулок петлял. В очередной раз свернув за угол, Лютик резко остановился. Он даже подался назад, намереваясь пуститься наутек, да не успел. Три дюжих наемника подскочили к нему и, прижав к забору, взяли в полукруг.
– Что, стихоплет, жизни радуешься? – ухмыляясь, спросил один из них.
Отсутствие передних зубов делало его ухмылку отвратительной. Другой наемник, заросший до глаз длинной клочковатой бородой, сорвал с плеча поэта висевшую на ремешке лютню и небрежно отшвырнул прочь. Третий, с блеклым, совершенно неприметным лицом, оглянулся на стоявшего неподалеку человека в обильно украшенной золотом ливрее, спросил:
– Начинать?
– Сначала скажу ему пару слов. Ласковых.
Лакей неспешно, глядел со скукой. К чему эмоции? Птичка уже попалась.
– Это для меня лишь работа, не более, – сообщил он, остановившись в паре шагов от Лютика. – Случалось делать и более грязную.
– Представляю, – с презрением сказал поэт.
– Не представляешь, – возразил лакей. – И в этом твое счастье.
– Мэру твоя работа не понравится. А он мэр вольного города…
– Меня предупредили, – сообщил лакей. – И я внял. Приучен. Поэтому сейчас я тебя и пальцем не трону. Все сделают некие незнакомцы. А поскольку их трое, то я всего лишь не стал тебя спасать. Побоялся. Какие у меня шансы против таких молодцов? Не правда ли, ребята?
– Так и есть, – буркнул бородач.
– Начинать? – вновь спросил неприметный.
– Да подожди, – сказал лакей. – Мы не договорили. Ну, еще разок чирикнешь? Не бойся, калечить тебя не будут. Так, бока намнут, чтобы ума добавить.
– Ума? – спросил Лютик. – Это о чем ты?
– Да о том, что пора бы тебе образумиться, – лицо лакея скривилось, словно он лимон попробовал. – Перестать шалопайничать, прекратить досаждать серьезным людям.
– И тогда серьезные люди более не будут нанимать мразь, для того чтобы она меня избила, поскольку бояться сделать это своими руками?
– Мразь – нехорошее слово, – сообщил бородатый. – За него придется расплачиваться и извиняться. Будет больно.
– Доплачивать клиент не будет, – продолжал хорохориться Лютик. – А такие, как ты…
– Ошибаешься, мы можем и бесплатно. Для собственного удовольствия.
– Начнем? – неприметный замахнулся, целясь жертве в челюсть.
– Стоп, – приказал лакей. – Рано еще. А ты, графоман убогий, рифмоплет вшивый, слушай, что тебе говорят.
Поэт вздрогнул. Зло спросил:
– Решил поиграть в доброго папочку, стало быть?
– И не собирался. Только вот сейчас надумал сообщить все, давно просившееся на язык. И выскажу, ибо такие, как ты, не могут не вызывать отвращения. Трутень ты, живешь за счет других. Тунеядствуешь, когда другим приходится зарабатывать на жизнь в поте лица. Но учти, если не одумаешься, сдохнешь под забором, и никто не подаст тебе корочки хлеба. Старый, жалкий, ничтожный, никому не нужный.
– А ты, значит, собираешься встретить старость в тепле и довольствии? Рассчитываешь на благодарность тех, кому служишь? Ну и кретин! Выкинут они тебя в грязь и холод, как только обессилишь. Сомневаешься?
– О! Так у вас самый настоящий идеологический спор!
В голосе бородатого слышалось неподдельное уважение.
– Не твое дело! – крикнул ему поэт.
– Заткни фонтан! – рявкнул лакей.
– В случае если клиент передумает, аванс не возвращается, – предупредил беззубый.
– Не волнуйся, – сказал ему Лютик. – У таких, как он, если деньги заплачены, отрабатывать придется. Он за лишнюю монету удавится.
– Ах, ты…! – взвыл лакей
Поэт подумал, что вот сейчас-то его точно начнут бить. Ему захотелось закрыть глаза, но он не успел. Увидел, как со стороны базара, из-за поворота вышел Райдо.
Для того чтобы оценить ситуацию, подмастерью хватило одного взгляда.
– Развлекаетесь? – спросил он, приближаясь. – Не в том месте, позвольте заметить.
– Это почему? – спросил бородатый.
Он шагнул навстречу Райдо. Мгновением позже рядом с ним оказался неприметный. Теперь Лютика держал лишь беззубый.
– Чем оно плохо, это место? – снова спросил бородатый.
Проходя мимо лакея, подмастерье на него даже не взглянул. Его интересовали лишь наемники. Остановившись напротив них, он ответил:
– Тем, что вы оказались на моем пути.
– А нам на это плевать, – заявил бородатый. – Хочешь сыграть в благородного защитника?
– Почему бы и нет? – послышалось в ответ. – Тем более, что вы имели глупость выбрать объектом забавы моего знакомого.
– Ах вот как? – бородатый зловеще ухмыльнулся.
Он извлек из-под полы короткую узловатую дубинку, быстро двинулся к Райдо. Его напарник был полностью уверен, что защитник поэта бросится наутек. Он даже промедлил, кинулся в атаку не сразу. Это все и решило.
Бородатый успел только замахнулся. Райдо саданул ему кулаком в челюсть, и тут же, крутанувшись на месте, с силой впечатал противнику в живот локоть, сбил дыхалку. Да настолько удачно, что бородач выпустил из рук дубинку. Подмастерье успел поймать ее на лету. И тут же врезал по колену как раз подоспевшему неприметному.
Дубинка, видимо, была утяжелена свинцом. Наемник упал как подкошенный, взвыл белугой. А Райдо вновь повернулся к бородатому, почти без замаха ударил его по руке. Громко хрустнула кость и наемник, прижав целой рукой к животу покалеченную, кинулся прочь.
– Я вас сейчас! – крикнул Рейдо, оглядывая поле боя в поисках противников.
Не с кем было драться. Беззубый с бородатым бежали. Неприметный ковылял прочь, постанывая и хватаясь за забор.
И все-таки по части драки мой спаситель не профессионал, отстраненно подумал Лютик. Не ощущалось в его движениях отработанности, достигаемой бесчисленными тренировками. Драться ему приходилось не раз, но схватка не является смыслом его жизни. Напор и скорость реакции, вот что позволило ему сейчас победить. Ну, еще и везение. Наемники недооценили противника, а когда поняли, какую совершили ошибку, было поздно.
Поэт вдруг осознал, что все еще стоит, прижавшись спиной к забору. Отодвинувшись от него, он вспомнил еще об одном участнике схватки. Ее вдохновителе. Не было его. Словно бы испарился, и даже непонятно, в какой момент.
– Ну и чутье… – пробормотал поэт.
– А не приходило ли тебе в голову взять и уехать из города? – спросил подмастерье, внимательно разглядывая дубину. – Учти, от тебя так просто не отстанут.
Скептически хмыкнув, он перекинул оружие через забор и скрестил руки на груди.
– Не могу, – сказал Лютик, – Я должен дописать балладу. Должен, понимаешь?
– Даже если тебе при этом проломят голову?
– Не проломят.
Поэт поднял с земли лютню и внимательно осмотрел. Она оказалась целой.
– Зачем тебе баллада? – поинтересовался Райдо.
– Это моя работа. Думаю, я для нее родился.
– И каждый должен делать свою работу?
– Именно. Не будет удачи тому, кто пойдет против натуры.
Подмастерье улыбнулся.
– Правильная мысль. Однако я оказался здесь, поскольку шел по делу. А времени остается все меньше. Вечером будь в корчме, там договорим.
Поэт смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за поворотом.
7
– Графоман, – пробормотал Лютик. – Точно – графоман.
Он в сердцах скомкал исписанный полностью с обеих сторон лист бумаги, швырнул его в угол. Горка там набралась уже приличная.
– Бумага денег стоит, – сказал кто-то за соседним столиком. – Купил бы лучше на них пива.
– Мается, бедолага, – послышалось от другого. – Каким только образом люди с ума не сходят?
Тяжело вздохнув, поэт взял очередной лист из пачки, лежавшей перед ним на столе. Обмакнув перо в чернильницу, он взглянул на проходившую мимо молоденькую служанку. Вид у той был весьма аппетитный.
– Красавица, – сказал ей Лютик. – А не желаешь ли стать еще и музой?
– Сколько угодно, – сообщила та, останавливаясь, – за деньги.
Лютик вздохнул.
– Музы работают даром.
– Даром только птички поют, – фыркнула служка и пошла прочь.
Поэт проводил ее задумчивым взглядом и вновь взялся за перо. Немного погодя под усевшимся напротив Райдо скрипнула лавка.
– Понравится тебе, если зарифмовать "дракон" и "балкон"? – спросил у него Лютик.
– Давай лучше поговорим о другом, – подмастерье махнул рукой служанке.
Кружка с пивом появилась перед ним мгновенно. Верный знак кредитоспособности. У служанок на это чутье безошибочное.